— Вы хотите помолиться? — раздался за спиною мягкий мужской голос.

Я обернулся. Передо мною стоял батюшка. Он несколько секунд смотрел в глаза, мои внутренние хищники скалили зубы, рычали от прошедшей тяжелой ночи, от неизвестности. Его светло-голубые глаза не наполнились первобытным страхом, смотрели с каким-то пониманием, даже улыбка была далеко не осуждающая.

— Я не христианин.

— Бог у всех един. Как и Демоны в душе. И каждый приходит туда, куда тянется именно его душа…Или манит другая. Пойдемте! — он жестом указал на дверь храма. Некоторое время стоял не шевелясь, а потом пошел. Там пахло воском, ладаном. Там в свете восходящего солнца сияли разные иконы, смотрящие на тебя с высоты, прямо в душу. Я попятился назад, едва только вступил в большой зал. Мне здесь не место. Но меня взяли за руку, даже не попытался выдернул ее, и подвели к одной иконе, на которой был изображен какой-то мужчина. Не понимающе посмотрел на батюшку.

— Люди только в самые трудные минуты приходят к Богу, они считают, что в несчастье только Он может помочь, при этом забывая его благодарить за все хорошее, что с ними происходит. И если вдруг что-то не получается, как хотел человек, он возмущенно обращается к Господу и вопрошает: «Почему так?». Человек не понимает, через болезни, через трудности, через выбор, наш Отец учит хорошему, быть где-то мягче, быть к кому-то терпимее, быть открытым для светлых чувств… — его глаза устремились на меня. — У вас очень черная душа, много грехов на ней, и вы нисколько не сожалеете о том, что идет по кривой дорожке. Только вы забываете, вместе с вами и за вами идут другие люди, чистые, простые, такие как большинство, ваша темнота для них очень губительна, она сжирает весь свет, который идет изнутри от женщин и детей. Но возможно чья-та жертва ради вас станет новой жизнью для вас…

Вытащил из карманов брюк портмоне и протянул церковному служителю две пятитысячные купюры.

— Я не знаю ваших молит, ваших правил, но помолитесь об одной девушке и ее ребенке, да так сильно, чтобы я поверил в существование в вашего Бога! — всучил деньги, направился на выход, но меня окликнули:

— Постойте! А имена какие?

Смотрел на икону, которая висела над выходом.

— Не знаю, как по православному, Арина и Анна!

Больницы я возненавидел с того дня, когда мне ранним утром уставший врач, уже не реагирующий на мои бешенные взгляды, сообщил, что Аиша умерла. Потом старался здесь не задерживать, и сказав Марату, что не уйду, слукавил. Сбежал на улицу через полчаса. Меня сдавливали эти стерильные стены, меня душил специфический запах, чувствовал себя загнанным в клетку.

Марат сидел в коридоре на диване с закрытыми глазами, откинув голову на спинку. Я остановился возле него, засунув руки в карманы брюк. Он устал, это видно было в каждой черточке лица, в складочке возле губ, теней под глазами. Приоткрыв глаза, утомленно на меня глядел сквозь ресницы. Все мои чувства были задвинуты в сторону, был только холодный рассудок, равнодушный взгляд.

— Даже после самой темной ночи наступает рассвет… И все когда-нибудь кончается… — я спокойно ждал итога всего происходящего, я не позволял себе сейчас впасть в истерику, в отчаянье, не разрешал себе думать, додумывать, придумывать. Я ждал фактов. Марат выпрямился, потер глаза.

— Устал…просто дико устал. Я думал эта ночь никогда не закончится.

— Что с Ариной?

— С ней все хорошо. Если можно, так сказать.

— В смысле?

— Ты сказал, спасать всех. Вот я и спасал, но цена слишком высока, — он поднял на меня покрасневшие глаза. — Чтобы спасти Арину пришлось все репродуктивные органы удалить, я сожалею, но она больше никогда не родит ребенка.

— А с девочкой что?

— Пока рано говорить. Нужно понаблюдать пару дней и только после этого давать какие-то прогнозы. Я пойду? — от меня ждали разрешения, согласно кивнул, отступая в сторону. Марат поднялся и побрел в ординаторскую, но внезапно повернулся. — И еще. Армина тоже этой ночью родила. Мальчик. Здоровый. Она на третьем этаже, дорогу думаешь найдешь.

