Зеф не на шутку охреневает. Эти-то гондоны ещё откуда взялись?! Но ему и Розочке остаётся только зачарованно наблюдать за толкотнёй на крыльце и слушать витиеватую матерщину, обильно извергающуюся из сахарных уст понаехавших бандерлогов. Наконец Зефу это надоедает. Он решает дальше не рисковать и не дожидаться, когда кто-нибудь из них прорвётся в парикмахерскую. Переглянувшись с Розочкой, он нажимает на «тревожную кнопку».
Салон «Светоч» находится под опекой частного охранного предприятия «Сокол», но случая воспользоваться соколиными услугами в полном объёме «Светочу» пока не представлялось. До сегодняшнего дня.
Две тройки понаехавших не успевают поделить Зефа между собой. Возле крыльца многострадальной парикмахерской снова визжат тормоза, хлопают дверцы — на сей раз бронированного «остина». Вылетевшие оттуда соколы в камуфляже сноровисто укладывают всех толкущихся на крыльце гоблинов мордами в асфальт.
— Йез-з-з! Аллилуйя! Джизус Крайст — суперстар! — приплясывая, орёт Зеф во всю глотку. Сейчас он прямо каждому соколу бы дал!
Он и Розочка злорадно, от всей души угорают. Зеф даже демонстративно аплодирует, выскочив на крыльцо. Бандюганы косятся на него кровожадно и с досадой, как стая волков на Красную Шапочку, внезапно оказавшуюся под защитой дровосеков. Только синеглазый откровенно лыбится и даже подмигивает Зефу. Вот же долбозвон!
Зеф совсем не по-шапочковски показывает ему и остальным мордоворотам смачные факи с обеих рук. Тем временем соколы без церемоний запихивают свой улов в подоспевший «микрик» — видимо, для выяснения тёмных личностей всех присутствующих.
Зефу накласть на их личности. Он снова получил отсрочку от неизбежного. Передышку. А о неизбежном он подумает потом, как Скарлетт О’Хара.
Наконец проверенные личности вылезают из «микрика» и угрюмо расползаются по своим тачкам, которые резво газуют с места. Зеф надеется, что на сегодня Марлезонский балет окончен.
*
— Подожди, Зефирка, а откуда там новые козлороги взялись? — деликатно вопрошает по телефону Лёка, выслушав Зефов красочный и яркий рассказ.
Хозяйка «Светоча» целиком и полностью в курсе проблем своего парикмахера: тот рассказал ей всё честно, как есть, когда к ней нанимался.
Кто-то другой, скорей всего, не взял бы на работу такого пидораса с его проблемами, а Лёка не побоялась.
Зеф глубоко вздыхает, собираясь с силами, и по максимуму бодро выдаёт:
— Да хэзэ, Лёк, сам в непонятках. Правда.
— Ты что, ещё какому-то крутому башню снёс? — интересуется Лёка с прежней деликатностью.
— Нифига я не сносил! — оскорбляется Зеф, машинально наматывая на палец прядку волос, как всегда это делает в затруднении. — Ещё чего, больно надо! Они сами… снеслись. Так чего, я могу пока тут, в салоне, перекантоваться, а, Лёк? Под охраной?
Голос у него по-прежнему беспечен, но против воли вздрагивает. Больше ему просто некуда деваться, это его единственный шанс уцелеть. Пока что уцелеть. Пока что.
— Куда ж тебя девать, — почти теми же словами ворчливо отвечает Лёка. — Кантуйся, чудо.
— Йез-з-з! Это ты чудо! — Зеф победно вскидывает над головой кулаки, в одном из которых всё ещё зажата телефонная трубка. — Я тебя люблю, Лёк! Ты целуй меня везде, восемнадцать мне уже! Выходи за меня!
Та хохочет в трубке, и Зеф хохочет тоже.
Пускай бандюганы его подкарауливают, волчары позорные, пускай ошиваются вокруг, щёлкая зубищами и роняя слюни. Пускай где-то ждёт, развалившись в кресле, вампиряка Чекан. Обломятся!
Хоть ненадолго.
Хоть на сколько-нибудь.
*
Наступает ночь, зовёт и манит, как пела группа «Мираж». Зеф мог бы спеть за любую из её солисток.
