— Мог бы сказать, что я его ненавижу… он меня сломал, сделал своей девкой… но да, да, пропади всё пропадом, я его люблю… и сдохну за него, если понадобится.
Он снова прикусил губу и опустил голову, сам невыразимо смущённый такой вспышкой откровенности, но Дени лишь задумчиво кивнул, словно услышал нечто само собой разумеющееся.
— Где его держат? — отрывисто осведомился он, подходя к Морису, который опустился в кресло, как подкошенный — ноги почему-то отказывались ему повиноваться. Морис облизнул губы и принялся рассказывать всё с самого начала — про нападение британских корветов, про Маркуса и остальных ребят, оказавшихся на рабовладельческой плантации, про арестованный в ямайской бухте потрёпанный фрегат и про Грэма — Грэма, ожидающего отправки в метрополию в подземелье форта Пуэрто-де-ла-Круз.
— Palsambleu, да это же неприступная дыра, — пробормотал Дени, усаживаясь на кровать рядом с креслом и в замешательстве ероша пятернёй свои вихры. — Я бы не рискнул брать её штурмом ни с моря, ни с суши, чтобы не оставить там свои кости, jarnibleu!
— Так ты нам не поможешь? — дрогнувшим голосом прошептал Морис, а Дени сумрачно глянул на него и наконец вздохнул:
— Я этого не говорил, парень. Но как? Какую хитрость нам выдумать, чтобы попасть внутрь, а потом выйти с твоим капитаном наружу и при этом сохранить на плечах свои дурные головы? — он усмехнулся и покрутил головой. — Цирк за ворота форта уже не впустят, palsambleu!
Морис тяжело вздохнул и понурился, понимая правоту его слов… и вздрогнул, когда рука Дени вдруг прошлась по его волосам, потрепав, как щенка. Ну а потом они оба просто подскочили, когда от приоткрывшейся двери прозвучал ворчливый скрипучий бас мадам Рози, просунувшей в щёлку между портьерами свой крючковатый нос:
— Цирк не впустят, а вот нескольких шлюшонок с вином точно впустят. Или я не знаю эту солдатню!
Дени поморгал и расхохотался:
— Подслушиваешь, матушка?
— Было очень любопытно, что за дело к тебе у этого красавчика, — преспокойно ответствовала старуха, величественно, как галеон в полной оснастке, вплывая в комнату. — Вот и пришлось вам подсказать.
— Ваши куртизанки сумеют одолеть солдат Пуэрто-де-ла-Круз? — неверяще сощурился Морис и потерял дар речи, когда старуха, изучающе оглядев сперва его, а потом Дени, злорадно отчеканила:
— Нет. Это сделаете вы, мои красавчики. Вы будете среди них, в их платьишках и мушках, потому что вы ещё очень молоды, безусы и смазливы, чтобы сойти за девиц.
— Что?! — возопил Морис не своим голосом, вскакивая с кресла, а Дени плашмя шлёпнулся обратно на постель и захохотал во всё горло.
*
Он и после смеялся, не переставая, этот чёртов засранец, словно его щекотали. А его и вправду щекотали и вертели во все стороны шлюшки, проворно и умело напяливая на него разные чудовищные штуки. Корсет с накладными сиськами, например, — Морис и думать не хотел о том. для чего такая штуковина могла понадобиться в борделе — и ажурные чёрные чулки с шёлковыми подвязками. И вишнёвое платье с пышными нижними юбками…
Морис и рад был бы отвернуться, чтобы не смотреть на всё это непотребство, — он по-прежнему сидел в кресле, забившись поглубже и мрачно стягивая на груди одеяло. Но у него не было сил не смотреть. И вид волшебно преобразившегося чертяки Дени с его зелёными шалыми глазами, белыми плечами и светлыми кудрями, стянутыми чёрным бантом, вызывал у него отчаянное смущение. И такое же отчаянное томление. Жар внизу живота и дрожь в пояснице.
И ещё Морис никак не мог допустить, чтобы клятые девки подступили с эдаким к нему!
Но самому себе он мог признаться, что хотел этого. Да, хотел!
Он даже заёрзал в кресле, не спуская с Дени широко распахнутых глаз, а старая ведьма, всем тут распоряжавшаяся, вдруг простучала своей клюкой по ковру и цепко ухватила Мориса за подбородок корявыми пальцами.
