Для пущего эффекта Мириам сделала довольно продолжительную паузу, так что я успел проглядеть то, что только что записал. Перечитал фразу «этот человек находится под смертельной угрозой». И подчеркнул. Дважды.

Где-то еще с час Мириам разглагольствовала о бремени доказательства. Втолковывала присяжным, что им следует определить виновность Волчека «вне всяких разумных сомнений». Присяжные в ходе этой части ее речи согласно кивали, и она постепенно перешла к тому, что за доказательства будут предъявлены, дабы эту самую ношу потянуть.

– Дамы и господа присяжные, со стороны обвинения первым даст свидетельские показания доктор Ирвин Голдштейн, выдающийся эксперт-криминалист в области экспертизы документов. Это специалист, который анализирует образцы почерка с целью определить, чьей рукой они написаны. Доктору Голдштейну известен почерк обвиняемого, образцами которого в виде записей в различных официальных документах мы, сторона обвинения, располагаем. После этого он изучит другие образцы, которые мы ему предоставим, и с научной точностью определит, написаны ли они рукой обвиняемого.

Дорогущие туфли Мириам на высоких каблуках процокали к столу обвинения, где она подхватила запечатанный полиэтиленовый пакет для вещественных улик с чем-то вроде денежной купюры внутри.

– Перед вами улика обвинения номер один. Это старая банкнота достоинством в один рубль, разорванная пополам. Одна половинка чистая, на другой маркером написаны имя и фамилия. «Марио Геральдо» – это имя и фамилия потерпевшего по данному делу. Свидетель Икс расскажет вам, что он получил половинку этой банкноты – без всяких отметок – от своего босса, обвиняемого Олека Волчека, и что когда неизвестный передал ему вторую половинку, с именем, это и был приказ убить обозначенную на ней жертву. Свидетель Икс расскажет вам, что это обычный «модус операнди»[8] русских гангстеров – как раз таким способом у обвиняемого было принято отдавать приказы об устранении неугодных. Как мы узнаем, что именно обвиняемый написал имя жертвы на половинке банкноты? Ну что ж, на то у нас здесь и доктор Голдштейн. Он подтвердит вам, что почерк на банкноте полностью совпадает с почерком обвиняемого.

Мириам примолкла, продолжая держать на весу пакет с половинками купюры. Вот вам и тот самый козырь в рукаве. Такая улика реально стоит залога. Некоторые из присяжных нацелились на обвиняемого колючими взглядами.

Я откинулся на стуле, скрестил руки на груди, шепнул сидящему рядом Волчеку:

– Откиньтесь тоже. Улыбайтесь. Присяжные на вас смотрят. Делайте вид, что вам всё по барабану. Пусть присяжные думают, что эта улика для нас – ничто, что мы ее в пять секунд закроем.

Мы оба натужно заулыбались.

– Из меня-то на хера дурака было делать? Как вы, блин, вообще под залог умудрились выйти? – прошипел я.

– Когда предъявляли, у обвинения этой улики еще не было. Этот графологический отчет только в начале года выплыл.

Я на миг призадумался.

– А какого хрена вы вообще отдаете такие приказы в письменном виде? Большей дури и представить трудно! Скажите, что она врет, и мы мигом всё оспорим.

Деланая улыбка Волчека словно испарилась. Брови насупились, голос сгустился:

– Не ваше дело, кто я такой по жизни и как веду дела. Это очень старый способ. Еще со времен Советского Союза. Особого порядка в бандах не было, но босса все уважали. А вот простой vor – рядовой «боец» по-вашему – по отношению к таким же бойцам особо не церемонился. Предположим, он хочет вступить в ряды братвы. Для этого проще всего кого-нибудь замочить – лучше всего кого-то из тех, кто больше всего мешает. Соперника. Но мочит он не сам, а руками других бойцов. Втирает им, будто бы босс – pakhan – распорядился того парня прикончить. Те, естественно, беспрекословно подчиняются, а пахан про то ни сном ни духом, узнает только по факту. Сам видел, как в одной команде пацаны таким вот образом друг друга чуть ли не целиком перемочили. Для того чтобы такого не происходило, есть старый способ, и я его использую. Это он и есть, – сказал Волчек, ткнув пальцем в мешочек с купюрой в руке у Мириам. Та опустила руку и медленно направилась к своему столу.

