Гэвин переводит взгляд на Маркуса. Этот нисколько не изменился, но стал каким-то чужим. Кажется, новые впечатления, друзья, соревнования, поездки, лекции, вечерние посиделки — короче, все то, что случилось за эти два месяца, вытеснило Маркуса из Гэвина.
Но не только Гэвин смотрит внимательно и отмечает про себя изменения. Двое других тоже это чувствуют — они уже не большое «МЫ». Словно цепь, которой они были раньше соединены, разъединилась, дала одному звену выпасть, а потом соединилась снова. В пятнадцать лет два месяца порознь — это целая жизнь до и после. До юности и после детства. И Элайджа, и Гэвин стали другими. И Маркус стал для обоих другим.
Гэвин продолжает смеяться, хлопать Маркуса по плечу, ворчать, что Лайджа страх потерял и его перерос, Маркус продолжает расспрашивать, как прошло его лето, Элайджа с нетерпением косится на дверь в ожидании отца, который еще на улице разговаривает по телефону. Они ведут себя так, словно ничего не изменилось. Но это только видимость. Каждый чувствует, что баланс их дружбы нарушен, и каждый лихорадочно пытается найти свое новое место.
«Всего два месяца, — думает Маркус, поднимая сумку Гэвина с пола, — но как же мы ушли далеко друг от друга».
«Срослись», — думает Гэвин, глядя на то, как Маркус и Лайджа стоят рядом, как смотрят, как улыбаются.
«Совсем другой», — удивленно констатирует Элайджа.
Отец входит шумно, по-хозяйски, перетягивает на себя внимание, довольно оглядывает Лайджа, так же как Гэвин пожимает руку Маркуса. Несколько незначительных фраз, и он уже собирается подняться к себе…
— Господин Рид, — Маркус останавливает его торопливо, как человек, который долго ждал, чтобы рассказать о чем-то необыкновенно важном и больше не может терпеть ни минуты. И отец, и Гэвин тут же проникаются этой торжественной торопливостью, — Элайдж вам хочет кое-что сказать.
— Ну, если это не может подождать до обеда…
— Папа, я собираюсь подать документы на участие в «Intel Science Talent Search», раздел бионанонтехнологии.
Короткая фраза, подготовленная заранее, вторенная и перевторенная на манер скороговорок, но пока Элайджа ее говорит, его лицо неуловимо меняется и начинает светиться изнутри наивной радостью. Это невозможно не заметить и не порадоваться за компанию, но Гэвин еще и настораживается. Программа Интел? Это очень серьезно. Сумеет ли Лайджа? Гэвин уже собирается открыть рот, но его опережает отец.
— Почему не генетика? — спрашивает старший Рид деловито, словно участие в программе и не новость вовсе, а технический момент. — Сейчас на нее самое большое финансирование.
Выражение лица Лайджа становится на секунду растерянным, но он моментально справляется с собой и говорит уже на языке, понятном старшему Риду.
— Слишком долго ждать подтверждения результатов, пап, я хочу, чтобы было быстро.
У Рида брови ползут вверх:
— А вот теперь ты меня действительно удивил, сынок. Приятно удивил. Можешь рассчитывать на мое полное содействие.
Лайджа и Маркус довольно переглядываются, дай им волю, ударили бы в ладоши — как дети малые. Одна команда, с какой стороны не посмотри. Гэвин почему-то именно в эту минуту жалеет, что уехал, вспоминает про массажи и про большие руки Маркуса. Все два месяца, что его не было дома, они каждый день касались спины, шеи, плеч, ног Элайджа, его бедер… На сердце становится как-то обделенно.
Пока Гэвин занят самоанализом, старший Рид отзывает Маркуса в сторону, поближе к панорамному окну, и озабоченно понижает голос. От лестницы, где остаются стоять Лайджа и Гэвин, ничего не слышно. Гэвин делает брату знак подниматься наверх, а сам совершает несколько незаметных, разработанных годами движений. Прикрыть дверь туалетной комнаты, потянуться за графином в центре стола. И вот он в зоне — слышит все, что говорит отец:
— Маркус, это великолепная новость. Это больше, чем я мог ожидать от вашей системы обучения. Но меня беспокоит энтузиазм. Он слишком далеко улетел в своих мечтаниях. А если у него не получится? В жюри сидят очень серьезные люди, и… неудача может больно ударить, как по Элайдже, так и по… всей нашей семье. Я думаю, что есть вещи, которые моему сыну недоступны. Ну вы понимаете, Маркус, в силу его… эм… особенностей. Не слишком ли большой риск записывать его в программу Интел?
