— Ни черта себе! Этот тоннель при наличии такой техники и такого количества людей, какое имеем сейчас в полку, мы будем пробивать до конца войны. К тому же эти подкопы и взрывы не оправдали себя здесь. В этом мы убедились на примере полка Елина.

Говоря это, Панихин имел в виду подкоп под дом железнодорожников, где на глубине пяти метров более двух недель саперы рыли туннель около 40 метров длиной, и на взрыв израсходовали свыше трех тонн взрывчатых веществ, а результат оказался незначительным, так как при этом разрушилась лишь только небольшая часть дома.

В уцелевшей же его части сразу ожили огневые точки врага. Кроме того, и это, пожалуй, главное, подгруппа захвата, которой предстояло вступить в бой через две минуты после взрыва, не двинулась с места. «Случилось то, чего все опасались — наших бойцов оглушило взрывной волной», — писал впоследствии А. И. Родимцев.

Пользуясь этим, враг, усилив освещение переднего края ракетами, обнаружил лежавших бойцов и стал забрасывать их гранатами. В результате группа, понеся большие потери, отошла в исходное положение.

Панихин умолк, стал задумчиво постукивать карандашом по столу. Мне уже казалось, что командир колеблется и сейчас отвергнет предложенный мною план. Но тут он решительно стукнул ладонью по столу, поднялся и сказал свое решающее слово:

— Будем рыть траншею.

В тот же вечер командир полка доложил о всех наших соображениях командиру дивизии. Тот одобрил план и тут же поторопил:

— Немедленно приступайте!..

Работа по прокладке траншеи вначале велась только ночью. И все равно мы не смогли сохранить ее в тайне. Противник заподозрил неладное: без конца стал освещать ракетами и обстреливать минометами то место, где мы начали углубляться в землю. Вскоре огонь врага достиг такой плотности, что невозможно стало работать.

По-разному восприняли в полку эту неудачу. Однако все сочувственно отнеслись ко мне. И лишь Сочнев с иронией доказывал:

— Я же говорил, что ничего не получится из вашей затеи. Нужно немедленно прекратить эту бессмыслицу.

Панихин слушал, слушал и вдруг сказал:

— Вот что, товарищ майор, ройте траншею днем!

Это было дерзкое и рискованное решение, но, к нашему удивлению, оно оправдало себя: гитлеровцы днем совершенно не обстреливали минометами место работы, наверное, потому, что не видели перед собой никакой опасности.

Траншея рылась «тихой сапой». Люди работали стоя на дне рва, отрытого почти в полный профиль, и откопанную землю не выбрасывали на бруствер, а оставляли на дне траншеи до наступления ночи, а потом потихоньку выносили мешками под кручу.

Одновременно с прокладкой хода сообщения, которая длилась больше недели, готовились расчеты штурмовой группы. Чтобы точно определить количество людей в этой группе, нам пришлось решать задачу со многими неизвестными. Дом имел шесть этажей. В какой степени сохранились эти этажи, где там засели немцы, чем они нас встретят? Словом, вопросов, на которые, казалось, невозможно ответить, возникло немало.

Мы рассуждали так: все этажи имеют коридорную систему, значит, в каждой части этажа придется вести бой отдельной небольшой группой. Исходя из этого, мы решили создать штурмовую группу из двенадцати подгрупп — от трех до пяти человек в каждой. Вооружить их винтовками, автоматами, бутылками «КС», ножами, ломами, кирками и топорами.

Всего в штурмовую группу, по нашим расчетам, должно было входить шестьдесят четыре человека, не считая резерва. Он состоял из десяти человек: саперов, артиллеристов и пэтээровцев.

Кроме того, предусматривалось создание небольшой группы закрепления, в которую входили три автоматчика, пулеметчики с двумя станковыми пулеметами и четыре бронебойщика с двумя противотанковыми ружьями. В обязанности группы закрепления входило обеспечить безопасность штурмовой группы с флангов, а в ходе ее продвижения — закреплять очищенный от врага участок дома.

В сталинградских боях отмечены отдельные случаи, когда бойцы врывались в здания, занятые врагом, но достаточно было выйти из строя старшему группы, как у них падала боеспособность, и они покидали захваченный объект.

