Одному Богу известно, как далеко мы оказались. Теперь мы уже не передвигались цепочкой, Изабела шла рядом со мной. Она несколько раз споткнулась, и наконец, неохотно, дала взять себя под руку. Усталая и прихрамывающая, она оперлась на меня. Если бы не она, я, наверное, повалился бы на траву и отказался сделать ещё хоть шаг, но ради неё должен был продолжать идти. Нельзя же позволить ей думать, что я слабее женщины.

Кроме того, этот Ари, мелкий горный козёл, всё так же скакал впереди, как на прогулке по городу летним вечером. Может, он не похож на тролля, но уж точно и не на человека. Ни у одного нормального человека не может быть столько сил. Иногда начинаешь попросту ненавидеть тех, кто моложе.

Фаннар и Витор пришли на ферму вскоре после нас. Они ввалились в дом, когда жена Фаннара, Уннур, как раз угощала нас чем-то вроде бульона, безвкусным, однако горячим. Фаннар был в приподнятом настроении. Видимо, ему удалось убедить данов, что он один, и они, в конце концов, ускакали. Витор, по его словам, потерял в темноте дорогу, и появился, только услыхав, что датчане убрались.

Жена Фаннара, плотная маленькая женщина, выглядела встревоженной, слушая его рассказ, и явно не верила в глупость данов, которые решили, что фермер пошёл среди ночи искать овцу без фонаря и собаки, хотя Фаннару это казалось очень забавным.

— Фаннар говорит, Уннур чересчур беспокоится, — перевёл нам Хинрик. — Эти датчане считают исландцев такими тупыми, что верят, будто мы способны на любую глупость. Если бы он рассказал им, что ловил китов в речке, они спросили бы, сколько поймал.

Похоже, Хинрик, Фаннар и его дочки Маргрет и Лилия, считали, что это смешно, но жена только прикусила губу и зачерпнула из горшка ещё похлёбки, лицо у неё сделалось хмурым.

Должно быть, от усталости я так и заснул там, где сидел, поскольку, когда, наконец, мне удалось разлепить глаза, стояло утро, а большая комната была почти пуста, в ней только Уннур и Хинрик. Наверное, Уннур ждала, когда я проснусь — едва я пошевелился, она сунула мне узел отвратительного вида одежды. Я с сомнением потрогал тряпьё.

— Для чего это? — я старался произносить слова медленно и громко. — Чистка?

Я жестами изобразил полировку одной из деревянных мисок, хотя непохоже было, что в этом доме хоть что-то чистили. Всё, от пола до стропил, включая супругу Фаннара, выглядело закопчённым до одинакового серо-коричневого оттенка.

— Уннур хочет, чтобы ты это надел, — пояснил Хинрик. — Глядя на твою одежду, всякий сразу поймёт, что ты иностранец.

Уннур произнесла что-то, и Хинрик захихикал. — Она говорит, в этом белом, красном и чёрном ты похож на извержение вулкана.

Этакая насмешка от женщины, наряженной как болото.

— Она спрашивает, как тебе удаётся работать со всей этой набивкой в камзоле и бриджах.

— И с чего это мне работать? — ответил я.

Хинрик перевёл это Уннур, и та недоуменно воззрилась на меня, как будто я спросил у неё, зачем мне дышать.

Я вздохнул. Бессмысленно объяснять, что вся эта пышная одежда с прорезями и набивкой объявляла всем вокруг, что её владельцу незачем пачкать руки грязной работой. Но когда я посмотрел на свой камзол — пришлось даже мне признать, что моя одежда больше не кричит "он — состоятельный человек". Несколько ночей под открытым небом, драка с данами, а после — бегство от всадников, в темноте, по холмам и долинам, покрыли мои бриджи, чулки и камзол толстым слоем зеленоватой грязи. Ткань порвалась чуть не в дюжине мест, набивка вываливалась, большая часть отделки и кусок рукава оторваны. Я не заглядывал в зеркало после отъезда из Португалии, и теперь радовался, что таким образом избежал множества огорчений.

Глядя, с каким любопытством Уннур разглядывает то, что было под моей верхней одеждой — по крайней мере, я надеялся, что именно это она изучает с таким восторгом — я снял свои вещи и натянул предложенные ею простые коричневые штаны и рубаху. Они воняли так, словно на долгие годы были запиханы в дымоход, и оказались такими грубыми, что сразу начали тереть и царапать, хотя я быстро сообразил, что чешусь не только из-за жёсткой одежды.

