Яэль сорвалась с места, ринувшись через поле, оставляя за собой вереницу следов. Дверь дома со скрипом распахнулась. Яэль не останавливалась. Не оглядывалась. И это к лучшему, потому что…

БА-БАХ.

Ночь тиха, ночь свята.

Дремлет всё, лишь не спит

В выстрелах ружей на ферме чета…

Она – не одна из них. И никогда бы не смогла ей стать.

Яэль нельзя было возвращаться в амбар (коровий шутник Эрик, всегда гораздый схватиться за ружьё, пойдёт по следам и найдёт её там), так что она сделала то же, что и всегда.

Продолжила бежать.

Вечер Луки Лёве начался на многообещающей ноте. Самый могущественный человек в мире устраивал приём в его честь в Императорском дворце в Токио. Воздух пронзали тосты, поднимались бокалы с шампанским, имя Луки слетало с уст высшего руководства Третьего Рейха только вместе с похвалой. Сам фюрер предложил Луке должность и назвал его «прекрасным примером арийского идеала».

Комплимент был заслуженным. Он выиграл Гонку Оси, межконтинентальную мотогонку из Германии в Токио. Дважды. Приключение длиной в 20780 километров, полное песчаных бурь, диверсий и секретов. Два Железных креста первой степени висели на шее Луки, обозначая его двукратную победу. Дважды лучший из лучших.

Так почему же сейчас он стоит вдали от шума приёма, вглядывается в высокие окна и ощущает себя дерьмом под чужими ногами?

Должно быть, всё из-за острой боли в груди, рядом с постоянно сокращающейся мышцей, которую большинство людей называют сердцем. Из-за фройляйн в кимоно с алым узором ветвей, той самой, что пару мгновений назад танцевала в его объятиях. Той, которая прямо сказала ему: «Я не люблю тебя. И никогда не полюблю».

Адель Вольф. Фройляйн, не похожая на других. Не многие дамы решатся использовать личность собственного брата-близнеца, чтобы пробраться на гонку «только для мужчин». Ещё меньше девушек смогли украсть его сердце так эффектно. Не один, а целых два раза.

Каким же чёртовым дураком он был. Стоило усвоить урок уже после Осаки. После того, как Адель растоптала его сердце, разбила ему голову и выиграла гонку. К чести Луки (совсем маленькой), он не желал вновь влюбляться в Адель. Лука вступил в Гонку Оси 1956 года ради единственной цели – мести.

Его план был прост: наблюдать за Адель Вольф подобно ястребу. Притвориться, что до сих пор влюблён в неё. Завоевать доверие, сотрудничество, сердце – и закрепить поцелуем (который оказался бы пропитан снотворным, что вырубило бы её на несколько часов и подарило бы ему неоспоримое лидерство, очередную победу).

Поначалу всё шло по плану. Он следил за Адель сквозь пелену дождя на Олимпийском стадионе в Германии. Наблюдал, как она сидит у огня на контрольно-пропускном пункте в Праге. Смотрел, как ест спагетти в Риме. Он следил за каждым её действием и пришёл к единственному выводу.

Адель Вольф изменилась.

Внешне она осталась прежней: светлые, как снег, волосы, глаза цвета далёкого зимнего неба. Но казалось, в старой фройляйн появились новые глубины. Она беспокоилась о том, о чём даже не думала раньше. Спрашивала о том, что случилось с Хираку после аварии. Слишком близко к сердцу приняла случайную смерть Кацуо. Адель даже спасла его собственную проклятую жизнь.

Всё было очень, очень запутано.

Чем дольше Лука наблюдал за ней, тем лучше понимал, что в плане имеется один просчёт… Он не может притвориться, что всё ещё любит Адель Вольф, потому что он действительно её любил. (Из правды не получится хорошей лжи, не так ли?)

Лука даже не был уверен, когда это случилось. По пути из Германии, когда он играл со смертью и жёг резину, а Адель непоколебимо смотрела вперёд? Посреди пустыни, когда она назвала его сигареты дерьмом, но всё равно продолжила курить? В лагере партизан, когда не позволила ему стать мишенью для советских пуль? В поезде, где поцелуй, призванный лишь подразнить, стал слишком реальным?

