Росс улыбнулся. Ходж имел в виду его статью-расследование о самых богатых в мире проповедниках-евангелистах, напечатанную в «Санди таймс» пять лет назад. За эту статью пастор Уэсли Венцеслав, руководитель Церкви Уэсли Венцеслава в Англии, даже пытался подать на газету в суд – но отозвал иск, когда газета пригрозила опубликовать в ответ сведения о его судимости.

– Родители наши религиозностью не отличались. А когда мне было четырнадцать, у мамы, которую мы с братом обожали, обнаружили рак. Каждый вечер я молил Бога, чтобы она выздоровела, – но три месяца спустя она умерла. После этого я перестал молиться, да и верить перестал. Дальше папа растил нас один. А я ни во что не верил до двадцати трех лет, когда произошло нечто очень странное – то, что я до сих пор не могу себе объяснить.

– Что же?

– Разве я тебе не рассказывал? Про Рикки, моего брата-близнеца?

– Нет.

– Он погиб. Идиотский несчастный случай. Я был в это время за пару сотен миль оттуда. И в это самое время – как я узнал позже, именно в те самые минуты, когда он умирал – я на минуту или две ощутил с ним невероятно тесную связь.

– Я читал, что у однояйцевых близнецов встречается что-то вроде телепатии…

Росс покачал головой.

– Нет, это было нечто большее. Именно мистический опыт. Трудно объяснить, и, я понимаю, звучит безумно… так что, наверное, не стоит об этом говорить.

– И тогда ты стал верующим?

– Не в Бога, нет. Но начал думать, что в мире есть нечто, нам недоступное. Может быть, полной картины мы не видим.

Ходж выпустил клуб дыма.

– А доктор Кук?

– Что доктор Кук?

– О каком Боге он говорил? Об англиканском, католическом, иудейском, исламском? Может быть, сикхском? Или растафарианском?

– Понятия не имею. – Росс смерил друга задумчивым взглядом. – Ты ведь у нас убежденный атеист, верно?

Ходж кивнул, глядя сквозь клубы дыма, как команда из четырех игроков с черепашьей скоростью движется от лунки к лунке.

– Да, у меня к Богу есть серьезный вопрос. Пожалуй, лучше всего сформулировал его Стивен Фрай – мне очень понравилось, когда я прочел у него об этом. Вопрос такой: на свете существует паразит, живущий только в глазах у детей. Он внедряется ребенку в глаз и прогрызает себе путь наружу. Ребенок при этом слепнет. Единственная цель жизни этого паразита – в том, чтобы лишить дитя зрения. Так вот: если Бог создал мир и все, что есть в мире, какой же сволочью надо быть, чтобы создать такую тварь?

– У некоторых религий есть этому объяснения.

– У любой религии есть какое-нибудь объяснение, почему люди страдают, – и все эти объяснения ни к черту не годятся! Посмотри на наши монотеистические религии. Сколько их! И каждая делится на подразделения. Англикане, католики, сунниты, шииты, сефарды, хасиды… А если посмотреть без предрассудков, в чем между ними разница? О чем все они спорят? Я тебе скажу. О том, у кого круче воображаемый друг!

Росс улыбнулся.

– Что до меня – из всех религий, поклоняющихся единому Богу, христианство мне больше всего по душе. Да, в свое время и оно было не подарок – вспомни хотя бы времена Инквизиции, когда плохих католиков сжигали на кострах. Однако сейчас почти по всему миру, если не считать Библейского пояса[8], христианство превратилось в мирную, гуманную, терпимую религию, однозначно полезную для общества.

Очередной из четырех гольфистов установил мяч и нанес удар. Мяч улетел едва ли на пятьдесят футов. С той же черепашьей скоростью гольфист вразвалочку потащился к следующей лунке.

– Основной принцип христианства – вера в воскресение, – ответил Ходж. – Две тысячи лет веры в простейший фокус с трупом! – Он снова пыхнул сигарой. – Или у твоего Гарри Кука найдутся аргументы поосновательнее? Знаешь, хорошо, должно быть, верить в Бога. Всегда есть на кого свалить ответственность, есть кого винить, когда на свете случается какое-то дерьмо… Но бога ради, Росс, ты же репортер – и отличный репортер! Ты умеешь видеть вещи такими, как они есть. Давай-ка возвращайся к реальности!

