Перед тем как завернуть за стоянку, Гэвин привычно набирает сообщение Маркусу, а краем глаза замечает резкое движение, не задумываясь стирает набранное, непослушными пальцами выбирает из заготовленных заранее сообщений SOS. На экран почти не смотрит, смотрит вокруг.

Им преграждают дорогу и отсекают путь назад. Их много — больше пяти. Высокий перекаченный афро обращает на себя внимание в первую очередь. Гэвин смаргивает и тут же вспоминает. Этого он видел пару раз на стрельбище и запомнил. Афро старается не отсвечивать и уходит в тень, Гэвину за спину. Гэвин быстро скользит взглядом по тем, кто остался на свету: трое совершенно незнакомых парней его возраста и двое взрослых в удобных костюмах и мягкой обуви.

Гэвин поводит плечами. Это конечно не разминка, но позволяет чуть унять сердце, которое норовит выскочить через горло. Гэвин стискивает зубы до ломоты, боль — это хорошо, она не даст страху победить его еще до начала драки. Прикидывает, что шестеро завалят его за секунд пять-шесть, если, конечно, не произойдет чуда.

Гэвин открывает рот и начинает дышать, как перед прыжком в воду. Переводит взгляд с одного уебка на другого, переводит большой палец в угол экрана. Успевает нажать на «отправить», прежде чем телефон выбивают из его вспотевших рук далеко в сторону. Успевает толкнуть Лайджа себе за спину и услышать: «которого брать?» Успевает обернуться на голос — афро перетирает с одним из «костюмов».

Пора. Может получится вырубить взрослого. Выиграть больше, чем пять секунд. Заставить остальных забыть о Лайдже. Отличный план. Гэвин резко делает шаг в сторону «костюма», меняет ногу в прыжке, проводит верхний кик. От пятки до макушки Гэвина прошивает острой нервной болью, а из глаз брызжут слезы: удар пришелся точно по височной кости «костюма», а сухожилия Гэвина к жестким атакам оказывается не готовы. Когда нога идет вниз, Гэвин замечает тусклый блеск ножа справа. В ту же секунду в глазах темнеет от удара в левый висок. Он отрубается раньше, чем успевает хоть что-то предпринять.

***

Когда Гэвин очухивается, первая болезненная мысль — о Лайдже. Первое ощущение — разрывающая боль в голове и холод во всем теле. Он пытается поднять голову — глаза тут же заливает кровь. Шевелит рукой — с ней нет проблем, утирается рукавом, опирается на ладонь, стараясь приподняться — под пальцами чавкает лужа. Гэвин озирается — тусклое освещение, запах машинного масла, асфальта и мокрой щебенки, смутные силуэты викторианских пятиэтажек красного кирпича. Он все еще перед стоянкой. Один. Значит все-таки забрали не его. Сколько он пролежал в отключке?

Гэвин ощупывает лицо — отдергивает руку. Нож полоснул по щеке, кажется не очень глубоко, но очень больно. Судя по тому, что кровь и не думает свертываться, все произошло не более трех минут назад. Сев и пытаясь переждать головокружение, Гэвин осматривается внимательнее. В ушах звенит, перед глазами красные и желтые круги. Где-то вдалеке голоса. Все плывет, боль в затылке такая, что хочется глаза поскорее закрыть, а не таращиться в темноту. Но таращится.

Замечает несколько фигур в тени дома, закрытого строительными лесами. Голоса, кажется, идут тоже с той стороны, но понять, что говорят, невозможно. Словно плотная морось проглатывает не только изображение, но и звук. В голове у Гэвина начинают сами собой рисоваться картинки, одна страшнее другой. Сумка, вспоминает он, там Глок. Подобраться и положить всех. А там пусть судят. Но сумки нет. И нет сил подняться. Он один, а одиночки проигрывают.

Вдруг уши закладывает от близкого выстрела. Раздается еще один. Потом еще. Грохот множит эхо. Гэвин вздрагивает всем телом. Почти без перерыва раздается еще два выстрела, беспорядочная стрельба, потом еще одиночный. Стреляют бегло, Гэвин не может понять, перестрелка ли это или прицельный огонь в одном направлении. Звук, кажется, идет со всех сторон. Гэвин зажимает уши, на ладони сочится теплое. Он с трудом сохраняет способность сидеть и соображать.

