— Это же испанцы, чего ещё ждать от них, — бесстрастно констатировал Грэм. — Нанялся бы ты ко мне, как было предложено, ничего такого с тобой бы не случилось. Сам-то как спасся?

— Прыгнул за борт, — с запинкой ответил Дени. — Но перед этим… — он снова почувствовал дёргающую боль в плече, — один из этих сукиных сынов ударил меня шпагой, чтоб ему пусто было, palsambleu!

Он невольно потянулся рукой к левому плечу, сморщился от боли и устало закончил, глядя в испытующие глаза Грэма:

— Когда «Эль Халькон» расстрелял «Наяду», возле меня упал обломок мачты, я зацепился за него и выплыл. Испанцы меня не заметили… но я-то запомнил даже чёртову гологрудую ростру на носу их дьявольского корабля!

— Ну, зная тебя, я не удивлён, что ты её запомнил, — невозмутимо отозвался Грэм. Глаза его, однако, стали тревожными, когда он повернулся к Морису, чья тёплая ладонь лежала на поясе Дени. — Отведи-ка его в мою каюту. Дойдёшь сам? — он снова взглянул на Дени. — Или тебя отнести?

— Вот ещё! Patati-patata! — как мог беспечно проговорил тот, повинуясь поднявшей его с палубы твёрдой руке Мориса, а Грэм только хмыкнул и шагнул прочь.

Капитанская каюта «Стерегущего» не сверкала роскошью. И даже такой уж просторной не была. В углу круглился большой глобус, а на старом бюро лежали свёрнутые в трубку карты. Широкая койка была аккуратно застелена. И ещё тут пахло странно и терпко — травами или какими-то снадобьями. Так пахло в доме врачевавшей всех в родной деревне Дени знахарки Армель. И в спальне настоятельницы монастыря, куда Дени довелось однажды попасть, пахло так же.

Морис усадил его на крепкий дубовый стул возле круглого стола и бесцеремонно потянул с его плеч рубаху, от которой и так остались одни лохмотья. Его проворные пальцы сняли с пояса Дени ножны с торчавшим оттуда ножом — Дени и возразить не успел. А потом, спохватившись, канонир высунулся наружу и крикнул кому-то:

— Эй, Иаков, принеси с камбуза какой-нибудь еды!

— Я и дольше, бывало, постился, — с трудом вымолвил Дени, опираясь здоровым локтем на край стола. Голова у него шла кругом, в висках стучало, и даже есть уже не так сильно хотелось. Но когда на столе очутилась миска, от которой подымался сытный мясной дух, у него затряслись руки от голода. Он едва удержал в пальцах ложку и опустошил миску за считанные мгновения.

Он поднял отяжелевшую голову как раз, чтобы взглянуть на вошедшего в каюту Грэма. Всё покачивалось перед ним… или это покачивался снявшийся с якоря и набиравший ход «Стерегущий»? Дени не мог сообразить толком.

Большая рука Грэма небрежно легла ему на лоб, а потом крепко стиснула запястье.

— Сядь на койку, — приказал капитан, подтолкнув его туда. — Надо глянуть, что там у тебя с твоей царапиной. Сдаётся мне, нарывает она, придётся вскрывать.

Морис тут же бухнулся на оставленный Дени стул, а Грэм отошёл к узкому шкафчику из такого же тёмного дуба, что и остальная мебель. Вернувшись, он аккуратно разостлал на столе чистую тряпицу, на которую со звоном легли инструменты самого зловещего вида.

Дени сглотнул. В горле у него опять пересохло.

— Капитан… а ты, что ли, доктором был? — выдавил он дрогнувшим голосом. Ужас, до чего он такие штуки не любил — один-в-один как в пыточную камеру попал.

Грэм искоса посмотрел на него и чуть усмехнулся. Дени впервые заметил, что правую бровь его пересекает шрам, приподнимающий её, словно в постоянной насмешке. От этого суровое лицо капитана «Стерегущего» казалось не столь непроницаемым.

— Когда-то был, — покосившись теперь на Мориса, лаконично пояснил он и сунул Дени под нос возникшую откуда-то, как по волшебству, початую бутыль с ромом в тростниковой оплётке. — Пей. Давай-давай, легче будет.

Дени покорно, как дитя молоко, глотнул из горлышка — раз и другой. В голове ещё сильнее зашумело, каюта мягко поплыла вокруг него… пока цепкая рука Мориса не придержала его за здоровое плечо.

Грэм удовлетворённо кивнул, обтирая пальцы корпией, смоченной в роме.

