– Имя не имеет значения?

– Здесь – нет. Ведь и у тебя их может быть множество.

Женщина отложила вышивку и подошла к ступеням крыльца. Мужчина нехотя отвлёкся от работы, но тоже встал из-за стола и подошёл к нам.

– Рада видеть тебя… вас… – произнесла с запинкой женщина и приподняла брови, отчего на её лбу чётко обозначились несколько глубоких морщин.

– Дороти, – вдруг выпалила Роза.

– Николай, – представился мне мужчина и протянул руку для приветствия. – А это моя жемчужина.

– Роман, – ответил я и почувствовал странное подступающее волнение.

– Он не помнит имени, которое у него было, когда он узнал Дороти. Он вообще ничего не может вспомнить, – пояснила им Роза, игриво приподнимая плечи.

– Жаль, – тихо произнёс Николай и пригласил нас к столу.

– Отчего же? – поинтересовался я, разглядывая веранду и не примечая в ней ничего особенного. Только лунный свет проникал здесь во все уголки, куда мог пробиться. Он серебрил всё, что попадалось ему на пути: части ступенек, ножки стола, столб, поддерживающий голубую крышу веранды и даже каштановые волосы той, кого Николай назвал «жемчужиной».

– Вы бы могли мне помочь.

Николай поставил перед нами белые блюдца и чашки.

– Это вряд ли. Я и сам нуждаюсь в помощи, – простодушно ответил я и увидел в глазах Николая огонёк.

– Тогда говорите, говорите. Спрашивайте.

Женщины присели рядом и замолчали, поглядывая на нас исподлобья.

–Вы здесь из-за любви? Это наказание? – выпалил я и осёкся.

– Невозможно наказать тем, что даёт смысл. Наказание само по себе бессмысленно. Им ничего и никогда нельзя добиться.

– Тогда за что вам это всё? Вы как-то безрадостны и глаза выдают вашу тоску.

Жемчужина провела языком по пересохшим губам и чуть отвернула голову.

– Теперь я и сам не знаю. Вернее, не помню всех тонкостей.

– А любовь?

– Это дело не простое. Ты каждый раз создаёшь её заново, и она сливается в тебе и твоей избраннице истинным светом. Торжество? Нет, увы. Надо всё начинать сначала. Но здесь я лишён даже этого.

Женщины переглянулись, и мне показалось, что их взгляды были тоскливыми, даже скорбными, а возможно, виноватыми.

– И давно вы здесь? – поинтересовался я, когда мы с Николаем спустились с веранды, чтобы пройтись вдвоём по песчаной дорожке, которая вела за дом, к вишнёвому саду, что был окружён невысоким покосившимся заборчиком.

– Здесь со временем туговато. Возможно, очень давно, а может, и нет.

– Это ужасно, – выпалил я и опять пожалел о своей несдержанности.

– Нет, Роман, это не так ужасно. Тяготит здесь совсем другое.

Николай тихо усмехнулся, прокашлялся и предложил мне присесть на скамью возле заборчика.

Повернув, я заметил и разглядел красивые цветные стёкла в окнах дома. Это были настоящие витражи с восхитительным подбором красок, но через такие стёкла вряд ли проникнет много солнечного света.

Луна по-прежнему продолжала неистово светить и слепить глаза. Это стало сильно раздражать меня. Я прищурился, отвернулся и смачно выругался, чем повеселил нового знакомого.

– А вам не надоела луна? – тихо спросил я Николая и снял шляпу, положив её рядом с собой на скамью.

– Это луна для вас, Роман, – спокойно ответит Николай.

– А солнце? Здесь бывает солнце?

Я глубоко вздохнул и провёл по волосам, привычным для меня движением руки. Что-то совсем странное стало происходить со мной, потому что под своей рукой я почувствовал не модельную стрижку, а длинные волосы, которые легко пропускались между пальцев.

– Не удивляйтесь, здесь такое бывает, – улыбнулся Николай. Он чуть развернулся к деревьям, протянул руку и сорвал несколько вишенок. – Угощайтесь. Больше нигде и никогда вы не попробуйте такого. Уверяю вас.

– Даже не сомневаюсь, – ответил я и нехотя положил в рот одну ягоду. – Так здесь есть солнце? Или вы так и живёте при свете этой сумасшедшей луны?

