— Один дикий зверёныш, — лениво растягивая слова, согласился тот, бросив на Мориса острый весёлый взгляд. — Он не понимал своего счастья, дурак, — добавил он под протестующее фырканье канонира, — и непременно прирезал бы меня тогда… если б я не увернулся и не сумел его заломать, хотя мне всю рожу залило кровью.

Он улыбнулся искренне и почти мечтательно.

— Возможно, я исправлю это упущение, — вызывающе оскалился Морис. — Когда-нибудь, дождавшись, пока ты уснёшь.

— Мечтай, мечтай, — Грэм сильнее изогнул бровь.

Дени почувствовал, что между его голыми лопатками проступает испарина. Они оба так просто говорили об этаком!

— А ты? — с усмешкой поинтересовался капитан, снова, как давеча, запуская пальцы ему в волосы, чтобы повернуть к себе его несчастную, срывавшуюся с плеч голову. — Ты будешь сопротивляться или покоришься неизбежному, Дени Вийон?

И, не дожидаясь ответа, он впился своими властными жёсткими губами в губы ошеломлённого почти до беспамятства Дени.

Palsambleu, Дени перепробовал на своём коротком веку столько женских губ, но мужские губы его никогда не целовали — сминая его рот с таким напором, с каким он сам, бывало, льнул к податливой трактирщице или пышнотелой купеческой дочке, в упоении гладя её упругие бёдра и раздвигая их своим коленом.

Сейчас же между его колен неотступно пробивалась нахальная ладонь Мориса.

— Mon… Dieu… — выдохнул наконец Дени, отчаянно вырвавшись из обеих пар рук, поймавших его, как птицу в силки. — Mon Dieu!

— Капитан Грэм, — под смешок Мориса невозмутимо поправил тот, выпрямившись и раздвинув в хищном оскале твёрдые губы, только что безжалостно терзавшие Дени. — Так ты согласен?

Дени беспомощно покачнулся на койке. Он чувствовал себя утлой лодчонкой, сорвавшейся с привязи и подхваченной жестоким ураганом, который уносит её в открытое море.

— Оставь его, капитан, — вдруг распорядился Морис, поднимаясь со стула. — Он себя не помнит… надо дать ему хоть чуть-чуть оклематься.

— Пожалуй, ты прав, — после долгой томительной паузы неохотно вымолвил Грэм, и Дени, обречённо жмурившийся, почувствовал себя смертником, спасшимся от виселицы.

— Тогда идём, — решительно приказал капитан у него над головой. — Пускай этот птенец сегодня владеет моей каютой. Переночуем в твоей.

Его жёсткие пальцы снова на миг зарылись в спутанные вихры Дени.

Тот с неимоверным облегчением рухнул на постель, слыша, как удаляются прочь тяжёлые шаги, как скрипит, закрываясь, дверь.

Казнь была отложена. Вот только надолго ли?

Но у Дени сейчас не оставалось сил думать об этом. Он провалился в пучину не то сна, не то беспамятства, едва его измученная, гудевшая, как церковный колокол, голова коснулась подушки.

*

Очнувшись, он сперва не смог сообразить, где находится и что с ним произошло. Ныло плечо, и он машинально его коснулся, нащупав тугую повязку. Койка под ним привычно раскачивалась, но это не был матросский гамак на «Наяде»… и не трюм «Наяды». Это был… это была…

— Mon tabarnac! — простонал Дени, рывком соскакивая с постели и не обращая внимания на вспыхнувшую в плече боль.

«Стерегущий»! Говард Грэм! Он спал в его каюте!

«Ты будешь сопротивляться или покоришься неизбежному, Дени Вийон?»

Спустя несколько минут Дени уже стоял на палубе «Стерегущего» в непроглядной ночной мгле, благослови её Господь, — босой, в драных холщовых штанах, и лихорадочно озирался по сторонам. На поясе у него снова висел подобранный им в каюте нож, и он уже не чувствовал себя таким беспомощным.

Фрегат уверенно шёл своим курсом, но уже не в открытом океане. Дени не мог ошибиться, всей кожей чувствуя дыхание близкой земли. Ему даже показалось, что он различает тёмную громаду гор на горизонте… видит слабо поблёскивающие в тумане огоньки.

Смириться? Да нипочём, mon hostie de sandessein, putain de tabarnac! Он готов был добраться до берега вплавь, несмотря на рану в плече, но приметил принайтовленный к планширу «Стерегущего» лёгкий спасательный плотик из бальсы. Он принялся было торопливо и бесшумно разматывать удерживавшую плот верёвку, но остановился и прислушался.