— Уннур говорит, ты можешь выйти на воздух, — сказал Хинрик. — Но не уходи далеко от дома, и если услышишь собачий лай, надо бежать в дом и прятаться. Она покажет нам, где.

Уннур вывела нас с Хинриком в коридор, такой узкий, что идти по нему можно было только гуськом, и открыла перед нами низенькую дверь.

— Это кладовка. Если кто-то подойдёт к ферме, мы должны

прятаться здесь до тех пор, пока кто-то из хозяев не придёт и не скажет, что можно выйти.

Свет в кладовую проникал только из коридора, через приоткрытую дверь. Посередине, в стороне от сырых стен, стояли ткацкий станок, бочки и несколько небольших сундуков. От грязного пола несло холодом. Я задрожал. Надеюсь, никто из соседей Фаннара не вздумает заглянуть на обед. Я не в восторге от необходимости провести здесь даже пару минут, не то, что несколько часов.

— Она что, думает, сюда придут датчане? — спросил я у Хинрика.

— Она говорит, если подозревают, что Фаннар им врал, то да. Она считает, их не так легко одурачить, как кажется мужу. — Хинрик бросил на меня озабоченный взгляд. — Я думаю, что она права.

Едва я успел выскользнуть через низкий дверной проём на благословенный свежий воздух, как Витор бесцеремонно схватил меня за руку.

— Мне нужно поговорить с тобой. Идём.

Он потащил меня за стену торфяного дома, где нас никто не услышит. Мне страшно хотелось отпихнуть его и уйти, но любопытство взяло верх.

— Изабела до сих пор жива, — объявил он.

— Почему бы и нет? — поинтересовался я, сражённый этим странным заявлением. И тут же испуганно оглянулся. — С ней что-то случилось?

— Нет, но в том-то и дело, приятель. Мы оба знаем, с ней давно должно было что-то случиться, но не случилось, так?

Я стряхнул его руку, всё ещё цеплявшуюся за меня.

— С первого взгляда на тебя, Витор, я сразу понял, что ты унылое мелочное дерьмо, но теперь убедился, что ты не просто зануда, у тебя мозги как у старого полоумного козла. Я понятия не имею, о чём ты толкуешь, и боюсь, ты сам этого не понимаешь, приятель.

— Тогда позволь я тебе поясню. Девушка, убить которую тебя послали, всё ещё жива.

Из моих лёгких, казалось, внезапно исчез воздух.

— Убить... Прошу прощения— я запнулся, пытаясь взять себя в руки. — Разве я похож на убийцу?

— Нет, — с ледянящим спокойствием сказал Витор. — Ты не похож на убийцу, именно за это тебя и выбрали. Но ты ведь убийца, верно? Сильвия. Полагаю, так её звали.

Земля пошатнулась под моими ногами. Должно быть, Витор решил, что я падаю в обморок — он снова схватил меня за руку, но на сей раз, чтобы поддержать. Я проглотил кислоту, подступившую к горлу, вздохнул поглубже.

— Боюсь, сеньор Витор, ты меня с кем-то путаешь. Не знаю, за кого ты меня принял, но...

— Мне известно, что твоё имя, данное при крещении в Святой церкви — Круз. Я знаю, что ты был арестован за попытку мошенничества и заключён в башню Белема. А ещё — что двое моих почтенных братьев рекомендовали тебе сесть на корабль и отправиться в путешествие, чтобы поправить здоровье, в твоём случае даже можно сказать — ради жизни, ведь если бы ты отказался от их великодушного предложения, сейчас воссоединился бы в могильном объятии со своей любовницей.

Я изумлённо таращился на него. Как, чёрт возьми, он всё это узнал? Я попробовал засмеяться, словно принял всё в шутку, но мне удалось лишь пискляво хихикнуть, как нервная старая дева.

— Очень жаль, Витор, но я совершенно не понимаю, о чём это ты говоришь. Я думал, в нашей маленькой группе самый большой врун — наш компаньон, но в сравнении с тобой он правдив как монахиня на исповеди. Сперва ты сказал нам, что собираешь морских чудовищ. Потом — что ты лютеранский пастор. А после того... а, я вспомнил, ты назвался составителем карт. И кем же ты объявишь себя теперь — тюремным охранником?