Оглянувшись же, Гарри обнаружил за собой Рона и Джинни, и ни капли не удивился, увидев поблизости близнецов и Чарли с женихом где-то за их спинами.
Рыцарь поблизости, но теперь Гарри даже думать и знать не желает, если тот вдруг решится проводить его глазами. И ведьма тоже здесь — пусть Джинни уже давно поняла, что Мальчик-Который-Выжил достанется тому, кого в истории со счастливым концом даже не предполагали увидеть, мелькало в ее глазах иногда что-то такое, от чего Поттер постоянно напрягался и не мог расслабиться.
Наверное, подобное разделение в процессе перемещения к столовой, было все-таки скорее факультетным. И тем забавнее Гарри было понимать, что прайд красно-золотых львов ведет он — этакая змея в маскировке. Ведь Шляпа не единожды посетовала, что он лучше подошел бы Слизерину с его политикой и амбициями.
Даже если амбиции Гарри склонялись к тому, чтобы поскорее начать жить счастливо с тем, от мыслей о ком все его тело заполнялось теплом и магия пела, он не желал бросать начатое. Начатое действительно было политическим до зубовного скрежета, но еще это была борьба с системой, а гриффиндорец внутри Гарри, имеющий равные права с внутренним слизеринцем, отлично умел идти против системы.
Это была вечная война в нем двух начал, вечный вызов — прямо как их отношения с Томом.
Но это было привычной ситуацией для Гарри. Он не умел жить скучно.
Пожалуй, и просто жить он иногда не умел.
К счастью, в такие моменты у него всегда рядом оказывался Том, с которым он почти никогда не ощущал их разницы в возрасте, словно в Гонте существовали и не терпели перемен пресловутые «вечные шестнадцать».
Гарри улыбнулся, когда его дракон вскользь поймал его руку, и коротко прикоснулся губами к кончикам пальцев, — как обычно целуют руки молоденьким барышням, — наверняка зная, что на самом деле, Том с радостью бы поймал его в объятия и целовал бы долго и тягуче, до головокружения.
Но их нежность была только для них. Их споры были только для них. Их великолепные примирения, когда Гарри дулся, а Том решал любой вопрос в несколько ласковых слов и прикосновений, тоже были только для них.
Сжимая пальцами предложенное предплечье, изогнутое специально, чтобы он мог продеть свою руку в образовавшуюся петлю, Гарри понял одну простую истину: теперь за вмешательство и неприятные намеки в их сторону, он вполне может и принять вариант решений проблем в стиле Темного Лорда Волдеморта.
Ощущая короткое прикосновение руки к своей кисти и наслаждаясь даже этим контактом, когда магия проходила сквозь них обоих, сплетаясь и согревая, он как никогда ясно осознавал — он от целого мира готов ревностно хранить то, насколько они с Томом близки. И может быть, то играли с его сознанием чары помолвки. Однако сейчас даже осторожно бросаемые в их сторону короткие взгляды раздражали своей навязчивостью.
Том его, его!
И Гарри, нарочито плавно расправив плечи и почти надменно приподняв голову, со свойственным лишь ему изяществом, обрамленным колким холодом, шагнул в столовую.
Так и не осознав, что смотрят вовсе не на них обоих и не на Тома, а конкретно на него, гордо несущего на своей коже отпечатки жадного желания, с которым мужчина накинулся на него утром, и которые он попросту позабыл скрыть или залечить чарами. Словно ощущение уместности от этих отметин на нем перебороло весь его природный стыд и болезненную уязвимость перед мнениями близких.
***
Уже устроившись за столом, неуловимо переполненный счастливым довольствием от нескрытой близости и смутной, темной удовлетворенностью от очевидности факта принадлежания Гарри ему, Том коротко прикоснулся ладонью к тонкой шее своего аманта — тот только вопросительно обернулся, уже занятый изучением содержимого своей тарелки, ранее возникшей перед ним.
Так и не почувствовав, как тонкая паутинка чар ползет по коже, скрывая налившиеся цветом, лиловые отметины на шее.
— Приятного аппетита, — с самым невинным видом пожелал мужчина, прежде чем взяться за ложку и с видимым удовольствием начать поедать суп.
— Темный Лорд всегда Темный Лорд, да? — спустя несколько долгих минут, полных молчания и стука приборов, многозначительно сказал Гарри, видимо, поняв наконец, что было не так.
Гонт только кивнул головой. Слизеринец, вообще-то, тоже всегда слизеринец.
