Он снова стукнул рюмкой по ее уже опустевшему бокалу. И торопливо передал свечу Кириллу.

– За нас Мила скажет, она умная, – пробормотал тот, Мила чмокнула его в макушку, забрала свечу, поправила кружевное жабо на блузке, потом выбившийся из высокой прически локон, подперла ладонью раскрасневшуюся щеку и задумалась.

– Да что я могу сказать… Это же надо, новое тысячелетие! Это же раз в десять поколений – и то не бывает. А нам выпало такое. Нарочно не придумаешь! Уже радостно! И если подумать, сколько всего было! И войны, и катастрофы, эпидемии чумы, холеры, да чего только не было! Инквизиция, эпоха Возрождения. И Пушкин жил, и Ленин. И мир изменился. Ведь все было иным. И люди не знали ни автомобилей, ни поездов. Топили печи, не имели канализации, телевизора не было, телефона тоже. Да и электричества. Ничего не имели. А как-то жили. А теперь мы живем. И в нашей жизни сколько уже всего переменилось! Вспомните, были октябрятами-пионерами. Светлое будущее мечтали строить. Потом мечтали в Америку уехать. Или вон, как Надька, сестрица Юлечки, в Германию. А теперь все хотят работать, карьеру хотят и машину. И Новый год встречать не дома, а под пальмой! Я думаю, а что будет, когда и это тысячелетие пройдет? Все ведь проходит однажды… Каким тогда будет мир? Вот и предлагаю тост: чтобы новое тысячелетие было лучше предыдущего, чтобы, когда оно закончится, мир был красивым-красивым! Добрым-добрым! И все были счастливы!

– Ура! – крикнула Сашка и бросилась обнимать Милу. – Какая ж ты молодец, лучший тост!

– Да брось, еще Юля не говорила, она у нас – человек искусства, самая образованная, куда уж мне. Давай, скажи нам, как жить, чего ждать и кто виноват! Какой она была для тебя, эта тысяча лет?

Мила протянула Юле свечу, та взяла ее, задумчиво глядя куда-то, словно не понимая, что это за предмет и почему его ей вручили. Она машинально сжала подсвечник, помолчала, потом подняла удивленные глаза на подруг.

– Ну, речь говори! – подсказала Сашка. – Мы все сказали, ты еще не говорила. Каким этот год, этот век, был для тебя? Милочка, слышала, какую оду сочинила! Говори же!

– А я нашла свою любовь, – как-то очень по-простому сказала Юля, словно речь шла о чем-то незначительном. Для присутствовавших осталось загадкой, хотела ли она добавить что-то еще и просто смутилась, или вовсе не планировала продолжать, но она вдруг замолчала и так и застыла, пока Мила не разжала ей пальцы и не забрала подсвечник.

Евгений кашлянул, казалось, он говорил: тоже мне, удивила! Кирилл поднял брови, но ничего не сказал, а вот в глазах подруг вспыхнуло оживление.

– Ну-ка, ну-ка! – Сашка подсела к Юле и повернула подругу к себе, взяв ее ладони в свои. – Сейчас ты мне все расскажешь. Кто он? Откуда?

– Клиент, – Юля улыбнулась. – Умный, красивый. Хорошо разбирается в искусстве. И мы очень похожи! Одинаково думаем. Одинаково говорим. Он идеальный. Даже не могу найти ни одного недостатка!

– Идеальных нет, – вздохнула Мила, – Все мы с недостатками.

– Ей ты сейчас ничего не докажешь, – улыбнулась Сашка. – Ну что ж! Мы дожили! Наконец-то и наша принцесса-недотрога нашла своего принца! Это ли не повод открыть коньяк?

– Куда тебе коньяк, у тебя самолет уже скоро! – возмутилась Мила. – Иди лучше, поспи хоть пару часов, пока я тут все уберу.

– Эх, Мила, Мила, тебе не знаком дух романтики! Чувство свободы и радости, когда ветер в лицо! Жажда приключений, вера в чудеса, в возможность невозможного, в неизбежное исполнение мечты! Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется! Именно этому я пытаюсь научить моих учеников! – сказала Сашка, достала с полки бутылку производства Московского коньячного завода и с грохотом водрузила ее на стол.

А Юля так и сидела с мечтательным видом, голоса подруг, казалось, звучали где-то далеко-далеко, не нарушая тишины сознания, которая вдруг окутала ее.

