– Яся! – вскричал Ясин папа.

– Ого, – заинтересовался папа Хрюшкина и заерзал попой по стулу.

– Я вру? – беззлобно удивился Хрюшкин.

– Врешь, – повторила Яся и выдула свой бокал в три глотка. – Ты же меня вообще не выносил. Тебя всего корежило, когда ты на меня смотрел. Тебе все время хотелось в меня чем-нибудь кинуть. Или, например, плюнуть.

– Это ты зря, – широко улыбнулся Хрюшкин и налил Ясе еще вина. – У меня были другие желания касательно тебя. Совсем-совсем другие. Рассказать?

– Молодые люди! – взвизнул Ясин папа.

– Потом расскажешь, – махнул рукой папа Хрюшкина и жестом подозвал официантку. – Еще бутылку того же самого, будьте любезны.

– Я тебе не верю, – бессильно пролепетала Яся.

– Не веришь? – снова улыбнулся гадкий Хрюшкин. Улыбка у него была неожиданно светлая, хорошая, совсем мальчишеская.

– Что происходит после этих приступов?

– После каких? А. Ну да. Ну она опять становится как была. Нормальная. Как будто ничего и не было.

Он позвонил через два дня и с ходу предложил встретиться. Ясе ужасно хотелось послать его как-нибудь особенно замысловато и нецензурно, но, во-первых, неподалеку расхаживал папа, явно прислушиваясь к разговору, а во-вторых, было интересно, как Хрюшкин поведет себя, что называется, без взрослых. И еще ужасно хотелось выяснить, наврал ли он про «жутко нравилась». С одной стороны, чего только не наговоришь дочке папиного начальника, с другой – Яся неоднократно читала, что такое бывает: мальчики дергают нравящихся им девочек за косички, толкают их и так далее. Впрочем, даже если раньше и нравилась – какая разница, едва ли это актуально сейчас. Нынешнему Хрюшкину по его малиново-пиджачному статусу полагалось иметь в спутницах голенастую пышноволосую блондинку с грудью, заметной за пару километров, а Яся, хотя и вышла ростом, формы имела скромные, да и волосы – мышиные и совсем не густые. И все-таки интересно, наврал или нет.

Он привел ее в какую-то немыслимую забегаловку, где играла приторная попса и пахло горелым маслом. Обширная, ужасно недовольная жизнью буйно кудрявая бабища в пятнистом халате сердито брякала на прилавок сероватые тарелки с огромными пузыристыми чебуреками. Хрюшкину она, впрочем, обрадовалась как родному, захлопала жирно-черными ресницами, демонстрируя перламутровые веки, и вообще вся как-то расслабленно расплылась. Яся даже испугалась, что бабища вот-вот залезет с ногами на прилавок и попросит Хрюшкина взять ее страстно, но нежно. К счастью, у бабищи хватило самообладания этого не делать, но на Ясю она зыркнула так, что та аж присела.

– Часто ходил сюда, когда только начинал, – подмигнул Хрюшкин, усаживая Ясю за белый пластмассовый столик. – Денег-то было не особо. Захаживаю вот иногда по старой памяти.

– Терпеть не могу, когда подмигивают, – сказала ему Яся.

– Намек понял, больше не буду! Кстати, – тут он снова улыбнулся своей невозможно-хорошей детской улыбкой. – Моего отца кондратий хватит, если он узнает, где я с тобой время провожу.

– Моего тоже, – хихикнула Яся.

– Давай никому не скажем?

– Давай!

Они ели гигантские чебуреки, из которых брызгал горячий сок и пачкал одежду. Пили жуткого цвета кофе с молоком (Хрюшкин назвал его отваром из мышиных какашек, после чего Яся так прыснула, что брызги кофе попали на Хрюшкинский пунцовый пиджак). Потом пошли гулять в парк, где пили пиво прямо из зеленоватых бутылок. Даже собрались кататься на каруселях, чего Яся не делала лет с десяти, но аттракционы почему-то не работали. «Разгильдяи! – вопил Хрюшкин, грозя кулаком застрявшим в небе кабинкам. – Никто работать не хочет! Вот я вам! Дармоеды!» Кабинки глупо краснели и слегка дребезжали от порывистого апрельского ветра. Яся хохотала.

