Имущества у циркачей было не так уж и много — яркое тряпьё в сундуках, реквизит, музыкальные инструменты, пара орущих в клетках больших попугаев, пара юрких пуделей, мартышка да аккуратно выпряженные из повозок лошади, которые послушно взошли по сходням на палубу. Своего снежно-белого коня Марселина повела под уздцы сама. Тот фыркал и прядал ушами, а она что-то нежно шептала ему на ухо.

Все загрузились на борт, и на берегу остались только Грэм с Морисом, Дени и уныло сопевший комендант. Дени подтолкнул его к одной из брошенных повозок и весело предложил:

— Присядьте пока и отдохните, господин комендант. Ваши люди небось уже мчатся сюда во весь опор, чтобы выручить вас из наших злодейских объятий.

И беззаботно хмыкнул, а Грэм едва удержался, чтобы не поддать ему по круглой заднице, обтянутой ярким трико, — у него просто руки зачесались. Но, перехватив понимающе-ехидный взгляд Мориса, он лишь сдержанно проронил:

— Подымайся на борт, шалопай… и оденься по-человечески.

Морис зафыркал — совсем как белый конь Марселины — и впереди Дени взбежал на борт «Стерегущего», а Грэм, тяжело ступая, поднялся туда последним.

Комендант Келли угрюмо смотрел им вслед, и тогда Марселина, перегнувшись через планшир, задорно крикнула:

— Не грустите, монсеньор, мы можем вернуться сюда, чтобы вас развлечь!

— Бабы на корабле — не к добру, — проворчал Грэм. — Прекрати виснуть на моём планшире, чертовка, дурных примет у нас и так уже в избытке! — он повернулся к Маркусу, который озабоченно чесал в затылке, взирая на воцарившийся в его владениях балаган: — А ты чего встал столбом, старый ты олух? На скрипочке не наигрался? Отдать швартовы! Поднять якорь!

…К вечеру того же сумасшедшего дня «Стерегущий» подошёл к отстоящему от Сан-Мартина на много миль порту Сан-Винсенте, где тоже можно было спустить на берег сходни и вывести животин.

— Хорошо, что у вас нет слона, — хмуро заметил Грэм, внимательно наблюдая, как спускаются на пристань циркачи со своими лошадьми, попугаями, мартышкой и пуделями. В течение всего дня они немало веселили команду фрегата разными трюками, которые выкидывали их питомцы. Пудели танцевали на задних лапках, попугаи ругались на английском, французском и испанском, а мартышка по кличке Жако обносила карманы зазевавшихся матросов с ловкостью настоящего воришки.

Грэм, перевязав успевшую затянуться рану и переодевшись в свежий камзол, снисходительно следил за представлением с мостика вместе с Морисом.

За представлением и за Дени Вийоном, который сменил своё обтягивавшее трико на просторную фуфайку, короткие парусиновые штанцы и верёвочные сандалии, какие носили рабы на плантациях сахарного тростника. И теперь беспечно, как птица, подсвистывал каждому трюку циркового зверинца и хохотал, как малое дитя. Вот только на кожаной перевязи, пересекавшей его грудь, болталась шпага.

Когда циркачи сходили на берег, Дени шагал в их веренице последним. Грэм, к тому времени вместе с Морисом степенно спустившийся вниз и наблюдавший за этим карнавальным шествием, невозмутимо преградил ему дорогу, крепко взяв за плечо. И спокойно сказал, глядя в зелёные доверчивые глаза:

— Ты останешься с нами, Дени Вийон. Хватит, набегался.

Тот остановился в полной растерянности, взметнув ресницы, и пухлые губы его удивлённо дрогнули. Грэм даже почувствовал укол раскаяния, будто беспечного стрижа камнем подбил. Но он уже не мог просто так взять и отпустить мальчишку, расставшись с ним, возможно, навсегда!

Подоспевший к ним Морис так же с виду спокойно встал по другую сторону от Дени, и тот перевёл на него недоумённый взгляд:

— Да вы шутите, что ли, les gars? Мы же сквитались! Я вам ничего не должен.

— Кроме себя, парень, — мягко, но непреклонно произнёс Грэм. — Мы не выпускаем из рук то, что должно принадлежать нам.

С губ Дени сбежала улыбка, скулы запылали румянцем, и он, как молодой бычок, сердито наклонил вихрастую голову:

— Я не раб вам обоим, не ваша добыча… и не друг. Я хочу уйти. Я расплатился с вами сполна!

— Ты даже переплатил, — медленно проговорил капитан, не спуская с него острого взгляда. — Ты рискнул жизнью ради нас… и говоришь, что не друг?