Из окошка с полуоткрытой верхней ставней неподалеку от него доносились приглушенные голоса. Знакомые голоса. Не удержавшись, подталкиваемый пылким любопытством, Дени на цыпочках прокрался поближе и напряжённо прислушался.

— Ты таков же, как я, волчонок, ты привык получать своё, и ты считаешь своим то, чего захочешь… или кого, — вслед за этими словами раздался хриплый смешок Грэма. — А простак, что дрыхнет сейчас в моей каюте… он не таков. Он не волчонок, он телёнок, как и назвал его Роган.

— Знаю, — лениво протянул Морис. — И ты хочешь его сожрать, как и я.

«Подавишься, putain de tabarnac!» — мрачно подумал Дени, вспыхнув до корней волос и покрепче перехватив свой нож.

— Ты не ревнуешь? — немного помедлив, с такой же ленцой небрежно осведомился Грэм.

— А ты? — вопросом на вопрос отозвался канонир, и Грэм снова рассмеялся, но ответил только:

— Волчонок! Поди сюда.

— Хочешь ещё? — с деланным удивлением проронил Морис, хмыкнул и тут же охнул. — Ты! Полегче!

Но возбуждение в его голосе всё равно пробивалось сквозь возмущение.

Дени прирос к месту. Ему казалось, что палуба плавится под его босыми ногами, но он не мог и шагу сделать в сторону, снова услышав хриплый смешок, а потом — такой же тихий бесстыдный стон.

— Mon Dieu, mon hostie de sandessein… — прошептал Дени одними губами и при новом стоне, донёсшемся из каюты, наконец выпал из охватившего его оцепенения и сорвался с места.

В три прыжка преодолев расстояние до планшира, он отвязал бальсовый плотик и швырнул его за борт. Сунул под мышку короткое весло, торопливо перекрестился и ухнул вниз, войдя в тёмную тёплую воду почти без всплеска.

*

Поутру капитанская каюта «Стерегущего» оказалась пустой, а койка — аккуратно заправленной. Чёртов птенец, так опрометчиво оставленный здесь Грэмом, упорхнул.

Стремительно обернувшись к застывшему позади него Морису, Грэм гневно процедил:

— Кто нёс вахту после первой склянки? Линьков захотели, щенки слепые!

Побледневший Морис торопливо поймал его за локоть. Синие глаза канонира потемнели.

— Капитан… помнишь, трактирщик сказал… сказал… — он запнулся.

Грэм помнил, ещё как.

«Не думаю, что тебе понравилось бы, если бы парень после эдакого сиганул через борт твоей посудины, Говард…»

Чертыхнувшись, Грэм мгновенно оказался на палубе, окидывая всё вокруг цепким хозяйским взглядом. Бальсовый плотик, всегда принайтовленный к планширу напротив их кают, теперь отсутствовал, и у капитана отлегло от сердца.

— Всё-таки вахтенный отведает у меня линьков, — свирепо буркнул он, — если не вспомнит, слышал ли он какой-нибудь подозрительный шум на борту или за бортом… и когда. Эй, Маркус!

Маркус Робинсон, боцман «Стерегущего», наконец приволок под грозный взор капитана бледного, как полотно, заикающегося матроса, отсыпавшегося после ночной вахты. Кое-как тот припомнил, что между первой и второй склянкой, как раз в виду острова Инагуа, ему примерещился лёгкий всплеск и какой-то шум за бортом.

— Подумал, что это морские русалки шалят… — закончил он и втянул голову в плечи от лёгкой затрещины капитана.

Морис закатил глаза с видимым облегчением.

— Возвращаемся к Инагуа, — непререкаемо приказал Грэм и повернулся к канониру. — Оголец со мной шутки шутить вздумал. Ладно же…

И Морис довольно осклабился, заслышав угрозу в низком спокойном голосе капитана. «Волчонок и есть, — подумал Грэм почти ласково. — Охотник».

Но шутки Дени Вийона всё-таки сошли тому с рук.

Шлюпка с «Стерегущего» быстро причалила к берегу Инагуа, и Грэм сразу с облегчением приметил свой плотик, заботливо вытащенный на песок, подальше от полосы прибоя.

Но едва все, кто был в шлюпке, углубились в лесные заросли, как мерные удары больших барабанов возвестили о том, что в туземном селении грядёт какое-то празднество.