Забрели в дальний уголок парка, заросший неопрятным кустарником – Хрюшкин уверял, что где-то здесь точно должна быть скамейка, но скамейки они не нашли, зато обнаружили роскошную лужу размерами с небольшой прудик. Местами лужа успешно маскировалась под твердую землю, засыпанную прошлогодними листьями, так что невнимательная Яся тут же набрала полный ботинок холодной воды. Охнула, запрыгала на одной ноге – и вдруг поняла, что это чудовище Хрюшкин, расставив крепкие ноги, стоит чуть поодаль и, скотина такая, хохочет, тыкая в нее, Ясю, пальцем.

–Ты! – завопила она. – Ты нарочно! Ты завел меня сюда, чтобы поиздеваться! Ты знал, что тут лужа! Ты знал, что тут нет никакой скамейки и не было никогда!

– Прости, пожалуйста, – пробулькал, захлебываясь смехом, Хрюшкин, – ты так забавно скакала. Можно еще немного, на бис?

– Гадина! – выкрикнула Яся прямо в ненавистную курносую морду. – Противный! Мерзкий! Гадость ходячая! Жук навозный! Чтоб тебя… чтоб ты сам упал в эту грязь! Тебе в ней самое место, ты, ты!

Хрюшкин хохотал так, что, казалось, сейчас треснет по швам. Как же тебя еще обозвать, животное, трезво и холодно промелькнуло в Ясиной голове, что тебе такого сказать, чтобы тебе было больно, а не смешно.

– Хрюшкин! – завопила она, срывая голос. Хохот Хрюшкина тут же умолк, но Ясю это не остановило: она стащила с правой ноги мокрый ботинок и с воплем запустила прямо в Хрюшкинскую грудь.

Он поймал ботинок, несколько секунд задумчиво разглядывал, потом зашвырнул в косматые кусты и без улыбки взглянул на Ясю:

– А ну, поскачи-ка еще.

Яся, ненавидя себя, попыталась держать равновесие, расставив руки, но не смогла и вправду пару раз подпрыгнула на левой ноге. Больно защипало в глазах. «Давай еще расплачься при нем, давай!»

– Хрюшкин, да? – сказал Хрюшкин. Шагнул раз, другой, подхватил трясущуюся Ясю, пронес в проем между кустами, где, оказывается, и вправду была скамейка, с размаху сел на нее вместе с Ясей, страшно, до хруста, стиснул Ясины плечи, взглянул бешеными глазами и поцеловал так, что мир вокруг Яси завертелся быстрее всякой карусели.

– Так. Хорошо. Давайте выслушаем саму больную. Что вы можете сказать о своих приступах?

– Ничего.

– То есть как?

– А что я должна о них говорить?

Родители встретили Ясю в прихожей. Молча смотрели, как дочь, распевая что-то безумное и даже, о ужас, пританцовывая, сбрасывает с себя плащ, шарф, лихо закидывает беретик на шляпную полку, стаскивает с ног ботинки, причем правый соскакивать с ноги не желает и издает подозрительное хлюпанье.

– Она что, пьяна? – тихо спросил папа, не сводя с Яси испуганных глаз.

– Я – вдрабадан! – торжественно выкрикнула Яся, простирая перед собой руку. – Я три часа назад выпила бутылку пива! Поздравляю, ваша дочь пьяница! Предки! Как я вас люблю!

– Обкурилась, – резюмировала мама. – Сейчас разденется, я ее зрачки гляну.

– Мама! Как ты неправа! – нежно проговорила Яся, наклонилась к матери и звучно расцеловала ее в обе щеки. – Вот как ты сейчас неправа! Мне просто так хорошо, так хорошо!

– Ничего не понимаю, – растерянно протянул папа. – Ты где была? Вы встречались или нет?

– Встречались! Встречались! Папочка! Ты самый-самый лучший! – Яся кинулась к отцу и запрыгнула на него, как делала это в детстве, обнимая руками и ногами. Отец пошатнулся, врезался в стену.

– Ну ты все-таки… ты что делаешь? Тяжелая выросла!

– Па-поч-ка!

– Ну, ну, хватит лизаться. Слезай, ну!

– Папочка, спасибо тебе за… спасибо!

– Ты бы позвонил этому своему, – вполголоса напомнила мама.

– Позвони, пап, – весело согласилась Яся, спрыгивая наконец с отца. – Давай, позвони. Только позже. Он же еще до дома не доехал. Он же меня провожал.

– Так он тебя проводил? – запоздало догадался папа. – Ну это же… это совсем другое… а почему ты его к нам не позвала? Что за манеры! Разве мы этому тебя учили!

– А он домой торопился, – пояснила Яся. – Сказал, родители будут волноваться.

– Вот! – подхватил папа. – Молодой человек беспокоится о родителях, а ты нет! Что ты с нами делаешь!