А потом видит что-то стремительное, смутное, хищное. Тени в строительных лесах бросаются врассыпную. Гэвин заставляет себя встать на колени и медленно передвигает ноги в направлении лихорадочного движения. Но ему опять преграждают путь. Маркус возникает прямо перед ним, злой, со вздувшимися на лбу венами. В охапке он держит Элайджа и тяжело дышит.

— Садись, прям на асфальт садись, — сдавленно и коротко командует Маркус Гэвину. — Я уже вызвал скорую. И полицию. Сейчас будут.

— Как Лайджа?

— Физически — лучше, чем ты, — Маркус изворачивается, стягивает с одной руки куртку, этой же рукой перехватывает едва стоящего на ногах Элайджа, стягивает куртку с себя окончательно и накрывает ей Гэвина. — Продержишься?

Гэвин кивает, смотрит вверх. В желтом свете фонарей Элайджа выглядит как экспонат мадам Тюссо, застывшим и пугающе утрированным. У него разбитые губы, припухшая скула, остекленевший взгляд.

— Лайджа, — зовет Гэвин.

Элайджа не реагирует ни на голос, ни на прикосновение к руке.

— Подожди, Гэвин, — Маркус свободной рукой прижимает голову Гэвина к себе, и она вроде как меньше кружится и кровь почти перестает заливать глаза, но зато голоса Маркуса теперь идет откуда-то из живота: — Он оглушен. Дай ему время. Он сумеет это пережить. Он сильный.

— А почему у него губы …

— Пистолет в рот засовывали… остальное не успели… отморозки. Ты, кстати, вырубил водителя. Поэтому и в машину его затолкать тоже не успели. У тебя интуиция, Гэвин. Я завидую.

— Ага, — Гэвин тупо улыбается, а потом все становится совсем как в тумане, чернеет и пропадает.

***

Окончательно Гэвин приходит в себя уже в больнице. Маркус сидит рядом.

— Где Лайджа? — спрашивает Гэвин, ощупывая онемевшее лицо. Губы почти не двигаются — сколько ж обезболивающего в него вкололи? На щеке и за ухом скобы, пол головы обрито, под подушечкам пальцев он нащупывает шов.

— У главврача. Осмотр и все такое. Он пока не говорит, шоковое состояние. Вывих плеча, несколько синяков, сильный ушиб ребра. Но он не говорит.

В голове Гэвина призраком проносится фраза, которую он столько раз слышал в детстве.

— Элайдже нельзя волноваться, — неожиданно повторяет Гэвин онемевшими губами, — так волноваться. Я прав? Он не справится? Я его не уберег?

— Справится, — Маркус смотрит Гэвину прямо в глаза и Гэвин верит, — И ты все сделал лучше всех. Теперь тебе тоже надо успокоиться и поспать. Не переживай. Элайджу я заберу домой, в привычной обстановке ему будет лучше. Если будут проблемы с выпиской — позвоню Советнику. А ты останешься здесь. У тебя сотрясение. Продержат как минимум неделю. Если все будет хорошо, я приеду завтра. Если нет — я позвоню. Вот, — он протягивает свой телефон. — Спрячь, а то тут нельзя.

Гэвин кивает.

— Я все сделаю. Все будет хорошо с ним. Не сомневайся, — говорит Маркус и выходит из палаты.

***

Элайджа открывает глаза — утренний неверный свет окрашивает сизым потолок его комнаты. Он дома. Но не помнит, как тут оказался. Он вообще ничего не помнит из последних нескольких часов своей жизни. Только пистолет во рту и запах. Запах марихуаны. А потом все смутно. Больница, укол, Маркус ему что-то говорит в машине. Гэвин!

Элайджа дергается, тут же его лицо оказывается в ковше из теплых ладоней. Маркус наклоняется над ним и улыбается:

— Элайджа, все хорошо! Все хорошо.

— Гэвин?! — опухоль с губ спала, они слушаются, болячки натягиваются, слегка лопаются, но говорить можно.

— В больнице. Небольшое сотрясение, несколько царапин, несколько швов. Отблагодаришь его, когда вернется. Тебе вкололи немножко успокаивающего. Вот, собственно, и все, — Маркус говорит осторожно и очень медленно, с большими паузами между словами и предложениями. Внимательно смотрит в серые глаза. Элайджа после глубокого наркотического сна порозовел, смотрит осознанно, восковой экспонат больше не напоминает. Но у Маркуса все равно сердце не на месте. Что сам он выглядит после этой страшной ночи больным, его не волнует.