Тем не менее, рвущиеся в одни и те же дни и часы мины, любая из которых могла ненароком угодить в блиндаж, сильно действовали на нервы моих бойцов. Я непрестанно выпытывал у них, не демаскирует ли кто наши позиции, однако все уверяли, что из траншеи нос не высовывают, а курят только в блиндажах и исключительно по ночам. Лишь Ирина как-то странно покраснела, услышав мой вопрос, однако заверила, что постоянно сидит в своем блиндаже, а в щель по надобности ходит исключительно по ходу сообщения, который тщательно укутан сверху маскировочной сеткой.

Вся эта странная ситуация стала меня не на шутку раздражать. Вдруг в один из дней, в восемь утра, во вторник, как сейчас помню, прямым попаданием немецкой мины была разрушена щель Иры, и березы рухнули вместе с брезентом. Она сама, слава богу, не пострадала.

Радист снова с ухмылкой подал мне наушники. Немцы что-то возбужденно обсуждали в эфире и громко гоготали, словно сытые гуси на ферме под Висбаденом.

– О чем они говорят?

– Курт проиграл Вальтеру спор, товарищ лейтенант. Через неделю их сменят, и Вальтер ждет от Курта обещанный ящик трофейного коньяка.

– Кто они по должности, можешь сказать?

– Как я понял, Курт командует пулеметчиками, а Вальтер – командир минометного расчета.

После того, как щель была разбита немецкой миной, Ире пришлось ходить по нужде в общую щель, а странные обстрелы прекратились. Мы наслаждались тишиной. Дел особых по-прежнему не было, я, закинув руки за голову, лег у себя в блиндаже и от нечего делать попытался разрешить эту странную загадку.

Немецкий минометчик поспорил с немецким пулеметчиком. Проходит время, он выигрывает спор. Периодические обстрелы наших позиций из миномета неизменно следовали после дней, которые у нас были назначены днями стирки. Начались они после оборудования щели для Иры и вывешивания брезентового полога, а прекратились после того, как березы, удерживавшие полог, рухнули вместе с брезентом от прямого попадания. Что из этого следует, как думаешь, будущий следопыт? Есть соображения? Давай-ка, разгадай!

Я опять беспомощно наморщил лоб.

– Совершенно ничего не идет в голову.

– Эх, нет у тебя жизненного опыта! Жизни ты не знаешь. А у меня к тому моменту за плечами были сиротское детство, работа электриком в медных рудниках под Карабашем, да еще война. В общем, почувствовал я что-то, что-то для себя понял и стал тщательно наблюдать за местностью. Через день обнаружил, что на юго-востоке у дальней вершины, густо поросшей лесом, оборудована немецкая долговременная огневая пулеметная точка (ДОТ). Наши позиции оттуда вряд ли были видны, однако восточный склон нашего холма немецкие пулеметчики могли наблюдать, это было очевидно, хотя прицельный огонь в силу большого расстояния вести не могли.

А вечером пришел старшина и сообщил, что у него случился перерасход нижнего белья.

– Как перерасход?

– Ирина попросила дополнительный комплект мужского солдатского белья, чтобы перешить для себя, вы понимаете, – трусики, бюстгальтеры…

– Это-то я понимаю! Я не понимаю, куда ее нижнее белье подевалось?

– Говорит, что износилось.

– До дыр, что ли? Что с ним надо было делать, чтобы за четыре недели износить?!..

– Не знаю, товарищ лейтенант, мне неудобно уточнять такие подробности, тем более у такой симпатичной девушки, к тому же она очень стеснительная, и портить с ней отношения из-за белья я не желаю.

– Ага, выходит, мне предоставляешь такую возможность! Хорошо, пусть завтра утром сержант Климова зайдет ко мне.

Всю ночь я не спал, а под утро вдруг все понял. Как же я раньше не догадался!

После завтрака в мой блиндаж заглянула наша красавица. Она выглядела немного бледной, как будто у нее тоже выдалась бессонная ночь, хотя ни больных, ни раненых у нас во взводе не было.

Я поднялся с нар и строго посмотрел на нее.

– Между прочим, товарищ сержант, вы могли погибнуть.

Она недоуменно вскинула свои черные как смоль брови.

– Я не понимаю вас, товарищ лейтенант.