– Ходж, а ты можешь объяснить, почему мы здесь? Как возникла жизнь? Ты читал, что пишет об этом Стивен Хокинг?[9] Как объяснить существование человечества?

– А зачем? Неужели это необходимо, чтобы наслаждаться жизнью? Чтобы любить свою жену? Чтобы с удовольствием играть в гольф солнечным утром? При чем тут вообще какой-то Бог?

– Может быть, притом что Он все это создал?

– Ладно, тогда кто создал Бога? Можешь ответить? И чего Он от меня хочет – чтобы я поклонялся Ему в ребяческой надежде получить местечко за столом на небесном пиру? Что у Него там, на небесах, камеры слежения и мониторы, на которых высвечивается, сколько раз мы погладили собачку и бросили нищему монетку?

– Ходж, неужели ты никогда не задумывался о том, откуда мы пришли и куда идем? Разве не для этого нужен нам так называемый разум? Разве не прав был Сократ, когда сказал: «Жизнь, о которой не задают вопросов, не стоит того, чтобы жить»?

– Что ты хочешь сказать – если я не задаюсь этими вопросами, значит, мне и жить не стоит?

– Да нет, совсем нет! Просто… просто… – Тут Росс замолчал.

– Ну что же ты? Продолжай.

Но Хантер молчал, вновь пораженный воспоминанием о страшном конце Гарри Кука. А как насчет высшего смысла в его жизни и смерти? Это тоже часть картины, которую мы не видим целиком? Зачем Кук погиб страшной смертью – неужели только для того, чтобы удостоиться нескольких строчек в газетной колонке?

– Ладно, Ходж, позволь задать тебе вопрос. Что могло бы заставить тебя, атеиста, убедиться в существовании Бога? Или, по крайней мере, в существовании Высшего Разума – Создателя Вселенной?

Ходж извлек из сумки клюшку и двинулся к освободившейся лунке.

– Не чересчур серьезный вопрос для воскресного утра?

– Мне нужно знать. Мне важно твое мнение. Что стало бы для тебя абсолютным доказательством?

– Ну… пожалуй, я должен увидеть что-то такое, чему не смогу найти объяснения. Что не смогу объяснить ни другим, ни самому себе. От чего нельзя будет отмахнуться, сочтя это ловким трюком.

– Например?

– Не знаю. Например, если за приливом не наступит отлив… Хотя это можно списать на затмение или что-нибудь подобное.

– То есть, если солнце однажды взойдет на западе, ты поверишь в Бога?

– Не уверен, – Ходж пожал плечами. – Первым делом я подумаю, что это какое-то необычное астрономическое явление, которое не смогли предсказать наши астрономы.

– Тогда что?

– Например, что-то из области физики, такое, что совершенно точно невозможно. Что-нибудь в таком роде.

– И если это произойдет?..

Ходж наклонился и поправил подставку для мяча.

– Росс, друг мой, вернись к реальности! Этого не произойдет никогда.

Он ударил по мячу. Удар не получился, мяч соскользнул с подставки и запутался в густой траве.

– Вот видишь! – с улыбкой заметил Росс. – Бог наказывает тебя за неверие!

«Этого не произойдет никогда».

Эти слова стали для Пита Стеллоса своего рода мантрой. Он повторял их на каждый вопрос матери, когда же ее сын остепенится, встретит хорошую девушку и подарит ей внуков.

Девушки Пита не интересовали. Впрочем, как и юноши. Сексуальные желания, играющие в человеческой жизни такую огромную роль, оставались ему чужды и непонятны.

Впрочем, как и люди в целом. Пит плохо сходился с людьми, часто не понимал их, да и не нравились они ему. Поэтому всю первую половину жизни он искал себе такую работу, где не приходилось ни с кем общаться. Сначала работал ночным охранником в «Макдоналдсе» в Де-Мойне, штат Айова. Потом решил, что пора ему повидать мир – или хотя бы родную страну, – получил лицензию и стал дальнобойщиком: исколесил всю Америку из конца в конец, перевозя с запада на восток зерно, с востока на запад – новенькие автомобили.