— Вот так и держи его, — велел он Морису, принимаясь ощупывать раненое плечо невольно зашипевшего от боли Дени. — А ты, парень, расскажи-ка нам, кем ты сам был когда-то, откуда родом, сколько тебе лет… всю свою подноготную. Выкладывай, не стесняйся.

Он снова скупо усмехнулся и взял со стола маленький блестящий ножичек.

— Ладно, tres bien, — согласился Дени и тут же ошалело подпрыгнул, внезапно ощутив на своём голом животе тёплые пальцы Мориса. Он потрясённо повернул голову, уставившись в оказавшиеся совсем рядом синие, как океанская гладь, смеющиеся глаза канонира.

— Не отвлекайся, — с прежней усмешкой посоветовал ему Грэм. — Рассказывай, Дени Вийон. Ты родом из Франции? Или из французской колонии?

Острое лезвие пламенем опаляло едва поджившую плоть Дени, а пальцы Мориса, пробравшись к низу его живота, тоже, кажется, оставляли на коже огненные дорожки. Дени с шумом вобрал в себя воздух, зажмурился и зачастил:

— Из французской Акадии. Из Новой Шотландии. Когда нас выселяли… когда грузили на корабли, я сбежал. Два года назад… мне тогда шестнадцать сравнялось. Morbleu! Не делай этого, парень! — взмолился он не своим голосом, снова распахивая глаза и вглядываясь сквозь пелену выступивших от боли слёз в лукавые глаза стервеца-канонира. Но вырваться он не мог, пока ножик в руке Грэма вычищал его рану, а свободная рука бесстыдника-Мориса крепко сжимала плечо.

Грэм легонько дёрнул его за вихры:

— Продолжай, — сказал он ровно — неизвестно кому, ему или Морису.

Приняв это на свой счёт, Дени проворчал:

— А чего тут… ещё рассказывать, tabarnac de calice… — каждое слово давалось ему с трудом. — Море я всегда любил… нанялся на «Звезду Руана» и ходил на ней, пока суки-испанцы её не… не потопили… потом на берегу выжидал, искал, к кому бы наняться… — он запнулся, снова вспомнив первую встречу с Грэмом и Морисом в трактире Рогана и греховодное предложение Грэма.

Грэм наконец положил окровавленный ножик на стол и аккуратно смочил ромом свежую порцию корпии.

— Как ты отказал нам, я помню, — хмыкнул он, снова склоняясь над Дени. — Но Господь вновь столкнул нас, Дени Вийон, чтобы мы спасли тебе жизнь.

Теперь Дени смотрел прямо в глубокие глаза капитана «Стерегущего» и даже дышать не смел. Только головой мотнул — соглашаясь или протестуя, он и сам не знал.

Грэм наконец отвёл свой пронзительный взгляд и быстро обтёр корпией края его раны, да ещё и плеснул на неё ромом прямо из бутылки. Дени заскрипел зубами и выругался длинно и беспомощно. Обморочная дурнота накрывала его, словно душным одеялом, но он ещё держался. Он просто не мог позволить себе лишиться сознания на руках этих двоих волков, в чьей полной власти он очутился. По воле Божией, как только что язвительно заметил Грэм.

«…Рано или поздно — скорее рано, чем поздно — ты и твой красавчик расстелете его, как девку…» — прозвучали у него в голове так ошеломившие его недавно слова трактирщика Рогана.

Чуть продышавшись, он взглянул сперва на одного, потом на другого, осознавая, сколько в его взоре смятения и мольбы.

— Так ты с тех пор и скитаешься по морям, парень? — небрежно обронил Грэм, ловко и умело бинтуя его плечо. — Не возвращался к своей родне? Ведь всех акадийцев переселили куда-то в Луизиану.

— Не к кому возвращаться, — тихо ответил Дени и прерывисто вздохнул. — Тот корабль, на котором везли мою мать и сестру… всех из моей деревни… попал тогда в бурю близ Флориды. Никто не спасся.

Немного помолчав, Грэм кивнул и сухо заключил:

— Ты везунчик. Бог тебя любит, Дени Вийон.

Его ястребиное лицо снова оказалось рядом, когда он наклонился над сидящим на койке Дени с высоты своего немалого роста. Теперь Дени ясно различил, что шрам, рассекавший его бровь, начинается от виска, скрываясь под густыми, чёрными, с проседью, волосами.

— Кто-то неплохо поцарапал тебя, капитан, — неловко выпалил Дени, сообразив, что пялится на Грэма как зачарованный, не в силах отвернуться.