В ответ Дени лишь стиснул зубы и упрямо мотнул головой:

— Пропустите, morbleu!

Он рывком выхватил из ножен шпагу, сверкнувшую на солнце, как его потемневшие, вспыхнувшие гневом глаза.

Ну раз так…

Шпага Грэма тоже со свистом покинула ножны, как и шпага Мориса, а Дени прижался спиной к планширу, угрожающе выставив перед собой клинок. И рука его оказалась сильной, удовлетворённо подумал Грэм, когда их клинки со звоном скрестились.

— Не упрямься, — выдохнул он почти ласково, отбивая очередной удар и атакуя беспощадно и стремительно, как пикирующий с неба ястреб. — Сдайся сам, Дени Вийон, и, клянусь Богом, ты не пожалеешь!

Он слышал в собственном голосе неприкрытую страсть, но это не помешало ему парировать новый удар шпагой и вплотную прижать парня к планширу. Не раня его, но и не давая уйти. Он не сомневался, что и Дени не решится всерьёз всадить клинок в него или в Мориса, хотя видел, как тот плотно сжимает побелевшие губы, и в глазах его мечется отчаяние, словно у попавшего в ловушку зверя.

Но тут грохнул выстрел — и над самым ухом Грэма тонко пропела пуля.

Опомнившись, капитан опустил клинок и обернулся. Дени, пользуясь этим, немедля сорвался с места и, проскользнув мимо, птицей полетел по сходням, где стояла, грозно подбоченясь, Марсеелина Видаль — словно языческая королева Боадицея. В обеих она держала по пистолету, и один из них ещё дымился.

— У меня рука не дрогнет всадить тебе пулю ниже ватерлинии, Говард Грэм! — звонко крикнула она и тряхнула густыми волосами. — Ишь какое кощунство задумал! Этот шалопай и от меня удирает ни свет ни заря, но тебе им против его воли не владеть, так и знай!

Она топнула обутой в высокий сапожок стройной ногой и положила руку с пистолетом на плечо Дени.

Тот перехватил эту руку, пылко прижал к губам и вдруг сокрушённо заявил, стрельнув прояснившимся взглядом в сторону Грэма и Мориса:

— Но и твоим я не стану, ma petite… прости!

Его живая физиономия преисполнилась самого искреннего раскаяния. «Паршивец!» — подумал Грэм с невольным смешком.

— Я тебя к венцу не потащу, — отрезала Марселина, подталкивая парня к пристани, на которой уже собрался народ, зачарованно наблюдая за всей этой сценой, разыгравшейся тут, как на театральных подмостках. — Это всё равно что солнечный зайчик шапкой ловить. Бесполезно!

Она схватила Дени за локоть, и оба, уже не оглядываясь, протолкались сквозь загудевшую толпу и скрылись из виду.

— Отчаливаем! — после паузы повелительно распорядился Грэм и добавил вполголоса, повернувшись к примолкшему Морису: — Что ж… Карибы невелики, я терпелив… а шапка у меня волшебная, чёрт меня подери. Вот так-то, patati-patata!

Он прищёлкнул языком, и на душе у него, несмотря ни на что, потеплело.

========== Встреча четвёртая ==========

*

Никакая волшебная шапка Грэму не помогла. Да не было её у него, капитан просто шутил, а лучше бы была — шапка-невидимка! Тогда бы он не только сам сумел выбраться из подземного каземата, куда его засунули, но и вытащил бы на волю весь экипаж «Стерегущего»… и спас бы свой фрегат. А, впрочем, провались он, этот фрегат! Пусть бы весь мир провалился в тартарары, лишь бы капитан остался цел и невредим!

Так с тоскливым отчаянием думал Морис, шлёпая по лужам, весь мокрый до нитки, несмотря на зюйдвестку, высокие сапоги и кожаный широкий плащ, из которого только его нос торчал наружу. Над Карибами опять разгулялся налетевший невесть откуда ураган, хлестал дождь и завывал ветер, но Морису это было только по сердцу. В душе у него выли все демоны ада, вторя разыгравшейся буре.

Капитан Грэм, уцелевший экипаж «Стерегущего», и сам «Стерегущий» снова попались британским властям. И теперь арестованный фрегат уныло стоял в ямайской бухте, из которой выручить его не было никакой возможности. Парни из экипажа фрегата были спешно приговорены к каторжному труду на плантациях сахарного тростника, будто какие-то негры. Ну, а Говард Грэм торчал в подземельях форта Пуэрто-де-ла-Круз, ожидая отправки в Англию.