В открытой корзине дирижабля находился Майкл. Он открыл дверцу, выкинул небольшой трап.

Майкл крикнул:

– София!

– Хорошо, что мистер Джонс прибыл тебя поздравить, – сказал отец, – но, право же, он мог бы приехать на более обычном транспорте.

А Майкл сошел на землю, бросился вверх по ступенькам, и, приблизившись, сказал:

– София, я люблю тебя! Я не понимал этого, пока другой не захотел отнять тебя у меня. Я был так глуп.

София выпустила руку отца и шагнула к Майклу. А тот говорил:

– Стань моей женой, дорогая! Сделай меня счастливейшим из смертных!

Ее толкнули к гильотине. И поставили на колени. Тяжелая рука палача опустилась на спину, наклонила ее голову к темному от чужой крови ребру доски, деревянный край больно надавил на горло, перекрыл дыхание, вызвал тошноту.

Ничего, секунда-две, и все будет кончено. Сейчас они прижмут шею сверху – второй доской с такой же выемкой посередине. А потом тяжелое лезвие сорвется с привязи. Говорили, все происходит так быстро, что не успеваешь ощутить боль. Гильотина была гуманным изобретением.

Но вторая доска не опустилась. Гром копыт грянул о помост, перед глазами Софи мелькнули золотые дельфины на синем полотне, никто не держал больше за плечи, и она отшатнулась от темной доски, вскочила на ноги.

Жан-Мишель древком флага ударил палача и подоспевшего солдата, отбросил стяг в сторону, перехватил едва державшуюся на ногах Софи за талию и перекинул через седло.

Раздалось несколько беспорядочных и бестолковых выстрелов.

Гигантским прыжком лошадь взметнулась с помоста и приземлилась среди толпы, раздались крики – похоже, несколько любителей зрелищ были сбиты.

Софи потеряла сознание. А когда очнулась, увидела поля и кустарники рядом с дорогой. Охваченный кровавым безумием город остался позади.

– И зачем я пошел? Все равно ни слова по-японски не понимаю! – прошептал Миша.

Соня повернулась:

– Это же Верди! Главное – музыка!.. И ты бы понял общее содержание, если бы больше смотрел на сцену, а не на меня!

– Извини. Я любуюсь. Просто ты очень красивая, Соня.

Она улыбнулась, бирюзовые глаза ее засияли:

– Хорошо, любуйся… Хочешь, переведу, что они сейчас поют?

– Переведи.

– “Мы покинем Париж, где мы страдали, где была беда, где была печаль…”

Липа сидела в кресле-качалке и вязала бесконечно длинный полосатый шарф. Она наслаждалась тишиной. Липа была счастлива, что все опять идет по-прежнему. Как ловко она избавилась от этого занудного налогового инспектора. Подумать только, что её тихая мирная жизнь чуть не рухнула из-за какого-то нелепого, невесть кем придуманного налога на землю.

Но теперь можно вздохнуть спокойно, налоговик исчез и, как надеялась Липа, навсегда.

Она приложила шарф к шее и глянула в стеклянную створку буфета. Из темноты буфета в ответ Липе улыбнулось кругленькое лицо тридцатипятилетней женщины. Зеленые глаза блеснули довольством: сине-оранжевый шарф очень шел к её пышным рыжим волосам.

Вдруг в передней звякнул колокольчик. Липа вздрогнула. Колокольчик звякнул холодно – Липа почувствовала, что пришел кто-то чужой. А через пару секунд нетерпеливый трезвон разнесся по всему дому.

– Что за наглый, настырный гость, – с неприязнью пробормотала себе под нос Липа.

Старая служанка Глафира, больше полувека служившая в этом доме, шаркая, прошла в холл. Липа навострила уши.

Ей бы очень хотелось, чтобы незваный гость просто ошибся дверью или оказался почтальоном. Но она знала, что такого просто не может быть. Во-первых, дом стоял в глухом месте. С одной стороны его обступала непроходимая лесная чащоба, а с другой были поле и речка. До ближайшей деревни, а, значит, и до ближайшего дома, было идти не меньше получаса. Ну, а во-вторых, посылки посылать Липе было некому, связи с семьей она растеряла, так как правнуков она и понять не могла, и плохо знала, кто чей сын или дочь.