Но вот об этом он Гарри напоминать не будет.
========== Эпилог. ==========
Шторм разыгрался не на шутку. Потоки воды стекали по оконному стеклу, мешая рассмотреть что-либо происходящее на улице, оставив пассажирам сбавившего ход поезда возможность видеть лишь смазанные тени. Жара этим летом чередовалась с холодными грозами и штормами. Север страны затапливало, и не было ничего удивительного в том, что среди пассажиров данного состава были как предусмотрительно одетые в вещи осеннего сезона, так и те, кто легкомысленно ограничился костюмными кофточками, да пиджаками, и теперь жалел о своей недальновидности.
Том едва слышно вздохнул и откинулся на спинку диванчика, вытягивая уставшие от неподвижности ноги, скрещивая их в лодыжках. В их закрытом и обезопасенном чарами от глаз маглов купе царила система климатического контроля магического происхождения, что не мешало его спутнику сидеть в его, Тома, пальто, уткнувшись носом в воротник.
Иногда Гарри пригревался и, очевидно, засыпал, и пару раз Гонт ловил его в тот самый момент, когда на очередном рывкообразном движении поезда парень грозился свалиться со своего места и кувыркнуться через голову. Гарри вскидывался, просыпался, полувнятно благодарил, а потом все начиналось по новому кругу. Что мешало несносному Поттеру все-таки лечь, можно было только гадать.
Том рассматривал помягчевшее, чуть припухшее во сне лицо, и невольно любовался. Гарри не был смазлив, в отличие от него самого. Обладая взрослой, мужественной, ничем не смягченной привлекательностью, он, тем не менее, не замечал своего магнетизма. Он не видел, как засматриваются на него женщины, как оглядываются в замешательстве мужчины. Наверное, это было самым поразительным и подкупающим.
Том мог бы польстить себе и с уверенностью заявить, что его красивое, чуть слишком худощавое лицо с четко выступающими скулами, яркими, четко очерченными губами и обрисованными темным кружевом ресниц глазами, тоже привлекало много внимания. Но он знал свою меру, и если на него люди смотрели, как на произведение искусства, которое они жаждали получить и не скрывали жара, то Поттер рядом с ним был сошедшим с Олимпа богом, и отношение к нему было еще менее адекватное.
Не раз и не два он ловил своих же Рыцарей на том, что они заглядываются на его партнера. Даже Барти, сходивший с ума по своему Лорду, на Поттера смотрел то с сочащимся ядом, то с таким жгучим, переходящим в ненависть вожделением, что Гонту хотелось открутить его лохматую голову, и оставить в стазисе где-нибудь рядом с креслом Гарри — чтобы остальные не смели забывать, кому принадлежит эта маскулинная жемчужина творения.
Барти вообще после второго срока в Азкабане напоминал Беллу, как брат-близнец. Рудольфус Лестрейндж, который в роли отца по смутного уровня родству через покойную супругу, без сожалений проводил под венец все-таки согласившуюся на брак с Малфоем Джиневру, смотрел на него долгими оценивающими взглядами. И Лорд задавался риторическим вопросом, не являются ли безумный блэковский и им подобные темпераменты предпочтительными и любимыми для этой фамилии, и для Руди конкретно. Потому что если так, то Поттера во время срыва Рудольфусу лучше не видеть. То, что в свое время оказалось заглушено усталостью и смирением, в конце концов копилось и выходило, как взрыв, и на несколько часов возвращался юный Поттер — взрывной, яркий, ведущий за собой своим светом, способный кого угодно поднять с места и подтолкнуть к революции. Гонт и сам не мог не тянуться к нему, но его маленький Избранный, даже сияя приглушенно, был для него желанен.
Право было Пророчество — отметил, как равного себе, и ни один не может жить спокойно, пока жив другой. Вот и Темный Лорд Великобритании не мог жить спокойно, пока его Поттера не то убивали, не то раздевали взглядами. Взглядов было много, и не менее, чем взгляды Барти и реакции Рудольфуса, ему не нравились непрекращающиеся взгляды Малфоев — и старшего, и младшего, и уже давно не новобрачной магессы — в сторону Гарри. Девиз «Все самое лучше — Малфоям» был негласным, но его — и о нем — знали все. Принцесса рыжих в некогда одиозную для нее семью вписалась, как влитая. Осанка, манеры, прическа — и вот пожалуйста, Мюрриэль уже завещает все нажитое младшенькой троюродной племяннице.
