Кондратий поднялся с кровати, сел рядом с ним за стол и внимательно посмотрел на часы:

– Пять, четыре, три, два, один. Пуск! – полушепотом, как заклинание, произнес он.

Тут же распахнулась дверь. В палату вошла низенькая полная женщина средних лет в длинном халате, поверх которого был надет цветной целлофановый фартук. Аккуратно повязанная белая косынка прятала ее волосы. Перед собой она толкала тележку с тарелками, кружками и едой.

– Что, касатики, проголодались? – добродушно спросила женщина. Она ловко подкатила тележку к столу и начала выставлять на него завтрак.

– Счас, баба Маня вас накормит, – так приговаривая, женщина привычными механическими движениями сервировала стол. Сначала появился небольшой кофейник. Потом большая глубокая тарелка с каким-то салатом и две гораздо меньшие тарелки с яичницей. Затем два блюдечка с кубическими кусками запеканки, густо политыми сметаной. Завершили сервировку хлеб, два столовых набора «вилка & нож» и две кружки.

Сделав свое дело, женщина направилась к двери:

– Ешьте, касатики, приятного аппетита, – пожелала она и удалилась.

Кондратий, ловко орудуя ножом и вилкой (чувствовалась многолетняя практика), приступил к приему пищи.

Он беззаботно закрыл книгу, отложил ее в сторону и присоединился к утренней трапезе:

– Это завтрак? – уточнил.

Кондратий в ответ кивнул и с набитым едой ртом спросил:

– А ты и вправду не помнишь, как тебя зовут?

Он отрицательно мотнул головой:

– Хоть убей.

– Убей себя сам, – посоветовал Кондратий и, сглотнув, продолжил: – Кстати, напомню тебе, что такие костюмы, как твой, – Кондратий элегантно указал ножом на костюм, – шьются исключительно под заказ в индивидуальном порядке и в очень ограниченном количестве.

– Ну и что? – спросил он.

– А то, – Кондратий поучительно поднял нож, – что на такие костюмы, как твой, пришивают бирку с именем владельца.

Его рука замерла, остановив на полдороге ко рту вилку, груженую салатом и яичницей.

Сейчас он почувствовал себя то ли вором, пойманным с поличным, то ли разведчиком, который провалился на первых же шагах внедрения в ряды врага.

Положив вилку на тарелку, спросил:

– Где?

– Где-то на пиджаке, – смотря в свою тарелку, подсказал Кондратий.

Он резким движением снял пиджак и осмотрел его. На внутренней стороне ничего не было. Он вывернул рукава. На них тоже никаких бирок не наблюдалось. Только на правом рукаве, в нижней его части, подкладка была несколько повреждена, словно от нее впопыхах оторвали что-то пришитое. Он показал Кондратию порванную подкладку:

– Было, да сплыло.

Кондратий, казалось, предвидел такой вариант и лишь уважительно кивнул головой:

– Да, ты серьезно подошел к делу.

Он не понял, к чему такое замечание. Или сделал вид, что не понял. Надел пиджак и как ни в чем не бывало продолжил завтрак.

Грязные тарелки они сложили в одну стопку в центре стола.

Кондратий посмотрел на часы, встал, взял со своей тумбочки небольшую кожаную сумочку, перекинул ее через плечо, направился к двери и нажал кнопку звонка. Буквально через 15-20 секунд в коридоре послышались быстрые шаги, и дверь открылась. Когда она закрылась, Кондратия в палате уже не было.

Он подошел к окну. Яркая зелень парка, легкий шум ветра в кронах деревьев, нежные и ласковые лучи солнца манили к себе, приглашали на прогулку и обещали чудное времяпрепровождение.

Он чувствовал себя прекрасно: на душе было легко, спокойно, и его совершенно не заботило отсутствие воспоминаний.

Решил выйти во двор. С этой целью двинулся к двери, нашел глазами звонок, чтобы позвонить и, по крайней мере, для начала разузнать, как «насчет погулять». Но его опередили.

Дверь открылась. На пороге стояла Оленька.

– Вы что-то хотели? – догадалась она.

– Да, – улыбнулся он. – Погулять на улице.