– Это ведь тоже свет, – как-то равнодушно ответил он. – Но солнце здесь, конечно, есть. Я люблю встречать рассвет.

– Со своей жемчужиной?

Николай посмотрел на меня тоскливо и обречённо, но опять попытался улыбнуться.

– Нет. Мы давно уже не встречаем рассвет вместе. Я пытаюсь писать при свете луны, когда она рядом со мной сидит на тахте и вышивает, но у меня давно уже пропал этот дар. Я не написал и строчки.

– Но вы ведь можете вернуться?

– Это невозможно. Я сделал, что должен был сделать, за это получил покой, любимую и этот дом.

– И вы счастливы?

– Покой, это не совсем счастье, друг мой.

– Но… Как же тогда быть?

– Не спешить с желаниями, – он на секунду смолк и прикрыл глаза. – Эта луна светит для вас. Вы же это помните?

– Но что это значит?

– Это значит, что вам нужно вспомнить её.

– Я вспомнил её.

– Тогда я вам не завидую и завидую одновременно. У вас есть возможность всё понять правильно.

– Что это значит? – повторил я, проговаривая каждую букву.

– Может быть, вам нужно не только вспомнить, а сделать ещё что-то. Поклясться, например.

Переведя взгляд на луну, я почувствовал какую-то неловкость в области сердца, словно мне что-то мешало дышать, будто рёбра мои стали уже и ближе друг к другу и не давали сделать вдох.

– Её я вспомнил, но клятвы… Я не понимаю. Мне кажется, я сделал всё, что должен был сделать.

– Если бы было всё так, как вы сказали, вас бы здесь не было. Вас бы отпустили, – так же спокойно ответил Николай.

– Куда? – выпалил я и опять замолчал, понимая всю нелепицу вопроса. – Ну да, конечно.

– Вы слишком стремительны и пусты сейчас. Как и я, когда попал сюда. Вы уж простите, – Николай, сидевший до этого момента спокойно и прямо, развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Он молчал, словно пытался донести до меня самую простую и откровенную вещь силой молчания и взгляда.

– Я так понимаю, что если задержусь здесь, то не смогу вернуться?

– Ах, как бы я хотел оказаться на вашем месте, друг мой, – сказал Николай, не обратив никакого внимания на мой вопрос.

Николай тяжело вздохнул, и мне почудилось, что он, сомкнув сильно веки, попытался так справиться с подступающими слезами.

– Но этот дом и этот сад вы делите с любимой. Разве это не счастье? Вы не написали ни строчки, но… о чём? Раз вы здесь, значит, вы выполнили всё, что зависело от вас.

– Вы правы, Роман, – он спокойно взял одну ягоду, положил себе в рот, а остальные выбросил. – И это раздражает, при том, что нам был обещан покой. Но его нет. Не верьте ни чему, – почему-то прошептал он и кивнул в знак подтверждения своих слов.

– Вы бессмертны и несчастны?

– Кто бы мог подумать, что отречься от своего дара надо вовремя, иначе вечный дом поглотит тебя и будет медленно уничтожать, но никогда не уничтожит до конца, потому что это будет длиться вечно.

– Я догадываюсь, кто вы, – выпалил я.

Понять, кто сидит рядом со мной, было совсем не трудно. Трудно, практически невозможно осознать правдивость происходящего.

– Это очень даже возможно.

– Но ради такой любви, как у вас, люди готовы отдать душу.

– А что вся эта любовь без души? Что тогда любит? Что страдает? И что наслаждается?

Николай чуть улыбнулся уголками губ, обратившись взглядом за горизонт, что был обозначен сверкающей тонкой нитью.

– Почему я хочу просить у неё прощения? Почему я чувствую вину перед ней? Я вспомнил ее, но… сколько же ещё таких воспоминаний будет, кем она ещё предстанет? Странная девица с датой моего рождения, какая-то швея, англичанка, а потом что? Древний Рим? Осада Ля Рошели? Открытие Америки?

– Раз вы вспомнили её, значит вспомните, почему она сейчас Дороти и почему вы хотите просить прощения. Я уверяю вас, не это должно насторожить. Поверьте мне. – Николай чуть перевёл дух и продолжил. – Те, кого мы любим, намного ближе к нам, чем мы думаем. Даже если тех, кого раскидывает случай слишком далеко друг от друга, или один попадает в небытие, или ещё не родился, они всё равно будут вместе, так или иначе, потому что это предначертано.