— Марат… Я могу их увидеть? — он растерялся, видно не сразу сообразил о ком говорю, но потом покачал головой.

— Нет. Обе в реанимации. Вечером будет видно.

Я промолчал, он ждал от меня слов благодарности, сопли радости, но смотрел на него прищуренным взглядом. Точка не поставлена, всего лишь запятая, осознав это, Марат вздохнул и скрылся за дверью.

Направился на третий этаж.

Армина

Саид стоял у окна с ребенком на руках. Сын в его ладонях казался совсем крошкой. Мне было и страшно, и сладко наблюдать за ними.

Ничего удивительного в его приходе не было. Он всегда приходил на следующий день после рождения детей, шептал на ушко азан и камат, затем разжевывал финик и протирал неба новорожденному. Саид не мнил себя истинным мусульманином, поэтому имена детям давал, не следуя рекомендациям Пророков, но что-то считал разумным внедрять в нашу жизнь из заповедей Карана, что-то считал идиотскими мыслями. Это тоже в свое время очень сердило отца, но не смел высказывать в слух недовольство, ибо что касается семьи, Саид считался только со своим мнением. Его прихоть- все имена детей начинались на одну букву.

— Он такой спокойный! — Саид повернулся ко мне и улыбнулся, только вот глаза оставались безучастны. Я гадала, это связано было с рождением сына или еще с чем-то.

— Да, Азамат не замолкал ни на минуту, мне казалось, что его слышно всегда.

— Он был беспокойным ребенком, да и сейчас особо не отличается уравновешенностью.

— А ты отличаешься? — в шутку спросила, но прикусила язык, когда Саид устремил на меня потяжелевший взгляд синих глаз. Когда они у него успели потемнеть до грозового неба?

Он положил спящего ребенка в пластмассовую люльку и сел в кресло, потер глаза, будто не спал всю ночь.

— Врач говорит, что вечером тебя могут выписать, если захочешь или через пару дней.

— Я чувствую себя хорошо.

— Смотри сама, я тебя не гоню домой, там есть кому присмотреть за старшими, через пару дней приедут мои родители.

— Как здорово, вся семья в сборе.

— Да, твоя мать уже оповестила родственников, так что ждем паломничество в наш дом! Рождение детей — это всегда праздник! — на его лицо набежала тень, некоторое время он смотрел перед собой, погруженный явно не в веселые мысли.

— Саид! — когда его глаза обратились на меня, задала мучивший меня вопрос. — Ты будешь делать ДНК на отцовство? — разумно было молчать, не поднимать данную тему, но я переживала за будущее этого ребенка, за его место в нашей жизни. О том, что может предпринять Саид, если окажется что сын вовсе не его сын, было трудно предугадать.

— Это сейчас не самое главное! — тихо произнес Саид, вставая.

Подошел к кровати, поцеловал в лоб и ушел. Я ошеломленно смотрела ему вслед. Что-то произошло, что-то настолько его озаботило, что вещи, которые он раньше не думал пропускать мимо себя, перестали иметь значение. Я сгорала от любопытства с чем это было связано, но так как муж был для меня загадочной фигурой, ни к чему толковому так и не пришла. Единственное, что решила, это побыть в роддоме несколько дней перед тем, как окунуться в свой привычный суматошный мир.

Саид

Она была похожа на меня. Она еще четко не имела своих черт, но была моей. Это было видно в сдвинутых бровках, выпяченных маленьких губках. Даже крохотные пальчики она сжимала в кулачок так, как сжимал я. Я мог часами смотреть на нее и потерять счет времени. Никогда ребенок не казался мне таким до крови родным, до боли вымученным. Три дня не знать будет ли этот комочек жить или нет, три дня пытаться не заморачиваться, не смотреть в пространство и представлять, что, если… Но видно кто-то свыше решил оставить для меня это Чудо, мою принцессу. Теперь у нас Ариной был общий ребенок, выстраданный, как и все наши с нею отношения. Сама Арина только вчера пришла в себя, перевели в обычную палату, но еще не заходил. Трусил, ведь она будет спрашивать меня о дочери, а я не владел информацией. Теперь, когда сказали: «Будет жить», облегченно выдохнул. Не обольщался, что трудности окончились, таких детей нужно выхаживать, иметь особенный подход. Невролог написала кучу диагнозов, но под моим взглядом везде стояли знаки вопросы.