*

Но сперва все желавшие этого зеваки вдосталь насмотрелись на них. Жители Сан-Мартина, стоявшие за редкой цепью солдат форта, сами эти солдаты в алых мундирах, комендант форта — высокий, каменно-молчаливый и унылый, как надгробие, Джеймс Келли — и похожий на старого ворона пастор в чёрной сутане, немедля подступивший к Морису и Грэму с молитвенником.

Грэм угрюмо от него отмахнулся, как и скривившийся с досадой Морис. Оба они удачно ухитрились припрятать оружие, которое забросил им Дени, и теперь намерены были подороже продать свои жизни, а не просто сунуть головы в петли наспех сколоченной виселицы.

Но Грэм, как и Морис, исподтишка жадно оглядывал толпу. Он надеялся увидеть там засранца Дени… либо своих парней с «Стерегущего». Фрегат меж тем исчез из виду, и в бесконечной синей дали не было заметно ни одного паруса.

Всё стихло, как перед грозой. Только стрижи с пронзительными криками проносились над головами собравшихся на площади людей.

«Ничему не удивляйтесь… и будьте наготове».

Комендант зычным голосом огласил приговор обличённым в пиратстве преступникам, а пастор наскоро пробормотал слова заупокойной молитвы. Грэм ещё раз окинул пронзительным взором притихшую толпу, а потом посмотрел в синие глаза своего канонира. Мориса, как и его самого, сковали по рукам и ногам, прежде чем вывести из тюрьмы, но это не имело ровно никакого значения, ибо воспользоваться оружием как раз и не мешало. Вот бежать — помешало бы да.

Морис кивнул, словно отвечая на его невысказанный вопрос, и они встали плечом к плечу, ожидая приближения палачей — двух олухов-солдат из того же форта, которые поднимались на помост так медленно и уныло, словно их самих приговорили к казни. Да так оно, по сути, и было: если кому-то из солдат и предстояло погибнуть, то в первую очередь этим незадачливым палачам.

Тишина над площадью нависла такая, что её впору было резать ножом. Даже стрижи перестали метаться.

И вдруг в эту предгрозовую напряжённую тишину ворвались стремительно приближающиеся звуки развесёлого гавота!

Пиликала скрипка, выводя незатейливую мелодию, звенели литавры, надрывалась флейта. И под эту радостную какофонию на площадь перед помостом вкатились два пёстро разукрашенных ярмарочных возка, каждый из которых был запряжён парой лошадей в ярко-алых с серебром попонах. В одной из этих повозок и разместился громко дудевший и звеневший литаврами квартет разряженных музыкантов. А в другой стоял во весь рост, лихо подбрасывая горящие булавы, светловолосый жонглёр в красно-белом трико, обтягивавшем его ладное тело, будто перчатка. Он в упор уставился на Грэма с Морисом озорными зелёными глазами.

— Сто чертей мне в глотку… — выдавил Грэм так сипло, будто все эти черти уже находились в названном им месте.

О такой весёлой казни он никогда не мечтал!

Труппа циркачей и кинувшаяся к ним, оживлённо загудевшая толпа прорвала цепь солдат, словно гнилую верёвку. Под возмущённые крики ощетинившего усы коменданта солдаты попятились к помосту, выставив перед собою штыки. Сержант, командовавший ими, в полной растерянности косился то на пленных пиратов, то на нарядных циркачей, то на разгневанного коменданта.

А на площадь вслед за повозками вылетел снежно-белый конь с пышным султаном из перьев, украшавшим головную упряжь. На его широкой спине, покрытой узорчатой багряной попоной, ловко балансировала высокая статная акробатка, чьи распущенные волосы цвета красного дерева развевались на ветру, будто флаг.

Все, стоявшие на площади, включая Грэма с Морисом, коменданта и солдат, вытаращились на бесстыжую девку, как заколдованные, а та под неистовый грохот литавр принялась вертеться на лошадиной спине колесом — так, что и без того короткая юбчонка падала ей на голову при каждом кульбите, обнажая стройные, бесконечно длинные ноги до самого естества и сверкая запретно-сокровенным…

Толпа восторженно взревела.

— Блудница на звере багряном! — простонал застывший рядом с Грэмом бедняга-пастор, судорожно прижимавший к груди свой молитвенник, словно щит.

