Являлось ли это чувство первой любовью или просто стало первым отдалённым познанием тела девочку, её губ, её трепета и волнения, он не ведал, да и не мучил себя такими вопросами.

А впереди была цель, ради которой он сознательно лишал себя сладких томлений юного осла, обрекая по собственной воле на нелёгкий труд, на испытания, которые под силу далеко не каждому его сверстнику. И эта цель уже начинала выделять его из среды сверстников, готовя к первым урокам ответственности, к первым испытаниям и лишениям, серьёзным с точки зрения его возраста.

Он не сожалел о том, что уезжает, хотя мог бы провести пару недель в деревне, чтобы вот так же, как минувшей ночью, встречаться наедине с девочкой, то ли уже любимой, то ли пока ещё служащей предметом для изучения некоторых анатомических особенностей противоположного пола. Но скажи ему, чтобы вернулся, продолжил эти сладкие изучения и отказался от своей цели, он бы сразу отверг это предложение, потому что осознавал необходимость того, на что себя обрекал ради пока ещё неясного и загадочного, но неодолимо притягивающего настоящего мужского дела.

Два месяца назад, во второй половине июня, после экзаменов за восьмой класс Николай Константинов уезжал из Калинина с мыслями о Суворовском училище. Но почему-то ему казалось, что его училище, то есть то училище, в которое он будет поступать, где-то не здесь, не в городе, где он жил и учился уже полтора года.

Ну а теперь он снова в Калинине, а позади столько перипетий! Медкомиссия в военкомате, прижигание гланд, волнения и тревоги. Вот уж не думал, что так скоро сюда вернётся.

Уезжая, он не знал, в каком городе будет поступать в Суворовское военное училище. Свердловск возник уже в Москве, когда стало известно о наборе в Суворовские военные училища ребят после восьмого класса. И надо же, судьба повернулась так, что он оказался именно здесь, в этом городе на Волге.

Было утро 14 августа. Ещё только разгорался день, когда он вышел из электрички на платформу вокзала. В Москве он не задерживался, потому что поезд привёз его на Казанский вокзал, и он, перейдя площадь по подземному переходу, сразу оказался на Ленинградском вокзале.

Ну а дальше электричка. Начиная с 7-го класса Николай ездил в Москву и возвращался в Калинин уже один. Путь знакомый. Солнечногорск – Клин – Московское море… И вот, наконец, потянулась слева за окном платформа. Она – общая для московских электричек и головных вагонов поездов, следующих в Москву.

Николай вышел на платформу, остановился, жмурясь от яркого солнца. Пассажиры спешили к пешеходному переходу на площадь. Но он не спешил. В училище нужно прибыть утром следующего дня. Ну а до дома недолго добраться. Хотелось запомнить всё до мельчайших подробностей, ведь это был путь в совершенно иной мир, путь в государство в государстве, как говорил отец об армии. В кармане лежало предписание, настоящее, воинское, на электричку он уже не брал билет от Москвы до Калинина в обычной кассе, он брал его в кассе воинской по воинскому требованию.

Вышел на площадь. Всё те же палатки и маленькие магазинчики тянулись справа. По центру ещё был небольшой скверик, вокруг которого проходили трамвайные рельсы. У одних трамваев конечная была здесь, на привокзальном круге, другие, немногие, убегали куда-то вправо.

На остановке – толпа. Это и понятно, электричка выплеснула из десяти своих вагонов уйму народу. Да ведь и каждый вагон электрички рассчитан на гораздо большее число мест, нежели вагон трамвайный. А кроме трамваев на площади только автобусы, да всего-то два или три маршрута.

Николай остановился в сторонке. Зачем давиться в толпе? Можно и подождать. Этакие вот коллапсы случаются лишь когда приходят электрички из Москвы, а так трамваи идут не слишком заполненные. Заполняются уже на маршруте.

Он смотрел на окружающих его людей и думал: «Вот ведь, никто и не знает, что, хоть я с виду такой же, как все мальчишки, которых полно на улице, и не такой. Я – без пяти минут суворовец!»

