Около трех часов дня такси остановилось перед довольно обшарпанным четырехэтажным домом неподалеку от «Семи циферблатов». Здесь, на верхнем этаже, жил Росс с женой. Он заплатил, дал щедрые чаевые, выгрузился и – с вещмешком, цветами и шампанским – вошел в знакомый подъезд, с вечным запахом сырости и гремящей на первом этаже музыкой.

Как странно оказаться дома! Есть в этом что-то сюрреалистическое. Как будто все прошедшие недели обернулись просто дурным сном. Но нет – о том, что все это реальность, напоминал шрам на голове, напоминала боль в ноге и хромота. И ужасы, что являлись ему, стоило закрыть глаза.

Росс взглянул на часы. Имоджен – она сейчас вела сайт интернет-магазина в Брайтоне – должно быть, на работе и вернется через пару часов. Значит, будет время принять душ, побриться, поставить цветы в вазу, а шампанское – в ведерко со льдом. До чего не терпится увидеть Имоджен! Сжать ее в объятиях, с облегчением возвращаясь к нормальной жизни. Заняться любовью – как же давно они этого не делали! А потом просто разговаривать, долго-долго. Рассказывать об ужасах, встретившихся ему в Афганистане – и о том, как он преодолел все, потому что думал о ней. Потому что больше всего на свете хотел к ней вернуться.

А вечером, быть может, они отправятся отпраздновать его возвращение в какой-нибудь индийский ресторанчик – ведь оба любят пряную индийскую еду…

Росс преодолел три лестничных пролета, добрался до верхнего этажа, открыл дверь своим ключом. Шагнув в прихожую с книжными полками у стен, услышал музыку. «Зе Фрэй» – одна из тех групп, записи которых дала ему с собой Имоджен. Странно. Выходит, она дома?

Он вошел в гостиную – и обнаружил на кофейном столике открытую бутылку вина и два полупустых бокала. На диване валялась кожаная куртка. И покрой, и размер явно не женский.

Росс нахмурился.

Музыка доносилась откуда-то из глубины квартиры.

– Имоджен! Милая! – позвал он.

Слова застряли у него в горле, и внутри вдруг похолодело.

Он поставил на пол вещмешок и шампанское, положил цветы. Снова вышел в прихожую и направился к спальне. Музыка доносилась оттуда – и вместе с музыкой он теперь различал и другие звуки. Стоны.

Мгновение поколебавшись, Росс толкнул дверь.

И увидел, как его жена, совершенно голая, с выражением блаженства на лице, оседлала здоровенного бородатого мужика и подпрыгивает на нем, и небольшие округлые груди ее подскакивают в такт.

А потом Имоджен увидела мужа.

Девять лет спустя

Среда, 1 февраля

Старик пробирался во тьме по холмистым склонам Сомерсета. Тяжелый груз лежал у него на сердце – груз всей человеческой истории. Вечная борьба добра и зла. Любовь Божья, гнев Божий – и насмешки Сатаны.

Не замечая глаз, внимательно следящих за ним в бинокль ночного видения, старик шел по высокой мокрой траве, ведомый лишь слабым светом фонарика, координатами GPS в телефоне и сознанием важности своей миссии.

Судьба призвала его сюда.

Ноги его давно промокли, пронзительный ветер залетал под тонкий плащ и леденил до костей. Холод липнул к коже припаркой из мокрых листьев. С собой старик нес металлодетектор и лопату.

Было три часа ночи.

Над его головой быстро неслись тучи. Порой в их прорехи проглядывал холодный, равнодушный свет полной луны – и в этом свете старик различал невдалеке от себя, справа, на вершине холма смутные очертания полуразрушенной башни. Ощущалось в этой ночи нечто неестественное – словно в старом голливудском фильме. Как в той сцене, где Грейс Келли и Кэри Грант мчатся в открытом автомобиле, и мимо проносятся пейзажи, однако прическа у обоих остается безупречной – волосок к волоску.

Впрочем, о старых фильмах он сейчас не вспоминал. Он думал только об одном.

О своей миссии.

