Выбирать было из чего. Злость – оправданная – за то, что случилось в доках. (Яэль до сих пор мысленно проклинала его на шести языках). Восхищение – заслуженное – тем, как он вёл себя с штандартенфюрером СС в бальном зале. А кроме прочего было ещё это неясное, потерянное ощущение.
Что теперь? Что теперь? Что теперь?
Лука поднял взгляд. Их глаза встретились – его, ошеломляющий, цвета шторма, и её мерцающий, неестественно яркий, – и Яэль вдруг поняла, что смотрит в них слишком долго.
– К слову о доках, – сказал парень. – Ты была рядом со мной последние три недели. Сама понимаешь, доверие – не самая моя сильная черта. Я повёл себя как придурок. Подлец.
– Да.
– Мне следовало подождать.
– Да, – согласилась Яэль. – Следовало.
Он воткнул булавку – грубо, слишком грубо – в замок. (Деликатность, как и доверие, не входила в список достоинств Луки Лёве). Яэль начала волноваться, что он может слишком сильно перегнуть булавку, сломать её. Она уже хотела спросить, знает ли Лука, что делает, когда…
Поворот, щелчок, свобода!
Первый замок, второй. Наручники Яэль упали на пол. Она потратила несколько лишних минут, чтобы вправить сломанный нос на место.
Что теперь? Что теперь? Что теперь?
Они всё ещё заперты, как в ловушке, внутри самолёта. Раненые, безоружные, в меньшинстве. Даже если бы удалось преодолеть металлическую дверь, разделяющую их и солдат СС, и каким-то чудом одолеть своих тюремщиков, оставался один маленький вопрос: как посадить самолёт? К такому Яэль не подготовили даже годы тренировок.
Однако Феликса, казалось, это не пугало. Брат Адель прочёсывал кабину в попытке найти хоть что-то полезное. Подушки, одеяла, хрустальные бокалы, старые копии «Рейха». (В ХАНОЕ ГОНЩИКАМ ВЫДАЛИ НОВЫЕ РИКУО 98S – гласил заголовок). Он даже достал часы Мартина из кармана, со щелчком открыл циферблат и сразу же его захлопнул, видимо, решив, что ответов в них не найти.
Лука поднял один из бокалов и подкинул его в воздухе. Тяжёлый хрусталь звучно шлёпнулся в ладонь.
– Можно попробовать вырубить их, когда за нами придут.
Хрустальные фужеры против целой толпы эсэсовцев? Яэль покачала головой.
Иммельман IV снова содрогнулся. Яэль почувствовала, как пол под ней накренился, гравитация сместилась к носу самолёта. Они начали снижаться? Уже?
– А что это такое? – Феликс кивнул в сторону дальней стены кабины.
Все трое подались вперёд, чтобы рассмотреть предмет.
Это был красный рычаг.
И тогда Яэль вспомнила.
(Как можно было не вспомнить раньше?)
Иммельман IV – личный самолёт Адольфа Гитлера. Единственный самолёт, в котором он когда-либо летал.
Яэль рассмеялась. Звук вырвался из горла слишком легко. Лука и Феликс обратили на неё взгляды, на лицах застыла тень сомнения: «Она рехнулась?»
В первые недели планирования миссии Яэль много времени проводила с Райнигером, изучая схемы охраны фюрера. После сорока девяти покушений оборона Гитлера была почти герметична, что не останавливало Сопротивление от попыток дважды, трижды, четырежды проверить её и найти лазейки. Расписания дежурств, чертежи, планы транспортировки – все документы и схемы, в которых могла таиться разгадка слабого места. Райнигер лишь мельком взглянул на чертёж Иммельмана IV, прежде чем отбросить его в сторону. Яэль подняла с пола лист парафинированной бумаги, глядя на изогнутые, летящие линии, тонкие следы, которые напомнили о так любимой ей гравюре Валькирии.
– Почему нельзя напасть в самолёте? – спросила Яэль.
– Помимо отсутствия камер «Рейхссендера»? Иммельман IV неприступен. – Райнигер кивнул на чертёж в руках Яэль. – Невозможно точно узнать, когда фюрер взойдёт на борт, так что нет смысла устанавливать бомбу с часовым механизмом. Иллюминаторы сделаны из пятидесятимиллиметрового пуленепробиваемого стекла. Кабина фюрера укреплена сталью и оснащена отдельным аварийным люком. В спинке каждого кресла имеется парашют. Если во время полёта что-то пойдёт не так, Гитлер просто потянет за красный рычаг и будет таков.