— Вам не стоит беспокоиться, мистер Рид. Я уверен, что у него все получится. Я ведь ни разу вас не подводил. Элайдже надо учиться справляться с эмоциональными перегрузками. Это хороший тренинг.
Отец бросает на Маркуса странный взгляд, словно с эмоциональными перегрузками придется справляться ему, а не Элайджу, но отвечает практически без паузы:
— Тогда все под вашу ответственность.
В этот момент на его лице появляется то самое выражение, когда он подсчитывает дивиденды. Одно упоминание об участии его ребенка в национальном конкурсе может принести ему голоса и симпатии целого штата. Советник Рид больше не сомневается.
***
К вечеру чемоданы разобраны, стол накрыт, окончательное воссоединение семьи проходит в теплой обстановке. К воскресенью отец наконец замечает то, что бросилось в глаза Гэвину с самой первой минуты — Элайджа улыбается. А между ним и Маркусом не просто отношения сиделка-пациент, учитель-ученик, между ними есть нечто большее. И это большее приближает Элайджу к Маркусу и отодвигает от всего остального. Глава семьи делает из увиденного выводы, но по нему трудно сказать какие. За завтраком он выглядит счастливым и беззаботным:
— Вы подружились! — говорит он, обращаясь к Маркусу, — Это не просто отношения учитель и его подопечный! Я думал, что мозг восстановить — это еще возможно, но вот эмпатию и эмоции… Теперь я могу быть спокоен: ничто человеческое не обойдет Элайджа стороной! Однозначно… Теперь уже окончательно и однозначно!
Маркус не знает, что ждать от главы семейства после этих слов, и это делает его положение сложным. Он осторожно отвечает:
— Я вас не понимаю, мистер Рид. Что в этом удивительного? Элайджа такой же мальчишка, как и все.
— Совершенно верно, Маркус, совершенно верно! Теперь да! И в этом ваша немалая заслуга! Вы сделали моего сына совершенно обыкновенным, вы открыли ему двери в общество. Можете быть уверены, я всегда буду вам за это благодарен.
За столом возникает легкое напряжение. Слышать от старшего Рида похвалу и видеть его в таком приподнятом настроении — редкость. Советник не тот человек, который выставляет свои эмоции на показ, как какой-то простолюдин. Есть в том, как отец произносит свой небольшой спич, что-то фальшивое.
У Гэвина бекон встает поперек горла и появляется тревожная тяжесть в желудке. У Элайджа лицо становится спокойным и отстраненным, с него пропадает улыбка. Он слишком хорошо научился понимать интонации. Советник Рид награждает Маркуса быстрым холодным взглядом, в котором на одно мгновение чувствуется дистанция. Потом он снова широко и сердечно улыбается, переходя к рассказу о пользе совместного отдыха с коллегами. Но теперь в его словах чувствуется нарочитая небрежность. На вопросы Маркуса он отвечает рассеяно, давая понять, что устал и потерял интерес.
Маркус делает вид, что у него на телефоне срочный вызов, извиняется и выходит из-за стола. Спиной Маркус чувствует на себе тяжелый взгляд, которым провожает его Рид до самой двери. И взгляд этот так расходится с только что сказанным. Маркус понимает, что это его последняя трапеза за одним столом с мистером Ридом. И знает почему. Советник — человек, считающий сыновей своей собственностью и охраняющий свое законное право на нее. Маркус понимает, что стал опасно близок с мальчишками. Стал неявной угрозой авторитету отца, и тот обязательно что-нибудь предпримет по этому поводу.
Элайджа не смотрит вслед уходящему Маркусу. Он пристально смотрит на отца и думает, что внутри у того идет подспудная работа по защите собственных интересов; думает, что отец слишком долго занимается служением закону и, кажется, пришел к выводу, что закон — это он сам; думает, что стоя там, у самого порога власти и постоянно борясь с теми, кто хочет его заменить, отец так наловчился играть в «Царя Горы», что выработал что-то похожее на защитный механизм из вероломства и жесткосердечности.