Сегодня начинается его путешествие. Он стар, слаб и не ведает, сколько ему осталось. Слишком долго он ждал Зова – так долго, что уже начал терять надежду. Но Зов явился – как бывает всегда, странным и таинственным путем.

Ему сказали: есть еще один человек, тот, кто ему поможет. Однако этого человека он пока найти не смог – а время утекало, как вода сквозь пальцы, так что старик решил действовать один.

Воздух, напоенный энергией, щекотал кожу; о чем-то шептал ветер, но старик не понимал его язык. Он вдыхал сладкий запах травы. Где-то рядом послышался пронзительный визг. Лиса поймала кролика; визг оборвался на жалобной ноте и затих.

Постоянно меняющиеся координаты в телефоне старик сверял с другими, записанными на клочке бумаги. Ближе… еще ближе…

Почти пришел!

Старик остановился, шумно переводя дыхание; несмотря на промозглый холод, он весь вспотел. Долгих два с половиной часа заняла дорога сюда. Потом – утомительная прогулка вдоль ограды, в поисках места, где можно было бы проникнуть внутрь через забор. Перчатки он забыл в машине, но решил за ними не возвращаться.

Снова достав из кармана клочок бумаги, старик вгляделся в координаты, выведенные мелким, чуть дрожащим старческим почерком.

Он на месте!.. В этот миг тучи разошлись, и с неба озарил старика холодный и ясный лунный луч. Словно кто-то там, наверху, подавал ему знак.

Все верно! Ты нашел то, что искал!

Сжав замерзшими, шишковатыми от артрита пальцами рукоять лопаты, он принялся лихорадочно копать – так быстро, как только мог. Вывернул подмерзший ком земли, отбросил его в сторону. На обнажившейся темной почве шевелились черви. Старик снова вонзил лопату в землю.

И тут его ослепил яркий свет, явившийся словно из ниоткуда. Не луны, не его слабосильного фонарика – нет, свет мощного фонаря. Даже двух. И голос – сердитый мужской голос:

– Эй! Эй, ты!

Старик повернулся. Яркий свет на мгновение ослепил его; заморгав, он посветил вперед собственным фонариком. Луч выхватил из тьмы растерянную физиономию молодого полицейского в форме, а рядом с ним – разъяренного мужчину средних лет в куртке на меху.

– Он здесь, – проговорил старик. – Здесь, где я копаю. Прямо у меня под ногами!

– Что вы, черт побери, тут вытворяете? С ума сошли?

– Я спасаю мир.

– Вломились на частную территорию, что-то тут роете…

– Пожалуйста, послушайте меня!

– Нет, это вы меня послушайте, – прервал его человек в куртке. – Вы на территории заповедника! Кто, черт возьми, дал вам право среди ночи заниматься здесь, на священной земле, какими-то раскопками?

– Бог, – просто ответил старик.

Четверг, 16 февраля

Над деревянной дверью одной из келий картезианского монастыря Святого Гуго, что располагался в сассекской глубинке, в пятнадцати милях к северу от Брайтона, красовалось латинское изречение: «Mihi enim vivere CHRISTUS est, et mori lucrum».

По-английски это означало: «Ибо для меня жизнь есть Христос, и смерть – приобретение».

За дверью, в тишине по-спартански убранной кельи сидел за столом брат Ангус, погруженный в чтение.

Уже много лет вел он здесь уединенное существование, по много часов в день – и семь дней в неделю – проводя в своей крошечной молитвенной комнатке на коленях, в обращении к Богу.

Но в последние месяцы что-то изменилось. Все чаще брат Ангус выходил из кельи и шел по галерее в огромную, обшитую дубовыми панелями монастырскую библиотеку. И каждый раз оставался там надолго. Тщательно выбирал он книги среди множества тяжелых томов в кожаных переплетах – многие из них были старше первого печатного станка – и забирал к себе в келью столько, сколько мог унести.

Любой монах здесь мог при желании никогда не выходить из своей кельи. Пищу затворникам готовили братья и подавали каждое утро через окошечко в двери. Много лет брат Ангус не испытывал потребности в общении. Но в последнее время множество вопросов смущали его ум – и он от души жалел об обете молчания, нарушать который позволялось лишь раз в неделю, в воскресенье, на часовой прогулке.