За такими вот думами Константинов незаметно дошёл до училища, не зная, куда спрятать пакет с гостинцами для ребят. Если Буланину его мама собирала пирожки, лепёшки, яблоки, варенье и для него, и для товарищей, то в посылке всё предназначалось ребятам. Только им, потому что он и так в увольнении поел вволю всех кулинарных чудес, приготовленных к его приходу. Но оттого, что он нёс гостинцы ребятам, у которых не было такой, как у него возможности, Николаю особенно хотелось доставить всё в целости.

В вестибюле училища – всё на виду. Небольшая очередь в комнату дежурного, доклад о прибытии. И бегом в роту. Только вот путь в свою роту, находившуюся на третьем этаже, пролегал через расположение выпускной роты.

Теперь-то там хозяйственные помещения, поскольку ещё один корпус построен в училище. А тогда в коридоре были двери в классы выпускников, да и умывальник с туалетом, как бы доступны всем, кто проходил мимо, а оттого работы у дневальных добавлялось значительно.

Николай пробежал по коридору. Вот и лестница, широкая, с большими пролётами. Перевёл дух – пронесло. Стал подниматься по лестнице. Впереди ещё одна засада. Параллельная рота, но рота «семилеток», которые тоже пока ещё представляли опасность. Но и здесь никто не проявил никакого к нему внимание. Идёт «кутузовец» из увольнения, ну и ладно, несёт что-то, ребята, ну так что ж. Хуже, если бы ничего не нёс.

Ну а в своей роте другое дело. Тут все свои. На часы глянул. Боже, считанные минуты остались. А тут ещё пакет. Пробегая мимо спального помещения своего взвода, открыл дверь. Там собрались ребята, которые не были в городе. В Суворовском училище в спальном помещении можно было и среди дня посидеть на стуле, почитать, вот только валяться на койках не позволялось.

Константинов, радостный от того, что без приключений добрался, крикнул:

– Держите гостинцы от моей мамы, – и бросил пакет на ближайшую кровать.

Когда после доклада ответственному офицеру-воспитателю зашёл в спальное помещение, от гостинцев ничего не осталось.

– Ну вот, – проговорил виновато Вовочка Орлов, упитанный паренёк, любивший поесть. – А тебе не оставили.

– Да это ж всё вам прислали. Я и так наелся дома – пузо, как барабан. – И он как бы в доказательство, да чтобы снять неудобство, похлопал себя по животу.

Так и повелось. Мама обязательно собирала пакет с гостинцами для товарищей, и они, эти товарищи, так привыкли к домашним сладостям, что те из них, кто оказались вместе с ним в высшем военном училище, тоже первое время ждали его прихода. Но, увы, носить уже было нечего… Мама была в Калинине…

Правда, бабушка только на свои именины пекла много пирогов, и тогда он, если отпускали в город, брал их с собой, чтобы угостить товарищей.

Отец присылал посылки ещё в Суворовское училище – фруктовые посылки. Яблоки, груши, что-то ещё, что могло дойти по почте.

За посылками суворовцев отпускали в город, на почту. Конечно, в первый год учёбы возвращались в училище с опаской. Старшие, как говорили, могли отнять. Но Константинов так и не запомнил ни одного случая, чтобы отняли у кого-то посылку. Ну а во взводе тоже установился особенный порядок.

Обычно посылки получали уже после самоподготовки или в крайнем случае отпускали за ними с последнего часа. Приносили в класс в личное время и тут же всё делили поровну между суворовцами. Хозяину дозволялось взять себе побольше, хотя, для чего? Ведь никто бы не стал есть что-то в одиночку. Делили с товарищами всё без исключения. Делили с удовольствием – таков был настрой, таковы традиции. Никакие старшие, никакие силачи-гузовы ничего не отнимали и себе не забирали. Присылали посылки практически всем, ну разве что не получали из дому ничего те, кто поступил в училище из детдома или воспитывался без родителей, ну, то есть у кого не было родственников, способных что-то прислать. Но никто и не интересовался, кому присылают, кому нет – единая суворовская семья!

