– А на ноги встать?

– Да ты с ума сошел! – воскликнул Куребеда. – Куда ему?!

Но Павел уже поставил ноги на пол. Попытался подняться. Не получилось.

– Хреново, – вздохнул Лодочник. – К утру б окреп, хорошо б было. Надо нам, парни, валить отсюда. Нехорошие у меня предчувствия… Мне почему-то кажется, что Петрович с нашими уже не объявятся.

Андрей хлопнул себя по коленям, поднялся и, не проронив ни слова, вышел. Побрел к себе. Там, скинув лишь сапоги, забрался на верхнюю полку и отвернулся к стене. Накатило.

Отчего-то вспомнились родные Хлысты. Надо б наведаться, а то уж больше пяти лет прошло, как туда не выбирался. Совсем городской, даже матери написать пару строк времени нет. А отец… Как он-то? Совсем, наверное, старый стал…

Виски сдавило. Лодочник попытался переключить мысли на другое, но только голова разболелась. Спустился на пол, взял с полочки аптечку, вытащил пачку анальгина. Зараза, и запить-то нечем… Плевать, таблетка не пуля, и так растворится.

Что ж это такое получается? Жизнь идет своим чередом, много в ней моментов плохих, а еще больше – хороших, и все равно, будто что-то невидимое, но самое главное постоянно ускользает. И комната в общаге вроде есть, и зарплата волне приличная, и женским вниманием не обделен, а каждый вечер так тоскливо становится, что хоть на Луну вой. И внутренний голос бубнит одно и то же: «Неправильно ты живешь, Андрей Лодочник. Драгоценные годы теряешь, а сути найти никак не можешь. Вот кому ты без нее, без сути этой, нужен? Что ты в жизни ценишь? Есть у тебя друзья? Любишь кого-нибудь всем сердцем? Кто тебе последний кусок хлеба отдаст? А сам ради кого ты пожертвуешь? И чем?»

Каждый вечер одно и то же. От этой боли душевной никаких таблеток еще не придумали. Анальгин? Тьфу. Он только от башки… Менять что-то надо. Но что? Надо жить иначе. Но как? Может, нынешнее это приключение и есть начало того пути – верного, – по которому и след идти? Может, это то главное испытание, не выдержать которое, сломаться – нельзя?

Чертов анальгин, толку от него…

Из-за двери доносился заливистый смех Куребеды, стоны Мухина и спокойный, рассудительный голос Максима.

Это ж надо, осталось всего четверо. Прочие, как сквозь землю провалилась. Сквозь землю? Хм… Петрович… Он-то вродь мужик осмотрительный. Неужели недоглядел? Вляпался во что-то нехорошее? А может, правда тут вход на террористическую базу?

Тьфу! Какой-то бред кошмарный…

В любом случае, надо отсюда поскорее выбираться. Мухина завтра же на ноги поставим, и пойдем на «Кронштадтскую». И наверх… А если не поставим? Все равно пойдем. На плечах понесем. Как бревно того Ильича…

Головная боль чуть отпустила. Таблетка все-таки помогла. Лодочник скинул олимпийку, выполз из штанов и забрался под простыню. Одеялом укрываться не стал. Жарко. Странно… Прошлой ночью зубы стучали от холода, и это при том, что печка работала. А сегодня-то агрегат выключен. Откуда тепло?

Но додумать о «перемене климата» не успел. Отключился. Провалился в сон…

…Локомотивно-проходческий комплекс вышел прямо на станцию «Площадь Мужества». На платформе духовой оркестр играл похоронный марш. Какая-то маленькая девочка в серой юбчонке и белой кофточке подбежала к Андрею и вручила ему две красные гвоздики. Московский губернатор Лужков выкрикивал в мегафон приветственные слова. Облик его поражал воображение – из-под длинного черного пальто, распахнувшегося от ветра, дующего из тоннеля, выглянули скрещенные на голой груди пулеметные ленты. Один глаз губернатора был скрыт за «пиратской» повязкой, второй горел тусклым красным огоньком. За спиной Лужкова толпились встречающие – мужчины в кожаных жилетах на голое тело и женщины в белых хиджабах и черных паранджах, скрывающих лица. Губернатор, закончив речь, подошел к Лодочнику, взял его под руку и повел к эскалатору. Он шептал ему в самое ухо что-то про первую партию катафалков, которые всех уже увезли, но беспокоиться, мол, не стоит, так как скоро прибудут новые, чтобы забрать его и троих товарищей. Присутствие Мухина, Бляцкого и Куребеды ощущалось, но самих их видно отчего-то не было. Затерялись в толпе встречающих? Возможно… А потом начался пир, на котором подавали исключительно белое сухое вино – очень кислое, с отвратительным запахом, – и свиные эскалопы, горы коих возлежали на больших каменных блюдах по всей длине стола, протянувшегося, должно быть, на полкилометра. Андрей пил и плакал, плакал и пил, пил и… Но тут его кто-то окликнул:

– Андрюха! Эй, Лодочник…

Артем?