Едва Юля переступила порог родного дома, как снова почувствовала этот запах – запах детства, неповторимый, он был только здесь. Ведь характерный запах есть у любого места. Когда она была маленькой, ей нравился тот странный, промышленно-пластиковый, что царил в спортивном магазине, в крупных универмагах – так пахнут новые вещи. И запах химических порошков, который встречал ее, когда она, держа маму за руку, входила в аптеку. Запястье Юли в те годы было перехвачено резинкой, на которой болталась связанная бабушкой варежка. Она отчетливо помнит это ощущение, когда болтающаяся варежка ударяла по руке… Сама она так и не научилась вязать. А вот бабушка все время перебирала спицами темными зимними вечерами, но она никогда не вязала просто, как это делают прочие женщины: нет, в шарфы и в варежки она вплетала не только нити, но и слова, нашептывала, нанизывала заклинания, оберегавшие внучек от хворей и опасностей, от нечистой силы и злых людей. Что уж говорить про обереги, которые она плела, их можно было вешать на пояс, носить с собой, крепить на стены в комнате, они имели вид смешных игрушек из шерсти, но на самом деле в них скрывалась великая тайна, недоступная неведающим. В ее сумке до сих пор лежал один из таких.

Запах порошков и смесей в аптеке Юле нравился и поныне, как и вид стеклянных пузырьков, в которые были налиты странные, неизвестные жидкости. Ну и, конечно, какой ребенок не любит запах кондитерской, который победно несется над морозной улицей, едва из печи достают пироги и коржи!

Еще она хорошо помнила, как они с бабушкой ездили к ее брату, тот жил в Костроме, в маленькой квартирке, работал учителем литературы в школе. У него дома всегда пахло старыми книгами. Едва Юля вспоминала этот запах, как перед глазами тут же возникала картина: освещенная желтым светом настольной лампы комната с низким столиком и креслами с двух сторон. И дядя, склонившийся над очередной книгой или газетой, в больших очках, напряженно вчитывающийся в чернеющие строчки, не говорившие ей пока ни о чем. Хотя читать Юля научилась довольно рано: задолго до того, как пошла в школу, она уже сидела с раскрытой книжкой сказок и водила маленьким пальчиком по строчкам. И всегда в ее детской головке возникали вопросы, которые неизменно ставили взрослых в тупик:

– Кто красивее: Василиса Прекрасная или Василиса Премудрая?

– Кто смелее: Иван-дурак или Иван-Царевич?

И тому подобные нелепости. Мама качала головой, едва услышав их, она всегда была занята на работе, да и дома почти непрестанно проверяла школьные тетради. Юля проводила время с бабушкой, слушая волшебные истории, а еще чаще с Надькой. Сестра была старше на шесть лет, но тогда казалась взрослой, умной, самостоятельной. Такой она кажется до сих пор. Как жаль, что она не сможет приехать на праздники!

В их же доме пахло деревом, теплом, уютом, печным дымом и возможно, старостью. Ведь бабушке Зине уже восемьдесят пять, и хотя она по-прежнему неплохо справляется с хозяйством, дом, где живет старый человек, сразу можно узнать по запаху нафталина и древних вещей, что годами висят в шкафах, потому что ни у кого не поднимается рука их выкинуть.

Юля любила этот запах и считала его родным. Хотя теперь уже Москва стала ее домом, – она никогда не вернется в деревню, она привыкла к другой жизни, к бешеному ритму, к огням большого города.

Снимая пальто, Юля почему-то подумала, что их московская квартира не пахла ничем.

Девушка повесила пальто, толкнула дверь, ведущую из сеней в дом, окликнула мать, и тут же почувствовала, как чьи-то руки крепко обхватили ее, и услышала такой родной мягкий голос сестры (не за голос ли все безоговорочно влюблялись в нее?):

– Не ожидала? – рассмеялась Надька, – Сюрприз! А я приехала!

Юля радостно вскрикнула, поцеловала ее в обе щеки, прижала к себе, а потом вдруг взволнованно спросила:

– Но как?! Ты ушла от мужа?

– Почему ушла? – Надежда всегда искренне удивлялась, услышав подобное, хотя планировала уход от мужа по три раза на дню, – Нет, конечно! Скажешь тоже! Валера за дровами пошел. Но ты проходи, проходи, бабушка и мама заждались, что и говорить, ты не часто балуешь их своими визитами!