Все эти люди беседуют, разглядывают, ощупывают Лайджа, будто собираются его купить за очень и очень высокую цену. Задают вопросы. В основном Маркусу. А кому еще? Через десять долгих и тяжелых часов отец получает официальное заключение и новый красивый социальный статус сына, а медицинские светила — званый ужин в лучшем ресторане Бостона.

Через неделю после этого события глава семейства снова сажает сыновей перед собой в кабинете. На этот раз Маркус тоже приглашен. Говорит старший Рид тихо и спокойно, но таким тоном, словно отдает приказы. Элайджа чувствует себя неуютно. Ему еще никто и никогда не приказывал.

— Поверьте, мне очень трудно сказать то, что я скажу. Но ради блага Элайджи я обязан это сделать. Я принял решение, что проживание с нами Маркуса больше невозможно. Элайджа слишком привязался к вам, Маркус, и я считаю эту привязанность чрезмерной. Не подумайте, я ни в чем вас не обвиняю, но Элайджа больше не болен. Это подтвердил консилиум. Кроме того, ваша опека душит его инициативу. Как мне ни тяжело это признавать, но Элайджа должен будет через год переехать в Массачусетский университет. И чем раньше он привыкнет быть независимым и самостоятельным, тем лучше. Самостоятельность нанесет по остаткам родовой травмы Элайджа последний удар. Но рядом с вами он никогда не сможет стать самостоятельным.

Гэвин сидит и не решается поднять глаза. Понимает, что отец обвиняет Маркуса в том, что все три года тот заменял Лайджу родителя, сиделку, друга и учителя. Он обвиняет его в успехе и за это гонит из дома. А как же «я буду вам бесконечно благодарен»? «Это и есть благодарность?» — хочет спросить Гэвин, но молчит. Светила решили, что Лайджа здоров, но они не видели скрюченных пальцев брата на вручении премии Интел. Они не знают, что когда Маркуса долго нет рядом, когда тот уезжает на несколько дней повидать семью, Лайджа нервничает и теряет координацию, как в детстве. Но может быть светила и правы? Может так организм Лайджа реагирует на зависимость от Маркуса? Может быть надо сделать так, как говорит отец — отрубить раз и навсегда?

Гэвин вдруг вспоминает, как мама приезжала из командировок, как было больно, когда она уезжала вновь. «Уж лучше раз и все», — думает Гэвин и соглашается с отцом. Лайджу можно волноваться. Поволнуется и все пройдет. У Гэвина же прошло. Два месяца — и он забудет. А эмоции? Что эмоции? Они эфемерны, их в карман не положишь, в резюме не напишешь. Да и зачем Маркус в резюме? Он же другого круга.

Эладжа слушает не перебивая, но с каждым словом отца его глаза загораются ярче и сияют холодом. Их словно что-то подсвечивает изнутри. То ли измененная доктором Стерн сеть нейронов, то ли решимость постоять за себя, то ли оставленная в наследство матерью родовая травма.

— Я понимаю тебя папа. Ты, как всегда, прав, — начинает Элайджа и кладет руку на колено Маркусу, когда тот собирается вставить свое слово, — но у меня есть проект. Я хочу открыть свою фирму. Я уже и название придумал. «Киберлайф». Надо быстро запатентовать на нее новую штуку — «нейронную пыль» — комплект крошечных ультразвуковых датчиков…

Тут Элайджа видит, что на лице отца появляется выражение скуки, которое тот пытается скрыть изо всех сил. Он сбивается, заикается, проглатывает слова, что-то мелькает в нем от прежнего Элайджа: в опущенных уголках губ, во взгляде, который упирается в точку посреди бровей отца:

— … для записи мозговой активности, можно будет контролировать и провоцировать эмоции, эмоцию раскаяния, например…

Элайджа пугается, что не сумеет удержать внимание достаточно долго, чтобы успеть сказать самое главное. Прерывает сам себя на середине предложения, собирается с духом и твердо закачивает:

— А регистрация и все формальности патента — это мне еще одному не потянуть, и … мне нужен доверенный человек, тот кто ради… нашей семьи, — Гэвин замечает, как рука Лайджа сжимает колено Маркуса, запрещая говорить, — пойдет на все. Ты в Вашингтоне… нет, ты не подумай, я не упрекаю, я горжусь … Но один я не справлюсь… Гэвин знает не больше меня, и его никто не воспримет всерьез. Нанимать адвоката со стороны я не хочу. Утечка и все такое. Там все на поверхности и … А Маркус… он может помочь. А потом ты возьмешь все в свои руки. Хороший план? Я прав?