Яэль – не девочка из воспоминаний, а та, которая не могла перестать смеяться, потому что не всё в этом мире несло смерть (не сегодня) – просунула пальцы под спинку ближайшего сидения и потянула. Подушка упала, открывая ремни, а под ними – шнурок. Она проверила следующее кресло, и следующее. Везде одно и то же: съёмные подушки, оснащённые парашютом.
Яэль просунула руки в лямки одной подушки с парашютом, а другую впечатала в грудь Луке: «Чего ждёшь? Надевай».
Победоносный перехватил путаницу ремней и крепежей, рассматривая их, словно большую паутину – с отвращением, будучи почти готовым уронить всё на пол.
– Ты хочешь, чтобы мы выпрыгнули из самолёта в этом?
– Я хочу, чтобы ты умер во сне. Старый и седой, – отозвалась Яэль. – А теперь надевай. И куртку не забудь, будет холодно.
Выражение лица Луки балансировало между страхом и отчаянным желанием выглядеть невозмутимым, когда он нашёл несколько одеял и обмотал их вокруг торса, прежде чем закрепить парашют.
Неплохая идея. Яэль тоже схватила половину оставшихся одеял, проталкивая их под ремни своего парашюта, а потом достала третью подушку и повернулась к Феликсу. На лице парня отражался ужас – гораздо больший, чем у Луки. Бесконечный ужас, подкреплённый медицинскими документами.
Акрофобия – сильный страх высоты.
Она уже видела Феликса таким, там, на дороге в горах, когда ему пришлось проехать через ущелье. Но там высота была всего двадцать метров… Здесь падение насчитывало тысячи.
– Нет-нет-нет-нет, – шёпот вырвался единым потоком. Он качал головой, всё тело сотрясала дрожь. – Это не… не…
– Феликс, – Голос Яэль был низким, резким. – Посмотри на меня.
На этот раз Феликс подчинился. Она видела, как страх съедал его заживо, поглощал зрачки, затопляя голубую радужку. Яэль удерживала этот тёмный-тёмный взгляд, пока наматывала одеяла поверх грудной клетки парня, продевала его руки в ремни парашюта, туго застёгивала крепления.
Когда Яэль удостоверилась, что ремни сидят крепко, она нашла шнурок и вложила его в здоровую руку Феликса.
– Досчитать до пятнадцати, а потом дёрнуть за шнур, – сказала она парням. – Когда приземлитесь, оставайтесь на месте. Я найду вас обоих.
Они уставились на неё. Лука кивнул. Лицо Феликса побледнело от страха.
Яэль дёрнула ярко-красный рычаг. В одно мгновение пол был прочным, надежным. В следующее – он разверзся, широко раскрывая челюсть навстречу хаосу. Тьма, холод и гул хлынули внутрь самолёта.
Яэль не представляла, что там внизу, как и не знала расстояние до земли. Кто сказал, что там вообще есть земля? Сколько морей покрывают сушу на территории между Токио и Германией? По грубым подсчётам (двигатели самолётов модели Фокке-Вульф «Кондор»[7], на которой они летели, в среднем разгоняются до 335 узлов в час, путь занял примерно десять часов) они сейчас где-то на семидесятом меридиане на территории Рейха. Если пилот выбрал траекторию северней, то они далеко от всех больших водоёмов.
Единственный способ в этом удостовериться – прыгнуть.
Лука боком подобрался к люку. Золотистые волосы трепал ветел. Губы растянулись в бесчувственном оскале. Взгляд метнулся к Яэль; пальцы дёрнулись у лба в прощальном салюте.
А потом он прыгнул.
Даже ожидаемое, зрелище было шокирующим. Вот Лука здесь, и уже нет. Поглощён тьмой. Яэль потянула Феликса вперёд за ремни. Нужно действовать быстрей, если они хотят приземлиться близко друг к другу. Но брат Адель сопротивлялся, каждая клеточка его тела стремилась прочь от люка в никуда.
– Ты справишься! – закричала Яэль; мышцы вторили ей. Ей потребовались все силы, чтобы подтолкнуть Феликса к проёму. – Ради Адель!
Они стояли на самом краю. Глаза Феликса встретились с её в последний, четвёртый раз: совершенно прозрачные, широко раскрытые, чёрные, полные всех оттенков ярости, затуманенные страхом.