* * *

Лодочник приоткрыл веки. Артем стоял рядом.

– Андрюха! – вновь произнес он. – Эй, Лодочник, ты чего ревешь-то? Кошмар приснился? Бывает. Ты, давай, вставай, умывайся. Восемь доходит. Завтрак уже готов.

– Восемь? Завтрак готов? – спросонок соображалось туго.

Куребеда уселся, нервно постучал костяшками пальцев по столику.

– Мухин-то наш опять учудил, – негромко произнес он.

– Что еще? – спросил Лодочник, спускаясь с полки.

– Исчез наш контролер-первопроходчик. Макс говорит, что ночью слышал, как тот шебуршит, но глаза открывать было лень. Мол, дико спать хотелось.

– В смысле, исчез? – Андрей пропустил комментарии про Бляцкого. – Он же еще вечером на ноги встать не мог!

– Так то вечером было. Вчера, стало быть. А сегодня… – Куребеда, пожал плечами и развел в стороны руки. – Опаньки, и нетути. Как тебе такие трансформации? Ох… Ладно, ты, давай, чисти перышки и подходи в столовку. За завтраком все и обсудим. Заодно план действий прикинем.

– Угу, – пробормотал Лодочник, натягивая штаны.

Во, дела. Куда ж он слинял-то? Реально, возможности человеческие безграничны. Еще вчера полудохлый валялся, бульончик с ложечки кушал, а сегодня… Может, его похитили? Хотя, они ж с Бляцким в одном купе. Макса-то никто не тронул. Право слово, чертовщина какая-то.

В вагон-ресторане уплетали прямо со сковороды омлет, запивая его томатным соком.

– Присоединяйся, – пригласил вошедшего Андрея повар и сдвинул сковородку в центр стола. – Не побрезгуешь из общей посуды?

– Не побрезгую, – ответил Лодочник, присев рядом с Максимом и вооружившись вилкой.

Когда с омлетом было покончено, Куребеда сходил за кофейником. Усевшись на место и наполнив чашки ароматным напитком, спросил:

– Ну и как думаете, куда Мухин делся?

– Чего тут думать? Пошел следом за бригадой. На станцию и дальше. Другой вопрос, почему нас не предупредил? – отозвался Лодочник. – Вроде б мы над ним не издевались. Наоборот… Сидит сейчас где-нибудь в Кронштадте…

– Где? – в один голос переспросили Артем с Максом.

– В Кронштадте… Ай, черт его знает?! – стушевался Андрей. – Станция-то как называется? Вот я ребусов и не выдумываю. Логично ж!

– Логично-то логично, – кивнул Бляцкий. – Но не факт, что сверху Кронштадт. Станция-то не работает. Может, такие же идиоты, как и мы, вывели тоннель не туда и…

– Ага, и облицевали. А потом название присвоили, – усмехнулся Куребеда. – Думай, что говоришь. Я уж скорее с Лодочником соглашусь. Другой вопрос, почему нас забыли, если Петрович с мужиками давно дома сидят? Может, когда они все рассказали, их коллективно в дурдом упекли?

– Вариант, кстати, – согласился Максим. – И Мухин к ним скоро присоединится. Так что, давайте-ка мы молчать о нашем приключении. Когда выберемся, конечно. Лучше уж сказать, что забухали на съемной хате…

– Ну, я не знаю, – пожал плечами Артем. – Криво все как-то.

– Криво, – кивнул Андрей.

– Ладно, пусть так. Но мы-то что делать будем? – спросил Бляцкий. – Следом за бригадой пойдем? По эскалатору?

– У меня предложение – по эскалатору не подниматься, – сказал Куребеда.

– Вот тебе на! А как наверх? – изумился Лодочник.

– Я, пожалуй, соглашусь с Артемом, – произнес Бляцкий. – Надо по тоннелю дальше платформы пройти, до служебных помещений. Там должна быть аварийная лестница. Подстрахуемся, а? Чувствую я, братцы, что Петрович с бригадой крепко влипли в какую-то историю. А ну, как тут секретный объект? Кронштадт ведь. Вояк полно. Мож, наших арестовали уже.