– Все вы прекрасно понимаете. Разговор о вашем убежище, оборудованном специально для ваших нужд. Оно разрушено прямым попаданием немецкой мины.

– Это война, товарищ лейтенант.

– Ага, война все спишет, так, по-вашему?.. Только и на войне никому не позволено погибать по глупости!

– Я не понимаю.

– Пожалуйста, признайтесь, что вы совершили опрометчивый поступок, – как можно спокойнее и с доброй улыбкой сказал я.

Ее щеки вдруг вспыхнули, а глаза, до этого смотревшие прямо и твердо, смешались. Тем не менее, в следующий миг холодная уверенность вновь вернулась к ней, она гордо вскинула голову и осуждающе посмотрела на меня.

– Вы подсматривали?

– Нет, Ирина, я не подсматривал.

– В таком случае откуда узнали?

– Догадался.

– Как можно было о таком догадаться?

– Очень просто. Присядьте, послушайте. Мне удалось перехватить немецкую волну. Немцам, как и нам, нечего делать, и они, изнемогая от скуки, нашли себе развлечение. Немецкий минометчик поспорил с немецким пулеметчиком, что попадет в женский лифчик, вывешенный сушиться на солнышке на брезенте между двух берез на восточном склоне нашей высоты. Минометчику сей предмет женского туалета не был виден, а пулеметчик два раза в неделю наблюдал его в бинокль со своей позиции. Минометчик кидал мины вслепую, а пулеметчик потешался, наблюдая за тем, как лифчик продолжает белеть на фоне брезента. В конце концов, минометчик попал и выиграл у пулеметчика ящик коньяка.

Она опустила голову.

– Я, в самом деле, дура, товарищ лейтенант, однако подсматривать все же нехорошо.

– Говорю вам, я не подсматривал! Сами подумайте. Цель появляется по утрам с восходом солнца каждый вторник и субботу. Время для стирки у нас по распорядку – вечер понедельника и вечер пятницы. Все сушат белье в блиндаже старшины у печки-буржуйки, а вашего белья я там никогда не замечал, потому что вы стесняетесь. Что из этого следует?

Она в изумлении приоткрыла свои притягательные губы.

– Вы, в самом деле, не видели мое развешанное между берез белье, а лишь догадались, что оно там периодически висело?

– Да.

– Вы – волшебник, товарищ лейтенант!

– Небось, несладко вам теперь в сыром-то ходить? Сменное белье немецкая мина сожгла, и сушиться теперь негде, ваше место для сушки на березах разрушено.

– Вы правы, я очень страдаю от мокрого нижнего белья, а сказать стесняюсь.

– Я дам указание старшине, он немедленно выдаст вам запасной комплект.

Вот так я познакомился со своей будущей женой. Теперь у нас пятеро внуков. А ты говоришь, научат! Как такому можно научить?

Рассказ ветерана поразил меня настолько, что мои устремления, представлявшиеся великими, вдруг показались маленькими и наивными. В самом деле, может ли кто-то научить рисовать общую картину из отдельных фрагментов?

У кого-то она рисуется, как будто сама, а кто-то, как ни будет стараться, никогда ничего путного не нарисует, вот и все. Это склад мышления, и ничего с этим не поделаешь. Тренироваться, конечно, можно и нужно, однако, если не будет получаться, что тогда делать, вот в чем вопрос! Стоит ли начинать, если нет способностей к сыскному делу? Вот что я в тот момент подумал.

Внутренне я как-то сразу подобрался, пришло необъяснимое хладнокровие, и волнение по поводу предстоящих экзаменов, до этого терзавшее меня, вдруг растаяло. Что толку будет в том, если я успешно сдам экзамены, а разрешать загадочные жизненные ситуации все равно не смогу? Грош цена такой учебе!

Тогда, в салоне самолета, сидя рядом с ветераном, я твердо для себя решил, что не экзамены и диплом главное в жизни. Если я хочу реально помогать людям, надо ежедневно учиться самому, – наблюдать, делать выводы, складывать из отдельных фрагментов единое целое. Пусть даже я не поступлю, однако, если, в самом деле, имею способности сыщика, мне никто не помешает стать им, все зависит от меня самого. Наверное, не так важно, при погонах ты или гражданский человек, если ты действительно можешь расследовать нечто странное и не всегда очевидное, такое, что во все времена крепко озадачивало и беспокоило людей.