Войдя в комнату, Юля попала в объятия матери, как всегда немного сдержанные, холодные, Светлана словно боялась показать чувства к дочери, а потом обняла сидевшую у накрытого стола бабку. Та в честь праздника была в нарядном синем платке из Павловского Посада, который Юля подарила ей в прошлом году по случаю дня рождения.

– Я уж не буду вставать, тяжело стало, Юленька, – пояснила бабушка Зина, – Но ты молодец, что приехала к нам! Хорошие люди всегда к столу!

– Вот, я гостинцев привезла, – Юля принялась выкладывать из сумки столичные подарки: бутылку шампанского, торт «Полет», два килограмма шоколадных развесных конфет, яблоки, мандарины и даже ананас. Вряд ли мама и бабушка когда-нибудь пробовали ананасы, если только консервированные.

– Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит буржуй! – продекламировала Надька, бойко нарезав ананас колечками, обдирая с него колючую, похожую на драконью чешую шкурку, и в это время на пороге появился Валерий Вебер. Уже немолодой этнический немец, Валера вырос в Поволжье, куда Надя поехала по распределению после института: в те годы правила были уже не так строги, но Надя сама хотела увидеть Саратов, Самару и Волгоград, а потому с радостью согласилась. Они бродили по каким-то раскопкам, изучали историю края, писали отчеты, пели песни у костра на берегу Волги. Там она и встретила Валеру, который, по его собственному признанию, сразу же «запал на ее бесконечно длинные ноги». А он зацепил Надьку, потому что был каким-то нелепым и смешным, веселым, постоянно шутил, добродушно реагировал на любые трудности и смотрел влюбленными глазами. Юля думала, что в эру появления рекламы на телевидении Надя могла бы сделать карьеру модели, сестра была худой, высокой и стройной. Но, вместо этого, они с мужем почему-то решили отправиться в Германию по программе репатриации.

Почему-то… нет, наверное, это неправильно. Ясно, почему! В годы перестройки, когда на смену кумирам прошлых десятилетий пришли жвачка и вареные джинсы, считалось, что выйти замуж за иностранца и покинуть развалины Советского Союза – лучшая судьба для любой девушки. А Надя всегда хотела для себя самой лучшей судьбы. Как там пелось: «Америкэн бой, уеду с тобой! Москва прощай!» Юля же тогда только оканчивала школу, и потому не попала под гипноз общего безумия, мечта стать женой заморского принца миновала ее.

А вот сестра уехала в Германию, в Мюнхен. Сначала было тяжело, но Надя никогда не любила сидеть сложа руки. Она довольно быстро, быстрее своего мужа, выучила немецкий, выяснила, как можно получить компенсацию, положенную репатриировавшимся семьям, а после устроилась продавцом в магазин косметики. Правда работала она недолго, потому что довольно скоро у них с Валерой родился сын, а потом еще и дочь. Сейчас они отправили детей в зимний лагерь: в Германии главным праздником всегда было Рождество, когда семьям положено держаться вместе, а к встрече Нового года серьезно относились только русские эмигранты.

– Я хотела побыть с вами, и чтобы дети не мешали нам общаться, – пояснила Надька. Юля давно уже подозревала, что сестру вряд ли можно назвать идеальной матерью, поэтому не удивилась отсутствию племянников.

– Я купила Еве куклу, а Мише машинку, – сказала она, – Там, в сумке. Жаль, что они не приехали!

– Вот поедешь на свой аукцион в Базель, заедешь к нам, тогда и увидишь племянников! – ответила Надька. – Ну, давайте, за стол! Через пару часов новое тысячелетие! Надо же, трудно поверить!

– Говорят, тем, кто живет на рубеже веков, тяжелее всех, – заметила Юля.

– Да, особенно тебе здорово досталось! – засмеялся Валера и снова сгреб ее в охапку, как и при встрече, – он всегда относился к Юле с симпатией. Да и она любила этого немолодого, высокого мужчину, с широкими плечами и таким же широким носом, уже покрасневшим, то ли от мороза, то ли от стакана водки, который Валера опрокинул, прежде чем отправился колоть дрова.

– А еще говорят – как встретишь тысячелетие, так и проведешь, – продолжила Юля, со смехом освобождаясь.

