Взгляд Александра прошелся по тусклым окнам, голым стенам и ретро-мебели в составе тумбочки, кресла и книжного шкафа, – такие незначительные в границах огромного зала.

Его дом. Его пристанище. Его неприкосновенная личная территория, которую он оставил тридцать лет назад – запущенная, пыльная, покинутая. Александр что-то ощущал, что-то связанное с этим местом, что-то родное, но давно забытое, однако облачить в слова испытываемое не мог. Может, ностальгия?

Нет, «ностальгия» – слишком примитивное определение того, что он сейчас испытывал. То, что в нем зародилось, было глубже, значимее и болезненней.

Стены из кирпичной кладки, широкие окна почти до пола, балки и трубы, тянущиеся по потолку, крашеные черным, грубые, металлические…

Этот дом, который в действительности был не домом, а заброшенным промышленным строением, он приобрел не одно десятилетие назад. Огромное трехэтажное здание отвечало всем его притязательным требованиям: просторное, вместительное, замысловатое, с высокими потолками, не стесненное перегородками – степное раздолье, хоть летай. И находилось за пределами города. Изоляция и территориальный простор испокон веков ценились ferus, потому они и селились в отдалении от жилых местностей, благо раньше девственных участков в распоряжении было много. На окраинах сел, вблизи лесов, у горных хребтов, на равнинах и в пещерах они могли расслабиться и быть уверены, что не будут потревожены людьми, и в то же время получат раздолье, в котором так нуждались.

Его жилище являлось олицетворением этой истины.

Однако, несмотря на все свои преимущества, здание долго пустовало: Александр все не решался в него заселиться. Новый дом всегда ассоциировался с новой жизнью, а он к этой самой новой жизни готов не был – перебираться из ночлежки в другую Александру нравилось больше. До поры до времени. Пока не наступило ожидаемое время брать на себя ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизнь целой расы. Ему пора было остепениться. Вот и трансформировал здание фабрики в лофт.

Александр снова обратил внимание на тихих, мирных людей, беспрекословно выполняющих его указания. По-другому быть не могло: Александр контролировал их слабые сознания, не позволяя отвлекаться на пустые беседы. Нельзя было их задерживать в доме, как и затягивать с обременительным ремонтом. Люди и без того слонялись здесь неделю – долгую, напряженную неделю, с восьми до восьми, без выходных. Александр не стал бы нисколько возражать, трудись они здесь целые сутки, но только завершили бы работу скорее, однако не мог быть настолько беспечным. Игры с мозгом – весьма опасны, нейроны чувствительны к электрическим импульсам, он мог травмировать хрупкие разумы. Хуже этого были только проблемы, которые Александру пришлось бы решать с многочисленными недовольными родственниками, которые, несомненно, станут возмущаться зверским графиком и пропажей родных. Это для Александра не существовало Трудового кодекса, тогда как для людей…

А потому он продумал все: люди приходят, делают, что должно, а затем расходятся по своим домам и рассказывают родным и близким очаровательную историю о том, как они проводили отделочные работы в загородном доме банкира, для его прекрасной и дружной семьи.

Состояние рабочих было в норме: Александр ходил по первому этажу, наблюдал за отделкой далекого потолка и, в ожидании завершения трудового дня, приглядывался к людям. Работы проделали много, вплоть до замены устаревших смесителей, которые благодаря наложенному на дом заклинанию в замене не нуждались. Но ничего: новизна восприятия никогда не помешает.

Спустя полчаса Александр остался один: пятнадцать «нанятых» им рабочих одновременно собрались и покинули дом. Однако одиночество продлилось недолго.

Появился Ролан, сменив столь ценимые собой камуфляжные штаны на обычные джинсы. Он вошел в парадную дверь, которая выглядела далеко не парадной, неторопливо прошел вглубь дома, не выказывая явного интереса к его жилищу, и, словно почуяв, где «горячо», подошел к деревянной тумбе.

– Что это? – спросил его ferus, поднимая старинный металлический диск с выгравированным орнаментом.

Александр нахмурился.

