Да, с бабами ему повезло. Вот с мужиками — пока не очень, кругом одни крокодилы, как в древнем анекдоте про мартышку, но ведь должна же эта поганая непруха когда-нибудь кончиться?!

Обязана!

Зеф лыбится до ушей, шмыгает носом и торопливо вытирает мокрые щёки кулаком, в котором намертво зажата «тревожная кнопка».

Рядом визжат тормоза.

Часть 4. ЧТОБЫ ТЫ ПРОСТИЛ

«Нас ебут, а мы крепчаем»

(Русская народная мудрость)

Июнь.. Allegro Con brio

Ещё не открывая глаз, Зеф чувствует, что башка у него трещит, а во рту будто кошки насрали — вот правильно сказано.

Ну и с какого рожна? Зеф точно знает, что ему негде было так нажраться, да и незачем — в его аховом положении следовало сохранять башку ясной, если он вообще хотел её сохранить. Но, когда он наконец разлепляет веки, перед глазами у него оказываются вовсе не блестящие полоски жалюзи, перечёркивающие окна «Светоча», ставшего ему за последнюю неделю родным домом. Он видит золотисто-багряные, явно дорогущие, портьеры. Под затылком у него — не свёрнутый вчетверо колючий плед, а пышная подушка, и лежит он не на скрипучем диванчике в Лёкином кабинете, а на натуральном траходроме — широченной кровати, где можно пучок таких, как он, разложить что так, что эдак. На тумбочке у кровати ярко горит фарфоровая лампа «под Гжель», в свете которой перед ним и предстаёт всё это пошлое великолепие.

Зеф рывком садится. Голова немедля идёт кругом, и он стискивает зубы и цепляется за угол тумбочки, пытаясь остановить эту ёбаную карусель и сообразить, что же такое произошло. Он одет в свою синюю футболку с Симпсонами и джинсы. Хоть и разут, но одет, и на том спасибо. Его старые кроссовки валяются у порога этой шикарной берлоги.

Всё, что помнит Зеф — как окликает администраторшу Розочку, стоя на заднем крыльце парикмахерской:

— Я в ларёк! Сигареты кончились!

Ему не слишком-то нужны сигареты, просто до смерти осточертело сидеть взаперти с «тревожной кнопкой» подмышкой. Солнце заливает улицу ласковым горячим светом, и улица эта совершенно пуста — никаких гоблинских рыл, охотящихся за ним, никакого Чекана и Марта. Зеф летит к ларьку, едва ли не приплясывая, и суёт в окошко деньги со словами:

— Здрасьте, девушка, мне красный «Эл-эм»!

Он ещё думает, не прикупить ли виноградного сока и коробку чокопаев — Розочка их обожает — когда позади него возникает какой-то длинный чувак в чёрной борцовке, спортивных штанах и сланцах на босу ногу. Он щербато улыбается обернувшемуся Зефу, морща веснушчатый нос, и тот растерянно улыбается в ответ, хотя ему на предплечье вдруг садится невесть откуда взявшаяся оса и больно жалит. Зеф вскидывает руку, чтобы прихлопнуть засранку… и прочухивается на пышной постели в комнате с золотисто-багряными шторами, сквозь которые не пробивается ни один солнечный луч. Наверное, потому что уже ночь… и сейчас какой-нибудь мудлон придёт Зефа махратить.

— В траве сидел пиздечик, совсем как человечек, — срывающимся голосом бормочет Зеф, лихорадочно озираясь. На полу спальни от стены до стены раскинут ворсистый светлый ковёр, простенок во всю ширину занят зеркальным шкафом-купе, а на стене напротив кровати красуется огроменный встроенный телевизор диагональю дюймов в семьдесят, не меньше. И нигде никаких видеокамер, мигающих красными злыми глазками. Наверное, потому, что эта спальня, судя по её помпезной роскоши, предназначена всё-таки для гостей, а не для пойманных на улице мелких пидарасов-парикмахеров.

Зеф стремительно соскакивает с кровати и, пошатнувшись, хватается за её изогнутую спинку. Постояв так немного, он шагает к зашторенному окну, утопая босыми ногами в ворсе ковра, приятно щекочущем пятки. Он отдёргивает занавески и нисколько не удивляется, обнаружив, что ручки наглухо задраенных пластиковых окон выдраны «с мясом», вместо них зияют квадратные дыры, а, значит, эти окна так просто не открыть. Зеф всматривается в просторный пустынный двор, залитый светом фонарей. Забор — как на путинской даче, высоченный. И вот там-то, скорее всего, камер понатыкано до едрени фени.

