— Это пойдет вам на пользу, мисс Виккерс. Допейте бренди и ступайте к себе, ложитесь в постель. Не нужно так переживать.

Девушка послушно выпила бренди и встала.

— Вот и хорошо, — улыбнулся доктор Рэндалл, — ступайте, мисс Виккерс. И будет просто прекрасно, если вы немного поспите.

— Да, сэр, — кивнула она и вышла.

— Понимаю, как это неприятно для вас, мистер Блэкстоун, — заметил Рэндалл, садясь на стул, — но нужно держать себя в руках.

— Я пытаюсь, — отозвался Джефф.

— А где же мисс Беррингер?

— Я все ждал, когда же вы спросите.

— Мистер Блэкстоун! — нахмурился доктор, — ваш сарказм неуместен в данной ситуации.

— Простите, — кивнул его собеседник, не испытывая никаких угрызений совести, — но вы могли спросить об этом раньше, а не возиться с этой истеричкой. Она же постоянно рыдает. А если не рыдает, тогда хнычет. Вам трудно представить, как это действует на нервы.

— Я вполне могу себе это представить, сэр. Я понимаю, как вас это раздражает.

— Нет, вы не понимаете, как это меня раздражает, — выделил Джефф слово "как".

— Итак, где Элинор?

— Говорят, ушла к себе. Я не успел это проверить. Надеюсь, что это на самом деле так.

— Хорошо, — доктор Рэндалл поднялся, — схожу к ней. Представляю, как она ужасно себя чувствует, бедная девочка.

Джефф кивнул. Он налил себе бренди и устроился на диване, который недавно покинула Маделайн.

Доктор Рэндалл поднялся по лестнице наверх, не тратя времени на ненужные вопросы. Он прекрасно знал, где находится комната мисс Беррингер.

Элинор в самом деле оказалась там. Она сидела в кресле, неподвижная и безучастная. Увидев доктора, она слабо улыбнулась.

— Здравствуйте, доктор. Вы уже знаете?

— Да, конечно. Ужасное происшествие, — он покачал головой и подошел к ней, — как ты себя чувствуешь, Элинор?

— Не знаю.

— Что-то мне не нравится твое состояние. Дай-ка руку.

Элинор послушно протянула ему руку. Доктор сосредоточенно посчитал ее пульс, отметив про себя, что тот слишком ровный даже для здорового человека, не омраченного никакими горестями.

— Плохо, Элинор, — сказал он, — мне это не нравится. Тебе нужно встряхнуться.

— Встряхнуться, вот как? — она приподнялась на месте, — и что вы мне посоветуете, доктор? Бренди?

— Это уже лучше, — не отвечая на ее вопрос, проговорил Рэндалл, — я понимаю, как это для тебя тяжело, но если ты думаешь бросаться на меня с кулаками, не дерись слишком больно, хорошо?

Девушка опустила руки, сжатые в кулаки, впервые обратив на это обстоятельство внимание.

— Извините, — произнесла она.

— Ничего страшного, — улыбнулся доктор Рэндалл, — я тебя прекрасно понимаю. Леди Фэнтон была замечательной женщиной, ее все любили. Очень печально, что это произошло.

Элинор села обратно в кресло, стиснув зубы и закрыв глаза. Да, конечно, доктор Рэндалл не желает ей зла и очень хорошо относился к тете. Но его слова звучали так тускло, фальшиво и неестественно, что девушке захотелось завизжать. Пожалуй, впервые в жизни ей хотелось завизжать, проявить столь сильное выражение чувств. Ничего подобного она до сих пор не делала, будучи человеком сдержанным и даже несколько холодным. Во всяком случае, разум всегда преобладал над эмоциями. А сейчас ей вдруг стало все равно, что там должно преобладать. Элинор казалось, что если она не завизжит, то взорвется. И она вскричала, точнее, не вскричала — завопила:

— Печально?! Вы не представляете, что значит "печально"! Вы не понимаете, не можете понимать, что на самом деле я чувствую! Все это слова, пустые и ничего не значащие. Вам всего лишь печально! А мне… мне…, - Элинор не смогла подобрать слова, объясняющего ее состояние. Она вообще не могла произнести больше ни единого слова, закрыла лицо руками и разрыдалась, бурно, со всхлипами.

