— Что же со мной произошло? Что это за место? — Впервые спросил самого себя парень, еще сильнее прижав к себе край одеяла, будто то собиралось ускользнуть от него. — Почему вся моя боль и страх исчезли? Почему? Неужели я мертв? — От этих мыслей ему стало не по себе, и он устало закрыл глаза, надеясь открыть их в следующий раз и увидеть реальный живой мир, который остался где-то в глубине тумана.

Но объяснимый мир так и не вернулся, а лишь продолжал растворяться в едком кислотном тумане, унося Эрвана всё дальше и дальше в мир необъяснимой тьмы, наполненной ужасающими деталями и явлениями.

Вскоре спокойная, умиротворявшая тишина этого места начала покидать просторную комнату, впуская сюда совершенно неизвестные ранее звуки. Где-то наверху раздался звук молотка, с каждым ударом набиравший уровень шума, будто тот, кто руководил этим инструментом, приближался к комнате Эрвана, желая проникнуть сюда. Звук был столь громким и объемным, что тонкие стены этого помещения начали невольно вибрировать, с трудом терпя наносимые невидимым молотком удары. Вскоре появился еще один, но менее громкий, скорее, аккуратный и скромный, но такой же не утихавший и ритмичный, как и его старший брат. Чем дольше они продолжали свое звучание, тем больше их становилось. Через некоторое время их источник принялся раздаваться со всех сторон, врываясь в уши Эрвана с дикой и невыносимой болью, заставившей бедного юношу сжать голову руками и зарыться под одеяло, чтобы снизить этот пугающий до потери пульса шум.

— Он умирает, — среди этого шума послышался нежный женский голос, который через мгновение плавно перешел в смех, разрастаясь по всему дому с небывалой быстротой, разрушая сознание молодого человека своим сахарным произношением каждого слова. — Он слышит нас… Он слышит нас..

***

Эрван понял, что окончательно лишился возможности подсчитывать количество прошедших дней, даже часов, минут. В этом странном безлюдном месте все замерло, оказалось в неком вакууме, где даже движение ветра кажется каким-то ленивым и несущественным. Каждый новый день начинался с одной и той же ноты, события будто отматывались назад, заставляя Эрвана переживать их снова и снова. Но молодой человек к этому уже более-менее привык и перестал замечать эти необъяснимые странности, воспринимая их как что-то обыденное.

Поначалу он надеялся понять, каким образом оказался здесь, что послужило этому причиной. Но чем дольше он об этом размышлял, тем сильнее приходилось воспринимать этот мир таким, каким он есть.

Каждая ночь начиналась со странных звуков, которые принадлежали невидимым существам, занимающимся какими-то бытовыми делами: они порой громко ходили, по-ребячьи бегали, что-то пытались сколотить или внезапно начинали переставлять мебель на верхних этажах. Эрван поначалу боялся всего этого до смерти, но постепенно посмелел и даже поднимался на верхние этажи, надеясь увидеть тех, кто создает этот шум, но едва он это делал, как неспящие жильцы этого дома исчезали, и вновь наступала тишина. Поэтому Эрван старался им не мешать, жить с ними по соседству, ведь те не причиняли ему никакого вреда и не давали скучать по ночам, которые были очень длинными и утомительными. И юноша даже перестал их бояться, так как считал, что те боятся его куда больше, отчего становилось даже спокойнее на душе.

Через пару дней Эрван облазил весь особняк, засунув свою голову в каждую щель и в каждый угол, надеясь отыскать там то, что поможет ему хотя бы немного понять происходящее, но ничего, кроме пыли, там не было обнаружено. Судя по обстановке каждой комнаты, здесь когда-то давно жила состоятельная семья блестящего врача, о чем говорили медицинские папки, бумаги, странное оборудование и различные лекарства. Все это добро страшно сильно отсырело и пришло в полную негодность, но сохраняло свою некую величественность и непонятную очаровательность, ведь им когда-то дозволялось участвовать в спасении людских жизней, чем те сильно гордятся.