А Дени Вийон ликующе проорал во весь голос, перекрыв звон литавр:

— Чего застыли, vertudieu!

И ловко метнул в потрясённых солдат свои горящие булавы, огненными росчерками посыпавшиеся им на головы, а потом прыгнул на помост — но бросился не к Грэму с Морисом, а к коменданту Келли. Он заломил руку ему за спину, а к седеющему виску приставил дуло пистолета.

— Putain de tabarnac!

И шум сразу же стих. Один из музыкантов, бросив скрипку, подскочил к Грэму и принялся торопливо сбивать с него кандалы прикладом мушкета. Грэм узнал в нём своего боцмана Маркуса и даже не удивился этому — Дени Вийон мог превратить в фигляра кого угодно!

— Дайте нам уйти, господин комендант, и останетесь целы, клянусь Мадонной! — непреклонно потребовал тем временем Дени, впиваясь решительным взглядом в ошеломлённое, побледневшее лицо Джеймса Келли.

— Как ты смеешь, пират?! — только и простонал тот, едва шевеля губами.

— Я не пират, — легко отпарировал Дени, мельком покосившись на Грэма. — Так, должок пришёл вернуть.

И прыснул со смеху, стервец!

— Не выпускайте их! — прохрипел комендант, почти с мольбой обращаясь к своим солдатам, но было уже поздно. Видя, как в висок их командира упирается пистолетное дуло, они побросали наземь ружья и расступились. Грэм, Морис, Маркус и Дени, продолжавший крепко удерживать Келли за локоть, ринулись к первому возку, откуда соскочили наземь другие матросы с «Стерегущего», ловко направив на солдат мушкеты. А бесстыжая акробатка, улыбаясь во весь рот, уже сидела верхом на своём белом скакуне, удерживая его не по-женски твёрдой рукой.

— Быстрее, вы, копуши! — задорно прокричала она, разворачивая коня.

Коменданта запихали в возок, и вся кавалькада понеслась к берегу, само собой, уже безо всякого гавота. Никто из солдат не рискнул последовать за ней.

Всё это произошло так быстро, что Грэм и опомниться как следует не успел. Только что он стоял плечом к плечу с Морисом под зловеще покачивающимися на ветру верёвочными петлями — и вот уже сидит в возке, громыхающем по узкой дороге к океану, а горячее плечо Мориса снова прижимается к его плечу, и синие глаза хмельно и счастливо блестят.

— Откуда ты взял весь этот цирк, засранец?! — прокричал Грэм, обращаясь к Дени, который уже связал бедолагу-коменданта бесцеремонно, как индюка, приготовленного к продаже на ярмарке.

Парень только расхохотался, а акробатка, мотнув своей сияющей на солнце гривой, свесилась с коня и залихватски отчеканила, уставившись на Грэма тёмными, как чернила, глазами:

— Это мой цирк, да будет вам известно, капитан! И засранец этот — тоже мой!

Час от часу не легче, хмуро подумал Грэм, переглянувшись с Морисом.

*

«Стерегущий», как оказалось, неслышной чёрной тенью притаился под громадным утёсом, караулившим бухту, словно окаменевший индейский воин давно ушедших времён. Морская глубина близ утёса вполне позволяла такому громоздкому судну бросить там якорь без опасений застрять на мели, а с небольшого утёса, возвышавшегося рядом с первым, вполне можно было протянуть сходни на борт. Грэм так и прикинул, едва они все высыпали из повозок. Повернувшись к красноволосой циркачке, он резко спросил:

— Вы, конечно же. отправитесь с нами, мадам? Весь ваш… табор вполне может взойти на мой фрегат по сходням — обычно я гружу так скот, который покупаю на берегу. Повозки, конечно, придётся бросить здесь, но я заплачу вам за них сполна. Чёрт побери, вы спасли нам жизнь. Давайте, мадам, решайтесь.

Он сдвинул брови, выжидательно глядя в тёмные глаза акробатки. Но та ответила, почти не колеблясь:

— Пожалуй, это будет правильно, учитывая, что тут скоро появится уйма солдат, — она мельком оглянулась на сердито потупившегося коменданта. — Кто вы такие, я знаю, так что не трудитесь представляться, капитан. А я — Марселина Видаль.

Протянутая ею рука и вправду оказалась по-мужски сильной.