– Попозже, – предложила Оленька. – Сейчас важно другое, – она мягко развернула его, взяла под руку, подвела к кровати и усадила. Сама придвинула табурет и расположилась рядом.

Повторное появление врача внесло некоторую строгость и рутинность. Он даже немного разочаровался. Начало дня не предвещало ничего важного и обязательного. А тут вдруг появились какие-то ограничения.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросила Оленька.

– Спасибо, хорошо, – ответил он.

– Голова не болит? Не кружится? – продолжила опрос женщина.

– Нет, – сообщил он и вдруг забеспокоился, – а что, должна болеть и кружиться?

– Да нет, – наивность вопроса ее развеселила. – В принципе, не должна, хотя может. – Оленька вдруг почувствовала, что если будет продолжать в том же духе, то легко собьется с пути истинного, а потому предложила: – Вы просто отвечайте на вопросы. Как аппетит?

– Спасибо, все очень вкусно.

– А что вы чувствуете? – Оленька заглянула ему в глаза.

– Чувствую, что мне хорошо, – быстро определился он и повернул голову в сторону окна. – На улицу хочу.

– Позже, – пообещала она. – Сейчас нужно сделать несколько важных дел. Не забывайте, вы – в больнице. У нас есть определенные правила и распорядок.

Он смирился. Оленька продолжила:

– Вы ведь не помните, где и как долго были, что делали. То есть, мы можем предположить что угодно, – она скорее утверждала, нежели спрашивала. – Поэтому первым делом вы пойдете в душ, а ваш костюм мы отправим в стирку. Завтра вам его вернут чистым и отутюженным. А пока оденете наше, больничное. Пойдемте, Маша вас проводит.

Он снова оказался у двери. Теперь с проводником. Оленька достала из кармана халата железный ключ с крупными зазубринами, резко воткнула его в замочную скважину. «Словно нож в почку», – подумал он, но вслух ничего не сказал.

Они вышли в широкий коридор. Справа в пяти шагах от двери его палаты стоял стол с телефоном, над которым красовалась красная надпись: «ПОСТ № 4».

За столом сидела медсестра. Бейджик, прикрепленный к ее халату, большими буквами сообщал, что девушку зовут Маша.

Особенность 15-го отделения заключалась еще и в том, что бейджики с именами были только у младшего и среднего медицинского персонала. Врачи их не носили. Леонид Яковлевич уверенно пропагандировал мысль: «Пациент должен знать имена лечащих его врачей наизусть, помнить их всегда и в любом состоянии, вспоминать мгновенно и без подсказок, даже если его неожиданно разбудят среди ночи». И ему таки удалось убедить в этом большинство своих пациентов. Естественно, пока только тех, кто мог адекватно, с точки зрения современной психиатрии, воспринимать и воспроизводить реальность.

– Маша, проводите… – Оленька на миг задумалась, хотела назвать его по имени, но пришлось ограничиться другим словом, – … пациента в душевую и выдайте ему чистую одежду, – обратилась она к медсестре, – смените также постель.

Медсестра быстро встала, подошла к нему и непринужденно предложила:

– Пойдемте?

Таким же тоном она могла бы спросить: «Потанцуем?» И это выглядело бы естественно.

– А что потом? – решил уточнить он у Оленьки.

– Не спешите, потом и узнаете, – улыбнулась в ответ врач. – Жду вас здесь через двадцать минут.

– Действительно, куда спешить? – согласился он и полностью отдал себя и свое тело воле внутреннего распорядка и правил 15-го отделения, а также событий, которые могут в нем произойти в дальнейшем.

Он пошел вдоль коридора за простой русской девушкой (хотя она могла быть и любой другой национальности) Машей, ступая по мягкому синему ковру.

Со стен коридора умными проникновенными взглядами его путь сопровождали несколько портретов из длинного ряда известнейших корифеев лечебного дела в области Души и Головы Человеческой, начиная от Филиппа Пинеля и завершая пока Карлом Густавом Юнгом.

Вдохновенные музой Психе, эти люди сделали необычайно много для прогресса человечества и сим заслужили свое место в этой галерее, созданной Леонидом Яковлевичем. По его решению ряд светил мог пополняться очередным портретом только после смерти оригинала.