Гарри сипло выдохнул, не заметив, когда перестал дышать, а Снейп уже продолжал.
— Ты ведь наверняка заметил перемену отношения и изначальную двойственность. Столько лет я то был уверен, что не выжил никто из вас, то, что я никогда больше не встречу Блэка с его дружком. Признаюсь честно — тогда, будучи мальчишкой, я как-то очень быстро забыл про тебя вообще и никогда не обращал внимания, сколько именно имен выбито на надгробной плите. Меня занимала одна только Лили, словно с ней под землю ушло что-то еще очень важное. — Северус перевернул его руку ладонью вверх и принялся чертить щекотные узоры. — А между тем, с тобой-ребенком всегда было тоже просто — для меня ты по прежнему был частью Лили, но когда ее не стало, не стало и тебя. И вот спустя двадцать лет пустой жизни, про которую я научился рассказывать так, словно и правда счастливо живу… В мое купе в старом поезде, словно украденном из другой эпохи, заходит кто-то очень похожий на Джеймса Поттера. Я сначала подумал, что мне показалось, что все просто совпадение — какое может иметь отношение молодой парень к моему давнему недругу? Так что я то старательно был вежлив, то срывался, а ты продолжал смотреть, сонно хлопая глазами, и был таким… Никаким. И заснул, как младенец рядом со мной. И я смотрел на тебя час, два, четыре… Смотрел и не знал, что мне делать с таким приветом из прошлого. И решил наконец — к черту его, это прошлое. А потом ты еще представился так просто — «Меня зовут Гарри Поттер» — и руку протянул мне. Совсем как она когда-то со всеми знакомилась. «Привет, я Лили Эванс» — и пожимала руку с улыбкой ярче солнца. Вот тогда-то я и понял, что никакой ты не Поттер, ни разу.
Прохладные пальцы Северуса стерли неприятную теплую влагу со щек — Гарри не заметил, как заплакал, прижав руку ко рту, чтобы не выпустить ни единого позорного всхлипа. Как уткнулся лицом в согнутые колени, сотрясаемый рыданиями. Как обхватил себя руками.
Встревоженный его реакцией, Снейп шепотом, горячо и виновато просил у него прощения, каялся в чем-то, снова и снова, но Гарри не слышал и не давал целовать ему руки, которые Северус заполошно прижимал к горячим губам, с каждой минутой все сильнее походя на безумца — вина, которую тот носил в себе двадцать лет, бросила черные тени ему в глаза и под глаза, искривила рот, выбелила мелом кожу лица.
А Гарри, веря и не веря этому рассказу, отчаянно мотал головой и хотел кричать.
Снейп рассказал ему, пусть и не в красочных деталях, жизнь его матери, показал другую сторону отца, развеял миф о том, что хорошие, чудовищно притягательные для него люди не могли быть паршивцами в детстве. И одновременно дал ему больше, чем Сириус за десять лет — неприглядную, но правду. О фее, которая лишилась своего волшебства, полюбив неудачного человека. О рыцаре, который не брезговал шпынять слабых. О верном друге рыцаря, который и сам недалеко ушел. О безответственности, о постоянном напряжении обоих сторон, и молчаливой войне, о слепоте Лили и умывании рук Ремуса, о человеческом раскаянии и человеческой же честности. О признании собственных ошибок и грехов. О страхе и всепоглощающей вине. И самозабвенной привязанности.
Слишком это было много для одного раза и для одного человека. Северус вот и в тридцать лет о драгоценной Лили думал, как эгоистичный ребенок, и не желал осознавать, что и у его феи были отрицательные черты. Что единственное, что заставляло их с Джеймсом сталкиваться — ревность, гордость и нежелание проигрывать.
Гарри ничего этого раньше не знал, уж точно не с такой стороны — Сириус сознался, что родители погибли в автокатастрофе, и не одни они, и не его отец был виновен в случившейся аварии. Что последний год напряжение в их семье росло, Джеймс жаловался на все вместе и ни на что конкретное. Что их жизнь была, как черная полоса, где ребенок был единственным светлым лучиком.
Настоящая черная полоса жизни семьи Поттер сидела на его постели, смотрела черными, полными страха, тревоги и боли глазами, и гладила его по щеке кончиком дрожащего пальца.