Чтобы предупредить это, мы назначили в каждой подгруппе не только старших, но и их заместителей. Так, если в группе насчитывалось четыре человека — два, а если же пять — три заместителя. Во главе общей штурмовой группы был поставлен старший лейтенант Василий Иванович Сидельников. Это был среднего роста, энергичный, смелый, лет двадцати пяти русоволосый сибиряк. Его заместителем назначался комсомолец лейтенант Алексей Григорьевич Исаев. Этому юркому, находчивому белокурому пареньку, пожалуй, не было еще и двадцати.

Почти всю штурмовую группу мы сформировали из добровольцев. Первыми на наш призыв откликнулись коммунист гвардии старшина Иван Павлович Корцан, родом с Черниговщины, комсомольцы гвардии рядовые Николай Степанович Логинов — из города Малая Тавда, Аширбек Ашманов — из Казахстана, беспартийные гвардии рядовые Федор Иванович Дроздов — бывший рабочий Сталинградского тракторного завода, кубанец Иван Филиппович Фисун и многие другие бойцы.

Короче говоря, желающих идти на штурм оказалось больше, чем их требовалось для формирования группы. Этот боевой порыв у людей был вызван двумя причинами: желанием как можно быстрей вышвырнуть фашистов из дома, чтобы они не висели над полком, и радостной вестью о том, что советские войска, перейдя в наступление 19 ноября на Дону, на пятые сутки своих действий замкнули кольцо. В окружении оказались двадцать две гитлеровские дивизии, сто пятьдесят отдельных частей, в которых насчитывалось более трехсот тысяч солдат и офицеров.

— Задача войск 62-й армии заключается теперь в том, чтобы активными действиями с востока способствовать успешной ликвидации окруженной вражеской группировки в этом котле, — разъясняли тогда офицеры штаба и политотдела дивизии.

И, конечно, каждый из нас понимал, что штурм Г-образного дома как раз и является одним из проявлений той активности, которая так необходима для нашей победы.

Время начала штурма мы выбрали с таким расчетом, чтобы ворваться в дом под прикрытием темноты, а бой внутри этих сложных лабиринтов вести уже при дневном свете. Начало накопления группы назначалось на четыре часа утра.

Больше всего нам пришлось ломать головы над тем, как перед началом штурма подавить вражеские пулеметы на восточной стороне дома: ведь попасть в амбразуру в темноте на расстоянии тридцати метров было трудно даже такому прославленному снайперу, каким был у нас в полку Вернигора. Мы решили тогда применить для этого ручные огнеметы, которые бьют на пятьдесят-шестьдесят метров, а диаметр огненной струи на этом расстоянии достигает трех-четырех метров.

Но в полку не было огнеметов, и Панихин связался со штабом дивизии. На второй день в мое распоряжение поступили два огнеметчика. Оба они оказались молодцеватыми парнями-казахами. Одному из них было лет восемнадцать, другой — несколько постарше. Фамилии их я не помню, к сожалению. Беседуя с ними, я установил, что оба они еще не участвовали в боях. Это насторожило меня: выполнят ли они столь ответственное задание, от которого зависел успех нашей операции?

«Надо проверить, умеют ли они обращаться со своим оружием?» — подумал я и пригласил их под волжскую кручу. Нарисовал там амбразуру и отмерил от нее тридцать метров.

— А ну, хлопцы, показывайте свое мастерство, — распорядился я.

Задача была выполнена отлично.

— Рахмет жолдастар, жахсы атасын (спасибо, товарищи, хорошо бьете), — похвалил я их. И вот тут-то у меня и родилась новая мысль — провести генеральную репетицию со всем составом штурмовой группы. Я доложил об этом командиру полка.

— Штурм назначен на первое декабря. В твоем распоряжении еще больше суток. Вполне можешь провести, — сказал Панихин.

В тот же день мы отыскали на берегу Волги полуразрушенное сооружение, похожее на восточную стену нижнего этажа Г-образного дома. Пробили в нем две амбразуры. Отойдя от стены на тридцать метров, то есть на такое расстояние, где группа должна накапливаться для штурма, протрассировали копию траншеи, идущей к Г-образному дому. В следующий день отрыли ее глубиною в колено, а перед стеной установили нечто подобное немецкому проволочному заграждению.