Как-то осенью, когда Константинов уже был курсантом второго курса (суворовцы, поступали сразу на второй курс высших общевойсковых училищ), приехал навестить отец. Дело было в субботу вечером или в воскресенье. Рота ушла в кино, а Николай отправился в комнату посетителей. Ну и потом принёс в класс целый пакет фруктов.

В Суворовском обычно раскладывали гостинцы по столам, всем поровну. Но здесь Николай сел за свой стол, взял себе немного, а всё остальное высыпал на преподавательский стол, чтобы полакомиться могли все, кто захочет.

И вот в коридоре послышался шум – рота вернулась из клуба. Зашёл в класс первым Петя Никулин и с удивлением уставился на фрукты.

– Это что? Откуда?

– Отец привёз, – равнодушно ответил Константинов.

– Так ты чего разложил? Спрячь в свой шкаф, а то сейчас налетят и расхватают.

– Для того и положил…

– А мне можно взять?

– Конечно, бери, только помни, что здесь на всех…

Но это потом, позже. А пока прошло лишь самое первое субботнее увольнение. А впереди ещё воскресенье. Утром, после завтрака – в воскресенье был один завтрак, объединённый, второй не делали, чтобы не дробить день, – так вот после завтрака были спортивные мероприятия, всякие соревнования на стадионе, не очень обременительные, скорее просто игровые.

И снова всё по вчерашнему кругу… Но Николай ещё не предполагал, что это увольнение будет последним перед долгим и очень своеобразным карантином по «заболеванию» с весьма неординарным названием.

В воскресенье Николай пришёл в увольнение значительно раньше, и даже успел и маме помочь – в магазин на Речной вокзал сбегать, и с сестрёнкой погулять.

Погода стояла хорошая. Было тепло, комфортно. С улицы уходить не хотелось. Он пожалел, что Наташа в тот вечер в театре, ну а Танечке, соседке своей по подъезду, уже и не стоило предлагать прогуляться. Наташа бы сразу узнала. У него теперь такие появились планы, такие надежды!

А в это же самое время в Горсаду гуляли суворовцы шестой роты, поскольку не знали они ещё толком, куда можно пойти в Калинине. Суворовцам старших рот в Горсаду уже делать было нечего – у старших ребят девчонки появились, да и город они знали достаточно хорошо, чтобы погулять в уютном сквере и в кино сходить, выбрав интересный для себя фильм.

Наумов тоже получил увольнительную, и тоже отправился в Горсад. Там он сразу нашёл аллейку подальше от глаз и раскрыл только что купленную пачку сигарет. Курил он много. Как удавалось до сих пор не попадаться, сказать трудно, ведь куревом от него несло за версту.

А на аллейке той, чуть подальше, расселась компания ребят, примерно его сверстников. Покуривали, да пиво попивали. Конечно, в ту пору школьники даже старших классов раздолья такого не имели, как во времена ельЦИНИЗМА.

– Эй ты, служивый, сигаретами не угостишь?

Отчего ж не угостить. У Наумова всегда этого добра хватало, да и в деньгах он стеснён не был.

Подошёл, протянул пачку. А один из ребят и предложил:

– А пивка рвануть не хочешь? – И бутылку подал.

Только хотел Наумов отказаться, ведь понимал, что с запахом спиртного в училище попасться нет ничего проще. Да другой парень опередил фразой:

– Куда ему. Молоко на губах не обсохло, не смотри что в форме. Им незя-я-я-я.

– Отчего ж не рвануть? Рвану, – назло ему бросил Наумов и, взяв бутылку, отпил от неё весьма прилично.

– Ты, ты, ты что?! – почти закричал парень, который дал бутылку. – Ты что тут мне оставил?

– Ну так пусть сходит, купит, здесь недалече, – сказал здоровяк, сидевший на спинке скамейки тоже с бутылкой в руках. – Выжрал, так сходи купи.

– Щас, – сказал парень, «пострадавший» от прыти Наумова. – Только его и увидим. Щас, пятки подмажет. Ты вот что, – повернулся он к приятелю-крепышу, – ремень-то с него сними. А как пиво принесёт, так и получит.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».