В зал зашла Глафира.

– Госпожа, к вам детектив Игорь Савин.

– Кто? – растерялась Липа.

Но служанка не успела повторить имя, так как в зал уже вошел молодой человек лет двадцати пяти. Липа скорым движением поправила прическу, одернула платье.

– Детектив полиции Игорь Савин, – представился он.

– Что вам угодно? – строго спросила Липа.

– Видите ли, пропал налоговый инспектор Сидоров Алексей Николаевич.

– Причем же здесь я?

– Я обхожу всех, кто мог бы видеть инспектора в последние дни. Утром я был в соседней деревушке и там поговорил с продавцом продуктового магазина, который доставляет сюда еду. Он видел, как вы говорили с инспектором. На следующее утро инспектор исчез.

– Если вы намекаете, что я убила инспектора из-за каких-то несчастных долгов…

– Долгов, накопившихся за сто лет, и из-за которых налоговая служба намеревается отобрать у вас дом, – поправил её детектив.

– Несчастных долгов, потому что мне ничего не стоит их уплатить, – пояснила Липа. – Так вот, уверяю вас, инспектор покинул этот дом на своих двоих.

Липа, глядя на детектива, с досадой подумала: «Неужели этот красивый молодой человек, с такими бесподобными голубыми глазами, видит во мне убийцу?»

– И все же, если вы не против, – сказал детектив, – я останусь здесь до выяснения всех обстоятельств, так как подозрения слишком очевидны.

– У вас какая-то искаженная очевидность, – буркнула Липа, но все же разрешила остаться детективу, чтобы осмотреть всё и вся.

После того как чужак отправился рыскать по дому и совать свой нос куда не следует, Липа кинула вязание на столик и схватилась за голову. Но уже спустя пару секунд она не выдержала накала панических мыслей, вскочила и принялась расхаживать по комнате.

Девяносто девять лет она прожила в мире и спокойствии в этом доме и вдруг какие-то людишки вздумали лишить её и дома, и спокойствия. Единственное, что могло защитить её, была магия. Но, к несчастью, так уж вышло, что в их семействе магов только Липа не обладала магическим даром, потому что она была наполовину лепреконом. И все благодаря нелепой бабушкиной влюбчивости.

Наверное, потому так и сложилась её жизнь. Она не могла пойти учиться в школу для магов, не могла найти работу – допустим, как её двоюродная сестра Виолетта, которая стала переводчиком сообщений потусторонних существ, – или сделать карьеру, хотя бы отдаленно похожую на карьеру дяди Всеволода, великого мага, ученого, профессора и исследователя. Все, что Липе оставалось делать, так это сторожить фамильный особняк, где хранились все сокровища семьи. И самое последнее, на что ей вздумалось бы потратить золото, так это на такую отвратительно-глупую вещь как налоги.

Липа прислушалась – ей показалось, что скрипнула дверь, ведущая в подвал. Она поспешила к кухне и вовремя остановилась, чтобы не столкнуться с детективом. Он стоял возле распахнутой двери подвала и, морщась, глядел в темное пространство, из которого несло земляной сыростью.

– А здесь у вас что? – спросил он.

Липа ответила:

– Подвал, где хранится всякий хлам.

Детектив пощелкал выключателем.

– У вас есть фонарик? – спросил он.

– Нет. Может быть, вам будет удобнее спуститься, когда служанка заменит лампочку?

– Ладно, спущусь позже, – сказал он.

Сердце у Липы похолодело так, будто её саму на целый день заперли в подвале. «А если он доберется до сокровищ?! – с ужасом подумала она. – Надо скорее предпринять что-нибудь!»

Она кинулась в свою спальню, схватила перо и застрочила письмо.

«Дорогой дядя Всеволод! Не хотелось тебя отвлекать от твоих ученых изысканий, но я, дом и даже наши семейные сокровища оказались под угрозой! Сюда заявился столичный детектив и обвиняет меня в исчезновении налогового инспектора. Мне надо от него избавиться, но я не знаю как. Если не сможешь приехать, помоги хотя бы советом! Целую, Липа».