Как бы слащаво это ни звучало, Лука решил, что виной всему именно поцелуй. Когда их губы встретились, он уже прекрасно знал, что снова запал на фройляйн. Влюбился. Чёрт, он любит её. Это было болезненное, бритвенно-острое чувство. Чувство, которое вспыхнуло в душе подобно фениксу – рождённое из пепла и пылающее, гораздо более сильное, чем было раньше.

Он даже задумался – всего на мгновение – завершить гонку честно: лишь он и Адель, и рёв двигателей их Цюндаппов. Но гордость Луки была слишком раздута, слишком уязвлена, чтобы на пути ко второй победе довериться случаю. Да, Адель украла его сердце, но также и победу. Только когда они будут квиты – сердце за сердце, победа за победу, – они смогут быть вместе. Поэтому Лука смазал губы наркотиком и поцеловал её во второй раз. И каждое мгновение их поцелуя было правдой. (Оказалось, из правды всё же выходит самая лучшая ложь).

Лука Лёве выиграл гонку, но Адель всё равно удалось его победить.

Адель Вольф. Девушка, которая не любила Луку. И никогда не полюбит.

И вот он здесь, сбежал с проклятого бала в свою честь. Кожа его старой куртки протёрлась. Стала мягкой. Сталь отцовского жетона казалась тонкой, как жестянка, и лёгкой, почти незаметной на фоне тяжести чувств в груди.

Лука мог видеть Адель в окне бального зала. Особый вид пытки – смотреть, как она танцует с фюрером. Странный голодный взгляд промелькнул в глазах Адель, когда в ритме вальса могущественнейший человек в мире подвёл её ближе к окну. Искреннее, концентрированное чувство. Подобное любви…

Или ненависти.

Лука не был уверен, что сможет теперь назвать хоть одно различие между ними.

Он оторвал взгляд от окна, роясь в карманах в поисках оставшихся сигарет и почти пустого спичечного коробка. Зажал сигарету в зубах, чиркнув последней спичкой. Первая попытка закончилась неудачей. Как и вторая. Третья попытка вырвала спичку из пальцев, отправив её в полёт на гравий садовой дорожки Императорского дворца.

Лука как раз наклонился за ней, когда сквозь стекло услышал обрывки слов Адель: «Я [слова]. Я [слова, слова, слова]. Я [слова] смерть».

Смерть? О чём это она? Наверное, рассказывает фюреру, что до смерти в него влюблена. Как и все робкие душонки в этом…

БУМ.

Лука вскинул голову и увидел, как падает фюрер. Грудную клетку мужчины словно вывернули наизнанку. А над телом – левая рука вытянута, всё ещё сжимая пистолет – стояла Адель.

Она подхватила подол кимоно и обернулась, нацелив «Вальтер П-38» на окно. Дуло пистолета полыхнуло; осколки стекла брызнули по сторонам. Лука упал, распластавшись на земле.

Адель пролетела мимо – вспышка бирюзовой и алой ткани, светлых волос и блеска пистолета, – оставляя позади грохот выстрелов, крики, осколки стекла и мёртвое, изломанное тело.

Адель Вольф застрелила фюрера.

Это снова происходит. Как во время митинга на Площади Величия, перед зданием старого Рейхстага. Крики и кровь, и тело Адольфа Гитлера на полу… Только на этот раз, вдруг понял Лука, виноват он. В конце концов, Адель Вольф оказалась на Балу Победителя лишь потому, что Луке хватило глупости её пригласить. Когда эсэсовцы начнут восстанавливать картину вечера, его имя окажется первым в списке подозреваемых. Его обвинят в предательстве, в сотрудничестве… обвинение, от которого не спасёт даже Двойной крест.

И хоть Лука не собирался ронять слёз по умершему фюреру, утонуть в собственной крови после долгих пыток тоже не входило в его планы. Единственному человеку было под силу вернуть ему доброе имя, и он сейчас убегал. Адель мчалась так быстро, словно по пятам за ней следовали все демоны Ада.

Но их не было. По крайней мере, пока. Взгляд в сторону бального зала доказал Луке: СС и Имперская гвардия до сих пор копошились в россыпи стеклянных осколков на окровавленных плитах пола. От окна их отделяло несколько долгих секунд.