Доктор Рэндалл не стал возражать, не пытался вмешаться. Он отлично понимал, что именно чувствует сейчас девушка, а также понимал и то, что ей сейчас просто необходимо выплакаться и накричаться. Он только шагнул к столу и налил в стакан воды из графина. Поставил его рядом с Элинор. В данный момент давать ей воду бессмысленно и даже опасно. Насколько он ее знал, она вполне могла запустить в него стаканом. Но любая истерика рано или поздно прекращается. И вот именно тогда стакан воды будет просто незаменим.

Элинор успокоилась быстрее, чем он ожидал. Должно быть, она усилием воли взяла себя в руки. Можно было только подивиться такой выдержке, хотя Рэндалл считал, что в данной ситуации девушке будет полезнее выплакаться.

Элинор достала платок, вытерла лицо, мокрое от слез и решительно высморкалась. Потом без напоминаний сама взяла со стола стакан и выпила воду. И наконец заговорила:

— Простите меня, пожалуйста, доктор. Я наговорила вам Бог знает чего.

— Ни к чему извинения, Элинор, — запротестовал Рэндалл, — я отлично понимаю твое состояние. Признаюсь, я ожидал чего-то подобного.

— Это отвратительно, — сдвинула она брови, — я вела себя ничем не лучше той же Мад.

— Это понятно, Элинор. Естественно, что люди иногда плачут, когда их настигает горе. Пойми, нужно давать выход нервному напряжению, иначе последствия могут быть ужасны и непредсказуемы. А что касается твоей подруги, — он покачал головой, — ты говоришь, она часто плачет?

— Это не то слово, — подтвердила Элинор, — я не помню ни одного дня, когда бы она не плакала. Хотя, конечно, такие дни были. Но было множество других и на их фоне я позабыла о лучших. Мад так часто плачет, что я давно перестала ей сочувствовать. Понимаю, вы скажете сейчас, что это плохо, не по-дружески и бесчувственно, но я просто устала постоянно ей сочувствовать.

— Разумеется, — подтвердил доктор Рэндалл, — она плачет так часто, что ее слезы перестали производить на тебя впечатление.

— Да, вот именно.

— Это естественно, Элинор. То же самое происходит и с тяжело больным человеком, прикованном к постели. Сперва родственники его жалеют, переживают, стремятся облегчить страдания. Но когда это состояние длится годами, присутствие больного делается чем-то привычным, обыденным, либо начинает мешать, раздражать. Неудивительно, что смерть такого больного приносит его родственникам лишь облегчение. Они забывают, что когда-то его любили, помнят лишь о неудобствах, которые он доставлял. Такова человеческая натура.

— Но, наверное, с этим нужно как-то бороться, как вы считаете, доктор? Я имею в виду Мад.

Доктор Рэндалл окинул ее взглядом, найдя, что Элинор успокоилась и ничего ни в ее облике, ни в поведении не указывает на то, что несколько минут назад она плакала. Скорее всего, думал он, ее успокоили разговоры о подруге и нужно поддерживать ее в этом. Посторонние мысли помогут Элинор отвлечься и быстрее прийти в себя.

— Возможно. Я не знаю причин ее расстройств, Элинор.

— Причин множество. Любая, которую вы предложите, подойдет к ситуации. Мад плачет из-за плохо сданного экзамена, из-за обидного слова, из-за невнимания к ней кого-либо, из-за мысли о том, что ее родственники могли бы относиться к ней лучше, чем относятся. Она может плакать даже оттого, что кто-то плачет рядом. Мне кажется, это слишком.

— Должно быть, мисс Виккерс слишком чувствительна. Я встречал таких людей раньше. Для их тонкой натуры любой дискомфорт кажется трагедией.

— Как это исправить?

Он приподнял брови:

— Это невозможно, Элинор. Я мог бы посоветовать тебе относиться к ней мягче, если б не знал, что на таких людей мягкость действует расхолаживающее. Они начинают сильнее жалеть себя.

— В таком случае, — Элинор ненадолго задумалась, — нельзя позволять Мадди жалеть себя. Мне так всегда казалось, но дело в том, что для меня это непосильная задача.

— Ты не должна ставить перед собой такую задачу, Элинор. На ее решение может уйти вся жизнь, а я уверен, что в ней для тебя найдутся другие, более интересные занятия. Мисс Виккерс нужно учиться сдерживать свои эмоции, и сделать это она должна сама.