«Чертог» появился уже во втором мире и неизменно обнаруживался в каждом последующем — начало и конец, единственный постоянный элемент. Простенький и кривоватый, поначалу он напоминал Стивену о восьмибитных видеоиграх, но, как и все вокруг, он изменялся и усложнялся, обрастал объемом и деталями. У Стивена захватывало дух. Структура миров, ее изящество и труднопроходимость, изумляли и пугали. Такого просто не могло быть.

Ни у Стивена, ни у кого другого не получалось понять, как Локи провернул подобную аферу. Конечно, сам Стивен был способен создавать порталы — да что там «способен», он делал это мастерски и с изяществом, достигнутым после долгих, изнурительных тренировок. За это изящество он заплатил потом и кровью, любимой работой и всякой надеждой на личную жизнь. А мелкий, наглый мерзавец, проворачивающий только детские фокусы и смехотворные иллюзии, умудрился за одну минуту не только с ювелирной точностью проложить многоканальный портал, но и создать для каждого канала восемь полноценных рабочих миров. Пусть крошечных, пусть нестабильных, но вполне себе функциональных.

И восемь! Стивен не мог сделать ни одного. Не помогали ни тренировки, ни медитации, ни бессонные ночи в Камар-Тадже. Тот факт, что подобная сила оказалась в руках у самодовольного, алчного мальчишки, казался нелепой и злой насмешкой. Это раздражало до скрежета в зубах. Стивен чувствовал себя почти униженным. Он почти ревновал. И не переставал восхищаться уникальным плетением астральных и материальных планов. Снова и снова безуспешно искал разгадку и каждый раз чувствовал, как она ускользает талой водой между пальцами.

Сейчас, выдыхая в ночной воздух клубы пара и нетерпеливо постукивая по деревянным подлокотникам изуродованными пальцами, Стивен осознавал, что личная вовлеченность начала переходить все допустимые границы. Но он продолжал уверять себя, что ему все равно. Он продолжал отрицать, что практически уподобился Одинсону — азарт и эмоции начали брать верх над холоднокровием.

Одинсон. Стивен стряхнул с плеча невидимую соринку, словно стараясь вытряхнуть из памяти неприятные мысли. Как же с Одинсоном было тяжело. Старк уже не первую неделю буравил его нечитаемым взглядом, Беннер поддерживал, неловко и трогательно. Но у обоих в глазах читались те же сомнения, что терзали самого Стивена. Был ли Локи до сих пор жив? Хватило ли у него сил обуздать камень? И даже если в техническом смысле Лафейсону удалось выжить, не разрушило ли взаимодействие с тессерактом его разум?

С Тором, естественно, подобными тревогами никто делиться не решался. Его оберегали. Его жалели. А тот, ведомый не то звериным чутьем, не то врожденным оптимизмом, методично и с задором пробивался из одного мира в другой, непоколебимо уверенный, что где-то там, за очередной дверью, наконец обнаружится брат — целый, невредимый и обязательно раскаявшийся. Стивен был слишком занят изучением древних манускриптов, чтобы возиться с тысячелетним ребенком и охлаждать его энтузиазм. А надо было бы.

С другой стороны, кто лучше Одинсона знал своего брата? Может быть стоило с самого начала довериться его чутью? В любом случае на Тора надо было больше обращать внимания и насторожиться, когда Старк и Беннер хором предрекли наличие «комплексной биоаномалии» в последнем из миров. Но Стивен, видимо, заразившись от Тора наивностью и беззаботностью, отмахнулся от предсказания, самоуверенно приняв новую аномалию за очередной аксессуар.

Парочка простых — но довольно жутких — аномалий им, действительно, уже попадалась, так что перед миссией Стивен для очистки совести проверил астральный план восьмого мира. Тот струился под пальцами, тек мерно и сильно, словно кровь в жилах: Стивен чувствовал его неясные желания, тонко вплетающиеся в физическую оболочку, улавливал блеклые отголоски чувств, форм, стремлений, которые почти не оставляли пространства для разночтения. Задолго до того, как перед ним распахнулась тяжелая дверь «Чертога», Стивен доподлинно знал, что встретит на пороге экстрапалнарный аналог создателя. Ну и что? Стивен не видел в этом ничего, кроме нелепицы. Невиданная ранее структура порталов и принцип создания «матрешки» занимали его намного больше случайных нюансов.