Эрван перестал чувствовать голод, это чувство навсегда покинуло его тело, что было самым приятным из всего, что произошло с ним за последнее время. Лишь тело нуждалось в принятии ванны, хотя мытье в холодной воде не доставляло никакого удовольствия, но эта блестящая в лучах солнца комната, отделанная белым кафелем, стала для молодого человека родной, ведь именно с нее началось его странное знакомство с этим домом. В здании не было неприятных запахов, лишь легкий мятный аромат, соседствующий рядом со скрипом половиц и дрожью старых уставших стен. Большинство комнат находилось в весьма плачевном состоянии: упавшие деревянные колонны, оплетенные завядшим плющом, под обломками которых погребены куски сгнившей мебели, в которых прослеживаются очертания мягких диванов, платяных шкафов и источников света; окна в большинстве случаев были разбиты, а их осколки разбросаны повсюду, норовя пронзить пятку какого-нибудь зеваки, стены усеяли сеточки трещин, обхватывающие с каждым днем все больше и больше пространства, нарушая целостность всего здания, начиная свой путь на дощатых полах и заканчивая на необъятных сводах.

Здесь также обитало приличное количество различных домашних насекомых, которые нашли себе уютное жилище в посуде и пробирках из-под лекарств. Они были вполне довольны жизнью и своим умиротворенным движением подбадривали Эрвана и помогали тому не думать о плохом. Юношу в последнее время все чаще стали посещать суицидальные мысли, от которых было сложно избавиться. Ему было интересно, что станет с ним, если он умрет здесь, куда его занесет после этого? Но пока Эрвану не хотелось выяснять это, а было лишь желание как можно ближе познакомиться с окружающим его миром.

Особняк со всех сторон был оцеплен густым туманом. Эрван совершал попытки выйти за пределы этой территории, но едва он сталкивался лицом к лицу с этой белой пустотой, где все звуки растворялись, словно в едкой кислоте, как сразу же возвращался назад, так как понимал, что внутри этого тумана нет ничего, кроме безжизненности и полной тишины. Он начал осознавать, что скорее всего действительно умер, ведь иного объяснения всему этому не существовало, но этот факт ничуть не расстраивал, на душе была странная умиротворенность, полное безмолвие и затишье. У него отныне нет ничего, что могло связывать с прошлым. Только странное и режущее слух имя… Эрван…

Изо дня в день молодой человек собирал в своей комнате, раскладывая на кровати, интересные вещи, найденные в самых темных уголках этого заброшенного особняка. Он их внимательно изучал, исследовал каждую деталь и особенность, удивляясь их необычности, как ребенок. Этот процесс был весьма интересным и стал для него своеобразным смыслом этой странной жизни. Теперь он начал думать о том, что даже если бы он и застрелился, то снова бы оказался здесь, но только все пришлось бы начинать сначала, вновь привыкать к особенностям этого загадочного пустого дома, где по ночам просыпались невидимые жильцы и начинали свою шумную деятельность.

Дни становились короче, а ночи — холоднее. Наверное, приближалась зимняя пора, которую так боялся Эрван, так как согреваться ночью было все сложнее и сложнее, ведь даже заделывание окон досками и прочим теплым мусором не давали ощутимого результата. Поэтому Эрван старался теперь спать внизу, в гостиной, около жаркого камина, помогающего хотя бы немного согреться и не стать ледяной скульптурой во сне. Теперь каждую ночь он находился только там, вжавшись в мягком кресле, укрывшись одеялом, и слушал ночные звуки невидимых жильцов, которые с упорством занимались своими любопытными делами. Чтобы не сойти с ума от всего этого звучания дома, молодой человек начал петь для самого себя, петь обо всем, что его окружало, что ему удалось увидеть за последние дни. От этого становилось спокойнее, и не было чувства одиночества: собственный голос стал для него лучшим другом, рядом с которым не было так страшно в эти холодные ночи. Это пение неким образом согревало его, разносило горячую кровь по всему телу, заставляло юношу ощущать себя живым и по-настоящему горячим, на время забывать об особенности этого загадочного места. Языки пламени будто подстраивались под слова его песен, кружились в веселом завораживающем танце, и это зрелище оказалось настолько красивым и манящим, что Эрван мог часами любоваться этим, не замечая, как невольно погружался в глубокий мирный сон без сновидений.