– Женщинам – нет, экспертам – вполне. Мне неделю назад исполнилось двадцать девять. Собираюсь отметить одновременно со встречей нового тысячелетия. Как же я ненавижу всех, кто постоянно говорит об этом Миллениуме, о проблеме двухтысячного года…

Юля засмеялась.

– Я тоже не люблю. Надоели.

– А где вы празднуете? Где-нибудь в Париже, возле Эйфелевой башни? Как и положено эксперту Аукционного дома?

– Дома, с семьей, наверное. Во Владимирской области. Почти Париж. До свидания.

Матвей кивнул.

– До свидания, Юля. Рад знакомству, надеюсь, еще увидимся.

Она вышла, захлопнула дверь и направилась к метро. Когда она зачем-то обернулась, то с удивлением обнаружила, что он смотрит ей вслед.

Можно ли сказать, что Юля не придала значения этой встрече? Разумеется, можно. Много позже она пыталась вспомнить ее во всех подробностях, чтобы понять, где, в какой момент она должна была угадать, осознать, что это знакомство будет иметь значение для будущей ее жизни? Ведь непременно в какой-то миг пространство преломилось, а время замерло, и где-то на одной из картин, на холодной стене галереи, на рисунке Моне или же в глазах Матвея, устремленных на нее, должен был возникнуть знак. Предупреждающий о чем-то важном. Но ей никак не удавалось вспомнить это мгновение. У нее не было предчувствий, дежавю, странных снов. Не было удивительных совпадений, электрических токов и режущих пространство молний. Ничего. Она просто подумала, что Матвей Вишняков отлично разбирается в предмете и куда лучше было бы работать в паре с ним, чем с бестолковой Наташей. И еще, что у него довольно-таки странная машина. Только и всего. Хотя нет, про машину она подумала уже позже, много лет спустя.

И все-таки. Если обратиться к фильмам: в любом из них режиссер по каким-то неявным приметам дает нам понять, что встреча героя и героини произошла. Иногда это бывает сделано, что называется, в лоб, как в «Кавказской пленнице»: герой встречает девушку, про которую сказано, что она спортсменка, комсомолка и красавица. Как не влюбиться! А иногда встреча замаскирована под «случайную», но зритель неминуемо с первой секунды догадывается: Ага! Вот она, главная героиня! У них точно будет роман!

Почему этого не происходит в жизни? Или же она была слишком невнимательна? Торопилась, спешила, раздумывала, как и в чем следует встречать новое тысячелетие? Почему не поняла, не увидела, не приготовилась заранее, как кошка, которая приземляется на четыре лапы, падая с высоты? Ведь любовь – всегда падение, всегда потеря контроля и тверди под ногами, так падаешь только из открытой двери самолета, когда сильная рука инструктора толкает тебя в спину. Мгновения ты паришь, замирая от ужаса и восторга, осознавая, где-то в глубине души, что за плечами – парашют. Но в жизни нет ни парашюта, ни инструктора. Нет и четырех лап. И уж если решишься, то прыгаешь на свой страх и риск. Так почему же не было предупреждающих знаков?

Осознание пришло позже, когда они встретились во второй раз. Матвей пришел в офис НАДа, чтобы оформить сделку по продаже картин, а потом вдруг предложил Юле свозить ее в субботу к Раисе Белогородовой, чтобы экспертам проще было понять ее манеру писать, уловить за яркой поверхностью полотен скрытые символы, перекодированные в язык живописи.

Юля согласилась. Раиса жила за городом, и, как и думала Юля, – оказалась одинокой женщиной средних лет, меланхоличной, печальной, но весьма и весьма энергичной. Она производила приятное впечатление и вызвала у девушки горячее желание помочь. Пусть ее картины увидят свет!

На обратном пути у них от мороза не завелась «девятка», и пока нагревались свечи зажигания, Матвей успел сообщить, что любит итальянскую пиццу с базиликом и не ест мяса. То же самое Юля сказала о себе. Через некоторое время они выяснили, что оба ни черта не понимают в музыке, но отдают предпочтение испанской гитаре. А когда ехали обратно, Юля рассказала, как в детстве нашла альбом с картинами Ван Гога и плакала, не выдержав вдруг охвативших ее эмоций. Резко затормозив, Матвей остановил машину и с изумлением взглянул на нее:

– Это была книга в черно-белой суперобложке? – спросил он, – Небольшая? Отпечатана в ленинградской типографии?