На планерке перед перемещением Стивен обозначил факт существования в мире копии Локи, два раза обратил на это внимание Тора. Но тон его голоса был недостаточно твердым, а внимание сосредоточено на разгадке механизма бесконечности. В результате Тор не придал его словам нужного внимания. А может быть и вообще про них забыл. Неудивительно, что копия произвела на него такое впечатление.

Аналог и правда был выполнен безупречно: от манеры держаться до малахитовых глаз, в которых плескались та же горечь и тот же вызов. Однако стоило приглядеться через магическую сеть, и становилось ясно, что кроме искусного имитирования в аналоговом Локи не наблюдалось больше ничего любопытного. Аура вокруг него была бесцветной и едва ощутимой, характерной для сложных, но бездушных пустышек, вроде големов. Никакой магии, никакой угрозы — Стивен окончательно потерял к этому Локи интерес уже через пару минут.

Сейчас Стрэндж отчетливо осознавал, насколько непростительно грубую ошибку допустил. Увлекшись архитектоникой, широко глядя на проблему в целом, он пренебрег мелочами, отругал Одинсона за излишнее к ним внимание, и в итоге чуть не пустил под откос полгода работы. А ведь тревожных сигналов хватало с самого начала: упавшая ваза, пространство и время, спокойно существовавшие по собственным неясным законам, пиджак, который никак не желал превращаться обратно в Плащ…

Стоило призадуматься хоть на минуту, стоило еще раз пристальнее вглядеться в нити астрального плана. Наверное, тогда и стало бы ясно, что аномалия никогда не была ни пустышкой, ни одним из бесчисленных аксессуаров, ни простой шестеренкой. Она была осью, вокруг которой вращался системный, локицентричный восьмой мир, началом координат, от которого брала отсчет вся структура новой реальности. Возможно, раскрой Стивен глаза чуть раньше, сейчас бы не пришлось ломать голову посреди пустой веранды.

***

Полгода работы чуть не пошли под откос из-за нелепого подарка. Очередная деталь, которую Стивен безнадежно упустил. Стоило этому Локи сжать пальцы на рукояти ножа, он дернулся, как от электрошока, и медленно, картинно завалился на ковер. Судорога исказила черты его лица, глаза остекленели, в уголках рта показалась красноватая пена, глаза закатились, тело начало корчиться и сотрясаться от мелкой дрожи.

— Это нормально? — с легкой ноткой опасения спросила Наташа, когда биоаномалия принялась скрести руками горло.

Стивен ответить не удосужился, Тор ответить не мог: он был уже на коленях возле содрогающегося тела, аккуратно придерживал, беспомощно гладил по волосам, озирался на Стивена и Брюса.

— Э-э, — Беннер нервно поправил очки. — Нормальным не выглядит, — особой уверенности в его голосе не было.

— Сделай что-нибудь! — прорычал Тор. Его руки обвили молнии, одна ударила в ковер, проделав небольшую, выразительно дымящуюся дыру. Сдерживать себя Одинсон явно был не намерен, и следующий выплеск эмоций вполне мог разнести весь особняк, серьезно потревожив всю ткань реальности целиком.

Стивен глубоко вздохнул, пережидая волну раздражения — понять патологическую озабоченность Одинсона бездумной подделкой он упорно отказывался. Зато сам по какой-то причине запомнил каждую деталь так, что даже сейчас отчетливо видел и тонкие скрюченные пальцы, и обломанные ногти, вцепившиеся в ворс, и дергающийся кадык, и высокий лоб, бледный настолько, что разметавшиеся пряди цвета вороного крыла придавали ему почти снежную белизну. Стивен просто стоял и смотрел с, как он считал, хладнокровием исследователя — с минуту или больше, пока флегматичный голос Валькирии не вывел его из ступора:

— По-моему, тебе лучше что-нибудь сделать.

— Что, например? — Стивен оглянулся на нее из-за плеча и напоролся на острый, как копье, взгляд. — Без него будет только проще, — грубо бросил он.