— А тебе, красавчик, понадобится синее платьице, под цвет твоих ангельских глазок, — торжественно протрубила она, и девки защебетали с удвоенной силой. — И чулочки — белые, а не чёрные, чтобы оттенить твою смуглую кожу. И бархотка на шейку, как и тебе, шалопай, — она обернулась к Дени, — чтобы замаскировать кадык. Плечи у вас обоих широковаты для дам, но их мы прикроем косынками, как и запястья — перчатками. Клянусь Богом, эта солдатня сроду не встречала столь изысканных шлюх!
Под общий хохот Морис вспыхнул и с негодованием вывернулся из её пальцев, а старуха назидательно продолжала:
— Только не забудьте сдерживать этих вояк так, чтобы они раньше времени не обнаружили под вашими юбками много лишнего. Под юбки к себе их пустят Жозефина и Перль, — она кивнула в сторону двух стройных грудастых девиц, рыженькой и белокурой. — А вы должны быть шлюхами-скромницами, мои красавчики… пока не наступит время действовать.
— Подольёшь в вино своего сонного зелья, матушка? — быстро спросил Дени, перестав смеяться. — А как нам самим его пить?
— Только губки в нём мочите, — строго приказала старуха, — да во рту полощите. Не то и сами уснёте, огольцы.
— Ладно, — вздохнул Дени и решительно повернулся к девицам спиной, чтобы те расстегнули на нём платье и корсет. — Раньше завтрашнего вечера мы в Пуэрто-де-ла-Круз не попадём, так что сейчас надо отдохнуть.
— Не притомился ещё отдыхать? — ехидно поинтересовалась старуха, а Дени лишь отмахнулся:
— Patati-patata! Я-то что! Вон малыш уже в обморок от усталости падает.
— Я?! — оскорбился Морис, но Дени лишь вновь отмахнулся, неспешно влезая обратно в штаны.
Наконец и девицы, и старуха неохотно убрались восвояси. Морис вздохнул полной грудью, вывалился из кресла, к спинке которого едва не прирос, и, косясь на Дени, сам торопливо натянул штаны, успевшие высохнуть у камина.
В дверь опять постучали, и Морис едва не завыл от досады, но это оказался негр-прислужник, которого Дени называл дядюшкой Пьером. Он принёс им ужин на подносе: поджаренных в оливковом масле креветок, рассыпчатый рис и запечённый в горшочках молодой батат. Бутылку красного вина Дени, недолго думая, вернул Пьеру со словами:
— Нам завтра в здравом уме надо быть.
И Морис кивнул, соглашаясь.
Они поели. Морис, считавший, что ему кусок в горло не полезет, смёл всё с подноса почти в одиночку, потому что Дени заявил, что он тут, мол, только и делает, что ест, и подсовывал ему лучшие куски. После чего Дени отставил поднос с тарелками на подоконник и скомандовал:
— Давай уже, парень, ложись спать. Ты похож на выжатый досуха лимон, morbleu, а у нас завтра такое представление будет, что не приведи Господь.
Он дождался, пока Морис неловко, как пугливая невеста, устроится на своём краю пышной постели, и сам нырнул под одеяло с другой стороны. Перевернулся на живот, сунув обе руки под подушку и посмотрел на Мориса.
— Послушай-ка, — проговорил он тихо и очень серьёзно, — я к тебе в душу не лезу, но мне страсть как хочется знать, что ты за птица. Со мной-то всё ясно, я деревенщина непутёвая. Но ты — ты совсем не таков, в тебе благородная кровь течёт, это же сразу видно. Как же ты попал в пираты?
Глаза его выжидательно блестели в темноте.
— Сбежал из дома, — после паузы неохотно отозвался Морис и снова умолк.
Только Грэм знал о нём больше всех в этом мире, и, как ни тянуло Мориса разоткровенничаться перед простодушным парнем, растянувшимся рядом с ним, он не мог себе этого позволить. Хотя, возможно, ровно через сутки им обоим предстояло бок о бок умереть.
— Ладно, — так и не дождавшись другого ответа, покладисто согласился Дени. — Тогда спи. Bonne nuit.
Морис хотел было возразить, что и глаз не сомкнёт, но почти сразу провалился в сон, услышав ровное дыхание Дени.
*
А назавтра, в полдень, он стоял напротив Дени, затянутый в такой же, как у того, корсет и поверх него — в синее шёлковое платье с шуршащими юбками. Ткань непривычно скользила по его ногам, на которых белели кружевные чулки. Шею Мориса похлеще висельной петли сдавливала широкая бархотка, а чёрные локоны были зачёсаны наверх. Он мрачно спрашивал себя, как это женщины ухитряются существовать в подобных тряпках, но, как ни странно, сам не чувствовал себя в них идиотом.