– Что ж, значит, проведем с семьей, – наставительно улыбнулась сестра. – Семья – это смысл жизни, Юлька, ты пока молодая, возможно, у тебя свое мнение. Но со временем поймешь! Вот будет у тебя свой муж, свои дети, тогда все вокруг покажется тебе неважным. Даже меня затянуло.

Надька вздохнула, подняла бокал с вином и сделала глоток.

– Хорошее, – кивнула она. – Это французское. Мы привезли.

Надя очень любила все то, что привозила сама.

Дальше последовал традиционный салат «Оливье», холодец, бабушкины капустные пирожки, моченые яблоки и салат из свеклы, потом жульен, приготовленный Надькой, и наконец, запеченный в духовке гусь. Тоже очевидно, кулинарный шедевр сестры, мама была редкой гостьей на кухне, наверняка, она и сегодня проверяла тетради или сидела в учительской, где они праздновали своим небольшим женским коллективом. Девятнадцать одиноких женщин. Хотя нет, кажется, у физички был муж. Но это и не странно, в их деревне осталось совсем мало мужчин… да и кто пойдет работать в сельскую школу! Надо быть полным идиотом. Все уезжают в город за хорошей жизнью. Юля вздохнула: а когда-то профессия сельского учителя, как и сельского врача была престижной! А теперь – просто кошмарный сон!

По телевизору шел все тот же «Голубой огонек», состав приглашенных оставался неизменным, как и падающие откуда-то с неба спиральки серпантина. Менялись лишь костюмы и прически телевизионных звезд.

К моменту обращения президента, Юля уже выпила несколько бокалов и теперь видела окружающий мир неярким, полусонным и колдовским, словно сквозь таинственную кружевную занавесь, отделявшую ее от нового тысячелетия. Зажглись бенгальские огни. Ударили «Куранты». Валера громко откупорил шампанское, выстрелив пробкой в потолок, и разлил по бокалам.

– С Новым годом! С Новым веком! – проорал он.

Раздался звон хрусталя.

– Ура Миллениум! – крикнула Надька.

А потом они все вместе отправились кататься с горки. Нет, разумеется, бабушка Зина и Светлана остались дома, досматривать «Огонек».

– Надь, а ты в Германии с гор катаешься? – поинтересовалась Юля, когда они, стараясь не поскользнуться, держась за руки, шли по морозной улице родной деревни. Хлопали петарды, кое-где раздавалось пьяное пение односельчан.

Надька поправила меховую шапку с длинными ушами и уверенно кивнула. Она взбежала по узенькой дорожке, утопая в снегу, чтобы подняться к оврагу, туда, где в конце деревни начиналась ледяная дорожка.

Юля взволнованно улыбнулась, закрыла глаза и представила эту картину.

Уходящие в небеса вершины Баварских Альп, с замками, прилепившимися на скалах, покрыты снегом. В небольших уютных деревушках приветливо светятся окна, на площадях деревень сияют огнями рождественские елки. А на склонах гор – тысячи лыжников в разноцветных костюмах: розовых, белых, синих, неоновых. Они закрывают глаза защитными очками, надевают шлемы, сжимают палки и несутся вниз! И одна из них – Надя, в ярком костюме цвета фуксии… А недавно в Европе появилась новая мода: теперь они катаются не на лыжах, а на одной доске, вроде скейта, просто несутся по горному склону, как серфингисты по гребню волны! Юля представила стройную фигурку сестры, стоящую на высекающей снежные искры доске, скользящей по склону, а потом – в купальнике, на гребне океанской волны, несущуюся навстречу ветру! Как это красиво! В отличие от нее Надька всегда была спортивной, авантюрной, любила путешествия, экстрим и победы. Нет, победы они, пожалуй, любили вместе. И все-таки, Надька была другой. Она стала европейской женщиной. Немецкой фрау, раскованной, спокойной, в то время как она, Юля, так и осталась девушкой, приехавшей из деревни в Москву.

Юля догнала сестру уже на самой вершине.

– А на чем ты катаешься в Германии с гор?

Надька обернулась.

– Как на чем? – удивилась она, – На жопе!

После чего села, муж обхватил ее за плечи, и они понеслись вниз с хохотом и визгами, а потом оба рухнули в сугроб, где и остались валяться, оглушительно смеясь и стряхивая снег.