— Блэк тебе не рассказывал? — тихо, почти шепотом спросил Северус. Гарри помотал головой, гулко сглотнув. Принялся дрожащими руками вытирать мокрое лицо и шарить по кровати в поисках своих платков. Ему пришлось прокашляться, чтобы не сипеть:
— Он не знал. Отец ему ничего не рассказывал.
— Поттеровская гордость, эвансовское благородство, — заключил Северус, помотал головой и вдруг ожесточился снова, выпустив терзавшую его горечь. — Не мог признать, что не справился с десятилетним сопляком, который был уверен, что тот сломал жизнь самой прекрасной девушке на свете — я ведь говорил, что не буду сочувствовать ему. Мне уже тридцать, и Лили для меня так и осталась самой прекрасной женщиной на земле, после матери. Джеймса я запомнил скотиной и самым настоящим козлом. А может, он и сам так думал: Лили ведь из-за него пришлось бросить мечту пойти в медицину, мечту вылечить мать. Ты, кстати, такой же — тоже ни на что в поезде не пожаловался, огласил мне только вытяжку врачебных заключений, по большей части. И в итоге тоже связан с медициной, даже если по административной части.
Гарри растерялся на несколько мгновений и вдруг выдавил растерянную улыбку, которая тут же закончилась всхлипом. Внутри у него все было вверх дном и, кувыркаясь, продолжало переворачиваться в эти самые секунды.
— Ты играл со мной в детстве? — неожиданно спросил Гарри и сам удивился, что решил узнать именно об этом. Почему это было так важно? Потому ли, что его мама почти так же когда-то возилась с самим Северусом? Или почему-то еще?
— Пару раз — было дело. Хотя всякий раз, когда я начинал получать удовольствие от возни с тобой, появлялся Джеймс и сходил с ума. Его можно понять — он меня ненавидел всеми фибрами души. Я был неказистым, низкорослым до поры, вечно не хотел состригать накоротко волосы, мой нос, мое лицо — ему во мне не нравилось буквально все, и это было взаимно. Я был, как летучая мышь возле фонаря, как предвестник беды — для Джеймса именно что. И Лили, и ты — рядом со мной она вновь выглядела феей и красивой была, как фея. Как она на тебя смотрела, когда кормила, — не описать. Наверное, просто глядя на то, как она на тебя смотрит, я был готов простить Джеймсу, что он украл ее у меня так рано. Она стала только красивей, когда появился ты, цельней, уверенней. Ты для меня был сыном феи, и какая разница, что от феи у тебя только глаза. Ты и ростом пошел в нее, и характером — это стало понятно, еще когда ты в купе рядом со мной встал. Мимика, кстати, тоже больше от нее. Ты совсем, как она, хмуришься и улыбаешься тоже, как она. И, знаешь, хорошо, что ты не рыжий и не веснушчатый.
— У меня есть веснушки, — сознался Гарри, в очередной раз вытерев мокрые глаза и старательно высморкавшись, но не добившись результата. — Только они у меня на носу, проявляются в солнечную погоду — чуть ниже переносицы. Пяток кошмарных пятен, которые я всю жизнь ненавидел. С очками всегда смотрелось просто кошмарно, да и черные волосы обычно подразумевают, что никаких пигментных казусов не будет. Вот только с возрастом оказалось, что волосы на теле и голове могут отличаться. На руках они у меня выгорают до белых.
— Бывает, — просто ответил Северус, глубоко и тяжело вдыхая. — Ну что, все еще считаешь, что я тот человек, которого стоило так сильно ждать? Несмотря на то, какой сомнительный вклад я сделал в историю твоей семьи?
— Никто не знает, что получилось бы, если бы тебя не было, — упрямо мотнул головой Гарри. Северус был вынужден согласиться с правотой подобного заявления. — Ты, однозначно, мог не стать фармакологом, а химиком… Мама никогда бы не вышла замуж за папу, и он бы не добивался ее, или что он там делал…
— Это едва ли, растения я люблю больше, чем все остальное, но зеленщик — слишком контактная работа, флористикой я и дома позанимаюсь, а вот фармацевтика — это был путь, по которому было удобно двигаться вперед. Это иногда как кулинария, только меры веса и объема другие. Ничтожно маленькие. Про остальное ничего сказать не могу, — лицо Северуса постепенно расслабилось. Потом он и вовсе скинул обувь и лег рядом с Гарри, лицом к нему. Поттера резко заволновало, насколько хреново он выглядит после рыданий навзрыд, после бесчетного количества дней без душа и в лихорадке.