– Видимо да, – Юля улыбнулась. – Тогда печатали не так много альбомов с картинами Ван Гога. У тебя тоже была такая?

Они не заметили, как перешли на ты.

– Более того, я тоже плакал, когда впервые увидел те картины! Мне было тогда лет восемь, может десять…

– Вот как бывает, – задумчиво произнесла Юля.

– Вот как бывает, – повторил он.

Заснеженное шоссе извилисто убегало в темноту, по краям у кюветов тускло мерцали льдинки, где-то вдали тихо шуршали полозья саней Деда Мороза, приближался Миллениум. Юля и Матвей говорили и говорили, и казалось, что столько еще всего надо сказать друг другу, только бы хватило времени! Только бы хватило дороги! Но, разумеется, когда они расстались, Юля так и не успела рассказать всего, что казалось ей важным и интересным. Неужели она нашла своего идеального собеседника, с которым всегда есть о чем поговорить, и главное – о чем помолчать?

Вечером тридцатого декабря Юля и ее соседки решили устроить квартирную вечеринку, чтобы отметить встречу наступающего нового года вместе. Утром Сашка улетала в Египет, а Мила уезжала в Вологду. Юля же шла на работу, а потом – на вокзал.

Сашка пришла с Евгением, солидным мужчиной, владельцем автозаправок, одетым в шерстяной пиджак и почему-то джинсы и кепку. Он то и дело приглаживал тоненькие усики, с сомнением поглядывал на нарядных Юлю и Милу, а в остальное время осматривал более чем скромную обстановку квартиры и приговаривал:

– Да, бедненько тут у вас, бедненько…

Милу это невероятно раздражало, и она то и дело пускалась в беспочвенные споры, пытаясь хоть как-то сбить спесь с нового знакомого, а Сашка бросалась грудью на амбразуру, появляясь между ними, то с жареной курицей, то с салатом «Оливье».

– Вообще, все это приготовила Мила, надо отдать должное, – с набитым ртом произнесла она. – Так что, ты Женечка, на нее не нападай. Мила у нас умница и хозяюшка!

Жених Милы – Кирилл, высокий и такой худой, что кожа на его лице слишком обтягивала скулы, казался Юле интересным мужчиной: он напоминал портреты работы Тулуза-Лотрека. Хотя, нужны ли такие скулы в реальной жизни – об этом стоило подумать отдельно! Кирилл молча поглощал курицу и бутерброды, не проронив за все время ни слова. Юля и Сашка почти благоговели перед его выдержкой.

Когда вино, принесенное Юлей с работы, – подарок клиента, было выпито, а торт – кулинарный шедевр Милы, – съеден, воцарилась тишина, нарушаемая лишь музыкой, которую включила Сашка – для романтики.

– Тихий ангел пролетел, – улыбнулась Мила.

– У нас говорят – мент родился, – добавил Евгений.

– Раз уж настала пауза, предлагаю проводить Старый год! – Сашка поднялась с бокалом, на дне которого багровели последние капли «Бордо». – Мы сегодня ночью уже едем в аэропорт, времени другого не будет! Что я хочу сказать. Этот год был непростым. Год учителя начальной школы и не может быть простым. Но начались каникулы – и это прекрасно! Страна наконец проводила старого президента – тоже прекрасно! Я познакомилась с Женечкой, совсем правда недавно, но и это замечательно. Все живы, никто не умер. Надвигается новое тысячелетие! Ура!

Она звонко чокнулась со всеми, сделала глоток, схватила стоявшую на столе длинную зажженную свечу и протянула ее Евгению.

– Давайте, все по очереди! Женечка, твой черед!

– Ну… Я не мастер говорить, – он отмахнулся, деланно и смущенно, – Я квартиру купил, вот ремонт заканчиваю. И бизнес вроде пошел. Сейчас другие времена – хочешь бизнес строить, строй! Никто не мешает! Ни мафия, ни враги народа. За границу, в Египет вот еду, в первый раз. С женой развожусь. Тоже дело, когда понимаешь, что не пошло, не созданы вы быть вместе. Что еще сказать, не знаю… Ну и вас всех узнал, рад знакомству! Сашенька! Твое здоровье!