Он продолжал:

– Единственный, кто может отдавать такие приказы в моей организации, – это я сам. Все смертельные приговоры – в моих руках. Так я могу быть уверен, что не устрою войну с другими группировками и что мои пацаны не перебьют друг друга. Для устранения врагов у меня есть «торпеды». «Торпеда» – это ликвидатор, так их еще в советские времена называли. Такой человек приходит ко мне, и только ко мне одному. У него на глазах я разрываю старую рублевую купюру на две части. Одну отдаю ему. С этого момента он уже «торпеда». Когда мне нужно кого-нибудь замочить, я пишу имя на своей половинке купюры и отсылаю «торпеде». Он прикладывает ее к своей и смотрит, подходит ли. Если подходит, то он знает, что приказ настоящий и поступил непосредственно от меня. Таким образом, никаких запуток, никакого бардака, да и мой авторитет не страдает.

– А этот свидетель Икс – Малютка-Бенни то есть, – он, выходит, тоже «торпеда»? Какого же хрена он сохранил купюру? – спросил я.

– В Советском Союзе мы называли рублевую банкноту tselkovy – «целая» в переводе. Это означает, что «торпеда» целиком мне доверяет и целиком мне принадлежит. Вообще-то после того, как дело сделано, купюру полагается сжечь. Но многие этого не делают. Хранят такие рубли. В наши дни старые рублевые банкноты днем с огнем не сыщешь. Это типа ордена. Некоторые их даже у себя на спине выкалывают. Лично у меня татуировки под запретом. То, чем мы гордимся, у нас в глазах, а не на спине.

Выдавать свои чувства было нельзя – присяжные могли заметить, но мне дико захотелось обхватить голову руками и завизжать. Судебный зал больше не казался огромным; теперь я чувствовал себя здесь как мышь в мышеловке. Интересно, где они держат Эми? Неужели ей сейчас столь же тесно, страшно и одиноко? Если буду гадать, что с ней сейчас происходит, то просто сойду с ума. Надо собраться.

Начал усиленно думать.

– Дайте-ка материалы по делу, – распорядился я.

Волчек заглянул в чемодан – похоже, искал какую-то конкретную папку. Нашел наконец, вытащил. Скоросшиватель с надписью «Экспертные отчеты» на корешке. Я сразу принялся его перелистывать. Волчек обратился чуть ли не во все крупные юридические конторы штата и получил отчеты сразу от нескольких специалистов по почерковедению. Согласно листку с перечнем документов, всего таких отчетов было одиннадцать. Волчек явно хватался за соломинку. Я быстро заглянул в конец каждого документа. Везде говорилось одно и то же – эксперты сходились на том, что имя на половинке купюры написано рукой Волчека.

Мириам тем временем продолжала свое вступительное слово:

– Дамы и господа присяжные, также мы заслушаем родственников потерпевшего. Перед вами выступит Тони Геральдо, двоюродный брат жертвы. Он расскажет о споре, который произошел между его кузеном и обвиняемым. Расскажет об угрозах убийством, которые последовали в результате этого спора от обвиняемого. Расскажет о своих опасениях в том, что обвиняемый убьет его двоюродного брата или же организует его убийство.

Названное имя, Тони Геральдо, словно пробудило что-то у меня в голове, но я был слишком взвинчен, чтобы сразу ухватить за хвост промелькнувшую мысль. Мириам мастерски держала ритм.

– Также вы заслушаете показания офицера полиции, который арестовывал и допрашивал обвиняемого. Услышите подробное описание следственных действий, которые этот офицер…

Интерес к речи у меня опять угас, поскольку в материалах дела я наконец-то нашел список свидетелей обвинения. Всего их оказалось пятеро – маленькая, плотненькая. крепко сбитая команда. От распространенной тактики «от пуза веером», при которой присяжных с пулеметной быстротой расстреливают показаниями многочисленных свидетелей – в надежде, что хоть один из множества выстрелов достигнет цели, Мириам отказалась. Свое дело она знала получше: пулемету предпочла пусть и не скорострельную, но куда более убойную и точную снайперскую винтовку. Первым свидетелем в списке значился доктор Ирвин Голдштейн, эксперт по почерковедению. Отличная стратегия, подумал я. В первый же день одним махом и покончить со скучными материями вроде почерковедческой экспертизы, и всучить в руку обвиняемого дымящийся пистолет – вот он, ирод, вяжите его! Но в этом свидетеле я узрел и самый свой крупный шанс. Волчек, видать, выложил целое состояние на все эти отчеты, озолотил кучу адвокатов – только чтобы получить один и тот же ответ: «Это твой почерк». Этот свидетель полностью подводит его под монастырь. Того, кто сумеет опровергнуть Голдштейна, ему в жизни не сыскать. Все до единого адвокаты в один голос твердили, что круче Голдштейна только тучи.