– Коллекционная чакра моего отца. – Говорить большего не хотелось. Например, того, что за несколько дней до собственной гибели он отдал ее Александру как сыну.

– Чакра заржавела и потемнела, – заметил Ролан. – И на ней наши символы.

Да: филигранная ковка, Символы Предков. И ржавчина. Чакра всегда была такой.

– Убери ее, думаю, это память. – Ролан внимательно посмотрел на Александра и положил оружие обратно.

Да, возможно, и память, но вот ценна ли она. Отношения с отцом у Александра складывались сложно. Видимо, поэтом он отыскал эту чакру там, где отыскал: в одной из пыльных кладовок.

– А ты неплохо жил! – Александр оглянулся: ему навстречу шел Океан, разглядывая окружающие себя метры площади. – Обалдеть. Я тоже так хочу.

Океан и сам жил прекрасно, Александр был в этом убежден. Да и частную жизнь свою охранял не хуже любого ferus. Однако сегодня, невзирая на холодок между ними, а, напротив, в стремлении этот холодок растопить, Александр пригласил друзей к себе, в свою любовно охраняемую обитель. Конечно, временами ferus захаживали друг к другу, и Александр принимал гостей, и не единожды. Только делалось это в порядке исключения: ferus были чужды сверхблизкие контакты.

Но теперь ситуация изменилась, она довлела над ними, приспосабливая их независимый образ жизни под себя. С чего-то нужно было начинать сближаться. И пускай он чувствовал себя сейчас незащищенным, словно в доме топталась толпа китайских туристов, Александр начал с себя.

– Сложно поверить, что все это добро сохранилось. Даже если мебель еще не сгнила, то должна бы заметно подпортиться. – Океан дотронулся до заляпанного краской стула. – Да и мародерство никто не отменял.

– Перед тем как покинуть дом окончательно, я обновил все наложенные на него заклинания и вычертил защиту на долголетие…

Он едва успел договорить, как оглушительный грохот двери о стену возвестил о прибытии еще одного ferus. Ferus, который прорычал:

– Сколько еще эти паршивцы будут действовать нам на нервы? Чего они добиваются? – Дей пнул стальное ведро, которому не посчастливилось попасться под ноги. – Зачем было заманивать нас в Радлес, если они ничего не предпринимают? Давайте уже признаем: нас имеют! И очень жестко! Догмары намеренно выводят нас из себя! Знаете, мне начинает казаться, что то была наша инициатива посетить Радлес, что это нам захотелось свидеться с догмарами, будто мы напросились к паршивцам в гости. И теперь, словно попрошайки, дожидаемся внимания занятого хозяина. Мы скачем подле их персон, словно жалкие, озабоченные кабели! Тогда как эти наглые, подлые трусы отсиживают где-то свои догмарские задницы! – Дей юлой развернулся на пятках и повалился на мягкое кресло, с некоторых пор накрытое прозрачным полиэтиленом.

Рано или поздно это должно было случиться – Дей должен был потерять терпение. Вопрос: двадцать восемь дней – это рано? или это поздно?

Именно столько времени прошло с тех пор, как ferus собрались в Радлесе – двадцать восемь дней. Но догмары так и не появились. Ferus уже в открытую себя демонстрировали: прогуливались по городу, ели, пили – светились всевозможными способами, только врагам было все равно.

Куда они могли подеваться? Куда могли запрятаться? Ferus побывали во всех уголках Радлеса, но не в южной половине города, не в северной догмар не обнаружили.

Дей уставился на Александра, будто это он координировал догмар и давал им дельные советы относительно того, как нужно поступать.

– Догмары мне не подчиняются, – решил внести ясность Александр.

– Тогда кому же, чертовы черти!

– Вряд ли они захотят, чтобы мы снова исчезли, – заметил Океан, проходя на кухню, что была неотделима от зала-гостиной. – Значит, скоро появятся. А если мы все же исчезнем, появятся определенно. Да не может быть! – воскликнул вдруг ferus, открыв один из кухонных шкафов. – Здесь до сих пор хранятся банки кукурузы!