Ему подходили для поездки все те трамваи, которые шли в Заволжский район – таких было два – «пятый» и «шестой». Ну и те, что шли через центр, например «двойка». Правда, если добираться на таком трамвае, нужно было сойти в центре города, на остановке Кооперативный переулок и дальше – пешком через мост. Но это пустяки.

Повезло… Наконец очередная «пятёрка» оказалась почти пустой. Николай сел в первый вагон, и вскоре трамвай помчался в сторону центра, в сторону Волги.

До Круглой площади трамваи бежали резво. Рельсы там уложены почти как железнодорожные, в стороне от проезжей части, на шпалах, прямо на земле. Стрелок не было до самой площади. Но зато от площади этой трамвайные пути расходились на четыре стороны, а оттого было обилие стрелок, быстро приводящих в негодность асфальтовое покрытие и создающих большие неудобства для автомобилей. Недаром эту площадь впоследствии, в 1967 году, переименованную в площадь Капошвара, в честь венгерского города Капошвар, побратима Калинина, из-за трудности проезда и большого числа аварий, стали называть «площадью кошмаров».

После многочисленных стрелок Круглой площади трамваи, идущие в центр, ещё на короткое время, примерно на один перегон между остановками, разбегались по свободным от посягательства автомобилей путям, а затем уже ползли к центру и через центр. В центре дома невысокие, большей частью старинные. Выстроились они вдоль нешироких улиц.

Миновав центр, трамвай поднялся на каменный мост, и открылась в сиянии солнечных лучей неповторимая Волга. После моста – первая остановка. Николай ступил на Первомайскую набережную и направился к Речному вокзалу. Возле церкви, что напротив вокзала, пятиэтажный дом, в котором жили мама со вторым её мужем, Георгием Александровичем, и младшая сестрёнка. Здесь чуть больше года жил и он сам и отсюда отправился в середине июня, всего два месяца назад, в Москву, полагая, что в следующий раз приедет уже в суворовской форме на каникулы. Откуда приедет? Этого он ещё не знал. Но почему-то казалось, что именно приедет откуда-то издалека.

Мама была дома. Летом в Калининском государственном медицинском, где преподавала она латинский язык, – дел немного.

Николай не ставил её в известность о своих перипетиях, только и сообщил, когда удалось преодолеть все преграды, что о приключениях расскажет при встрече.

– Всё, завтра экзамены! – сказал он с порога, когда мама открыла дверь.

– Какие экзамены? Где? Ты разве в Суворовское не поступаешь? – удивилась мама.

– Поступаю! Ещё как поступаю! – радостно сообщил он. – Поступаю в Калининское суворовское военное училище. Завтра утром должен прибыть туда.

– Так всё-таки добился своего, – сказала мама и трудно было понять, с радостью или какими-то сомнениями.

Мама всё ещё не окончательно определилась в своём отношении к выбору военной стези. Против она не была, просто не знала, во что всё выльется.

А ведь она была дочерью офицера русской армии, полковника… Но Николай считал дедушкой маминого отчима, человека замечательного, всеми уважаемого. Самолетостроителя, конструктора, работавшего над созданием серьёзных машин, а потому совсем секретного. С первым своим мужем бабушка Николая развелась.

Так вот устроен мир – коли уж в роду начались разводы, трудно потом положить конец порочному этому явлению. Почему развелась бабушка, Николай не знал, да и смутно вообще представлял, что там и как было. Почему развелись родители, старался не интересоваться. А что его самого ждало в будущем, в плане семейном, естественно, скрыто туманом неизвестности. О женитьбе, собственно, и рассуждать время не пришло, да и не интересовал его ещё такой вопрос.

Сейчас главное – начало таинственного, неизвестного пути. Как ступить на первую его ступеньку?!

Непонятным было состояние. Рвался или не рвался он в училище? Ведь лето же. Только середина августа. У всех сверстников каникулы. А он сознательно собирался запереть себя за училищным забором. Впрочем, он ещё не представлял себе, что значит быть запертым за забором в разгар лета, что значит казарменное положение.