Но он не у Чекана! Зеф испытывает величайшее облегчение, сообразив это. Чекан держал его в своём подземном гараже, гостевые спальни его персоной не марал, а тут — фу ты, ну ты, ковры, занавески, телик на полстены! Наверняка это Март, скотина, пыль в глаза пускает, на него как раз похоже.

Морщась, Зеф трогает пальцем свежий синяк на правом предплечье, куда впилось жало осы — игла шприца. Ну, если Март с ним так, то добром он нипочём не дастся. Пусть хоть убивает.

Он отходит от окна и снова присаживается на край постели, потому что ноги у него ватные и дрожат. Вовремя присаживается — дверной замок зловеще щёлкает, и сердце у Зефа подскакивает, катится куда-то в пятки.

В дверях, как он и ожидал, стоит не Чекан — Март. Но расслабляться не время — возможно, у Марта нет такой богатой фантазии, как у Чекана, но ломать Зефа под себя он всё равно будет. Не для того же привёз сюда, чтобы в шахматы с ним поиграть.

— Привет, Зефирка. То есть Фирсов Александр Андреевич, — весело говорит Март, внимательно рассматривая своего пленника. На губах — лёгкая улыбка, рожа такая беззаботная, будто он и вправду Зефа просто в гости пригласил, а не заслал своих уродов ловить его, подкарауливать на улице, запихивать в тачку, ширнув какой-то дрянью!

Зеф гневно сопит, снова машинально трогая синяк на руке. Молчит, зырит из-под спутанных прядей волос, упавших на лоб. Шнурок бы, патлы подвязать.

Или повеситься.

Нихера, не дождутся, гады!

— Чего молчишь? — всё так же непринуждённо осведомляется Март, не сводя с него прищуренных ярко-синих глаз. Рослый, крепкий, широкоплечий. Такие перцы всегда Зефу нравились. Сейчас он его ненавидит, каждую чёрточку в нём. — Ты же птица-говорун, отличаешься умом и сообразительностью, — он снова беспечно смеётся, глядя в злые глаза Зефа. — Обиделся, что я тебя умыкнул, как джигит — невесту? Ну извини, брат. А как тебя ещё было поймать, если ты, чуть что, на нас ментов напускаешь?

Он разводит руками почти виновато. Сука.

— Отпус-сти! — шипит Зеф. Если бы взглядом можно было реально жечь, Март бы уже тлел и дымился. — Всё равно нихера не добьёшься.

— Да ну? — Март ёрнически поднимает брови, подходя на пару шагов. — Ты же спал с Чеканом. А я лучше него, согласись.

— Малыш, я же лучше, лучше собаки, — зло передразнивает его Зеф и трясёт гудящей головой, в которой каждое движение отзывается болью.

Нет, на сопротивление у него сейчас не хватит сил. Мышцы — кисель, мозги — в кашу. Просить, умолять? Ещё чего! Вся его гордость встаёт на дыбы при этой мысли.

— Ничем ты не лучше, такое же вонючее дерьмо, — тяжело бросает он, сглотнув горький комок в горле. Он ведь и вправду думал, наивный придурок, что этот Март лучше гадюки Чекана.

Зеф даже почти запал на него, такого вот — на его тёплый голос, синие ясные глаза, открытую улыбку.

Сейчас эта беспечная улыбка махом слетает с лица Марта.

— Что он с тобой делал? Чекан? — отрывисто спрашивает он, и у Зефа сбивается дыхание, но он презрительно кривится, стиснув зубы.

— Спроси его.

Он не может, не хочет про это вспоминать!

— Чекан сказал — ты ему его бабло толком не отработал, — подумав, сообщает Март, шагнув ещё ближе, и Зеф собирает всё самообладание, чтобы не дрогнуть, не отпрянуть, не отползти прочь по роскошному траходрому, на котором сидит.

— Это да, я не работал, меня работали, — пренебрежительно щерится он. Больше ему ничего не остаётся.

— В смысле? — Март сосредоточенно сдвигает брови. — Он же тебе заплатил.

«Я отдам! Отдам! Не трогай меня, я отдам!»

Зеф непроизвольно прикладывает ладонь к губам. Всё уже зажило. Рот ему порвали, когда взнуздывали, будто норовистую лошадь.

— Сам спроси у Чекана, — повторяет он бесцветным голосом. Не хватает ещё только расписывать тут всё это дерьмо, жалость вымогать.

В конце концов, лихорадочно и безнадёжно думает Зеф, этот Март тут один, а не с парой подручных, как Чекан. И он, в отличие от вампиряки Чекана, выглядит нормальным. Просто трахнет, и всё. Если секс с Чеканом можно назвать сексом, то это было почти три месяца назад. А этот Март вполне себе симпотный. Стоит уступить ему. Перетерпеть. Может быть, даже словить кайф.