Гэвин слышит, как доводит до ума свою речь брат: выбирает только те слова, которые отец поймет, которые его убедят, и врет на ходу. Да как убедительно! Нет у него никакой фирмы, даже в проекте, иначе бы Гэвин знал. Но и тут Гэвин молчит. Чертик внутри него радуется, что Маркус останется, и от этого становится хорошо. Эмоции в карман не положишь, но все-таки … Он опять не решается поднять глаза, — чертик не на показ — но под столом находит руку Маркуса и крепко сжимает. Потом они вместе с Лайджи выходят из кабинета. Маркус остается на тет-а-тет.

— Я как-то растерялся, Лайджа. Извини. Вроде и отец правильно говорит, и ты. Но с фирмой ты здорово повернул, даже я поверил.

— Потому, что это правда. Я просто придумал прям там, в кабинете. А моя самостоятельность отцу не нужна. Ему нужны дивиденды. Жаль, что ты не понял.

Гэвин слышит, насколько горько звучит голос Лайджа и думает, что этот разговор должен был нанести удар по Маркусу, а нанес по вере их обоих в способность людей отвечать добром на добро.

========== Маркус ==========

Советник Рид оставляет Маркуса в доме еще на три месяца: в конце концов он отличное приобретение. Но теперь требует от него каждодневных отчетов о том, как продвигаются дела с регистрацией фирмы Элайджа. Секретарь Советника Рида просит сведения о встречах с юристами, муниципальными службами и представителями патентного агентства. Дом завален документами о законодательнах лазейках, налоговых механизмах, и рыночных котировках. Советник готовится не только воевать за идеи сына, но и защищать завоеванное.

Все чаще Маркус занят с документами и все реже может проводить время с Элайджем. Чтобы выкроить час на занятия вечером, он решает отказаться от утренних проводов до школы и вечерних встреч после. Гэвин вполне может его заменить. Да и Советник Рид подчеркивает, что взрослые шестнадцатилетние мальчики могут сами дойти от Даун Тауна до Бэк Бей и обратно. Гэвин согласен с отцом, но почему-то без Маркуса и ему на улице неуютно. Гэвин все время смотрит по сторонам и все чаще вспоминает про людей в удобных костюмах из далекого детства.

Ему все время кажется, что Риды, все Риды, под прицелом. Три года ничего не изменили. Вернее, только ухудшили. Теперь у отца один из основных лоббистов клонирования — его ненавидят полстраны. Этого уже достаточно, чтобы бояться, а есть еще Элайджа. Его фотография мелькает то в том, то в другом научном журнале, его считают новым Илоном Маском. Элайдже вроде от этого ни тепло, ни холодно. А вот Гэвину не по себе. Мало ли что кому может в голову прийти. Однажды обжёгшись на молоке, Гэвин дует на воду. От школы до дома не больше километра, но он упорно шлет Маркусу несколько sms-сообщений с интервалом в три-четыре минуты «прошли Хай стрит», «два раза черный крайслер F 86-088».

Это становится потребностью, Гэвин загадывает: если Маркус успеет ответить до тех пор пока они перейдут улицу или не завернут за угол, или пройдут мимо стоянки, освещенной, но пустынной с пяти вечера, то все будет хорошо. Конечно это просто подстраховка, нервы и глупость. Если что, Гэвин сумеет постоять и за себя, и за Лайджа — он тренированный. Если что… Но спокойнее, когда от Маркуса приходит ответная sms: «ОК».

А еще он просит Маркуса увеличить тренировки.

— Тебя что-то тревожит?

На этот вопрос Гэвин не знает, что ответить. Честно сказать, что ему страшно возвращаться в темноте, кажется недостойным мужчины.

— Соревнования будут. Хочу выиграть.

Ответ ни о чем, Гэвин весь сжимается внутри в ожидании новых вопросов, но Маркус их не задает. Кивает, делает вид, что верит, и находит один дополнительный час перед сном для кикбоксинга.

***

То ли Гэвин притягивает своими страхами неприятности, то ли все его страхи — это чрезмерно развитая интуиция, но то, чего он так боялся, случается, когда он и Элайджа возвращаются домой в неприятной мороси густых ноябрьских сумерек.