Он сидит за стеклом витрины «Светоча», скрестив длинные ноги, как супер-пупер-модель, как Линда Евангелиста костромского разлива в футболке навыпуск и драных джинсах, и сияет ярче, чем новогодняя ёлка. Ещё бы не сиять! Он впервые за последние месяцы вышел из сумрака и теперь гордо, с неописуемым удовольствием красуется на виду у всей округи. На виду у подкарауливающих его волков, притаившихся в темноте. Зырьте, сволочи, есть на что — и ноги от ушей, и рот до ушей, и хаер до жопы!
На столике перед ним — привезённая на заказ пицца «Неаполь», телефон, бутылка скотча из Лёкиного бара, и он во всё горло подпевает — на сей раз не Отсу из радиоприёмника, а Фредди Меркьюри из телика:
— Whatever happens, I’ll leave it all to chance
Another heartache, another failed romance
On and on, does anybody know what we are living for?
I guess I’m learning (I’m learning learning learning)
I must be warmer now
I’ll soon be turning (turning turning turning)
Round the corner now
Outside the dawn is breaking
But inside in the dark I’m aching to be free
Show must go on!
Show must go on!
Inside my heart is breaking,
My make-up may be flaking,
But my smile still stays on…
И плевать, чего ему будет стоить это шоу. Выхода нет, отсрочка — ненадолго, но пока что скотч обжигает горло, пицца тает во рту, и плакать он не собирается. Не дождутся, гады! Всё, что с ним будет — будет потом… а сейчас Зеф кайфует.
Кайф прерывается телефонным звонком. Это Лёка. Она вкрадчиво интересуется, отчего это ей в час ночи звонит вся округа с незатейливым вопросом: «Какого хуя?»
— Обязательно на виду у всей улицы яйца чесать? Ты что, не можешь жалюзи опустить? Эксгибиционист хренов!
Зеф смущённо ржёт. Он, конечно, может, но не хочет.
— Лёк, ну дай повыпендриваться чуть-чуть, — канючит он. — Ты так сексуально это слово произносишь, кстати. Экс-ги-би-ци-о-нист! Сразу видно, что МГУ закончила.
— Цыц, Зефирка! Довыпендриваешься, что СЭС нас прикроет! — грозится Лёка, но по голосу чувствуется, что Зеф ей польстил. — Задрай жалюзи сию же минуту! Если мне ещё кто-нибудь позвонит с жалобой на твои… половецкие пляски в витрине, приеду и дам пизды!
— Чо-о, правда дашь? — кротко интересуется Зеф, но быстренько кладёт трубку, не дожидаясь предсказуемого ответа и покатываясь со смеху.
Всегда найдётся повод, чтобы поржать. Ну всегда же! Пускай Зеф при этом думает, что он как та девочка, которой на голову упал кирпич, и теперь она всегда бегает в каске и улыбается. Пофигу мороз!
Он наконец неохотно опускает жалюзи, но зато, насвистывая, выплывает на улицу — с бутылкой скотча, остатками пиццы в коробке и «тревожной кнопкой» под мышкой.
Вышел заяц на крыльцо, короче.
Он шлёпается на холодную ступеньку, расставляет рядом всё принесённое добро и обводит окрестности вызывающим взглядом. Две почти неразличимые в темноте тачки тут как тут — на стоянке темнеют их большие хищные силуэты. Это наверняка давешние «бумер» и «лексус», но Зеф, даже не вглядываясь в них, всей шкурой чует — они по его душу.
Нашарив в кармане сигареты, он щёлкает зажигалкой. Он не заядлый куряка, ему не нравится табачная вонь, но когда всякая херня случается с полковым знаменем, поневоле закуришь.
В очередной раз хлопает автомобильная дверца, и Зеф невольно вздрагивает, однако тут же снова затягивается сигаретой и, как ни в чём не бывало, отхлёбывает скотч прямо из горлышка.
Почти не торкает, сволочь. Родной напиток надо было брать. Водку.
— Вечер добрый, — произносит тонкий вкрадчивый голос, от звука которого у Зефа леденеет спина и сердце ухает вниз, словно камень.
Чекан. Это Чекан.
Выполз, змеюка, собственной персоной. Не поленился, надо же. В чёрном кашемировом пальто почти до пят, хотя ночь тёплая; на шее — белый шёлковый шарф, причёска — волосок к волоску, чёткий профиль. Вампир как он есть. Кровосос.
— Был добрый, пока ты не подошёл, — бросает Зеф, весь подобравшись.
Задницу сразу начинает саднить, как и шею, вокруг которой не так давно был затянут этот белый шарф. И запястья ломит, словно их всё ещё сковывают наручники.
Как бы сам Зеф ни старался это забыть, его тело всё помнит. Слишком хорошо помнит.
