Я отправился на левый фланг обороны полка. По пути заскочил в медпункт, который располагался у берега в полуподвальном помещении полуразрушенного дома. Из операционной показался худенький молодой человек в белом халате:

— Начсанслужбы полка гвардии капитан медицинской службы Комелев Николай Кириллович.

Поскольку это была первая наша встреча, я тоже представился.

Устало вытирая пот со лба, Комелев сказал:

— Черт знает, что за день выдался сегодня. Вроде бы и боя нет, а раненые все поступают и поступают.

— Снайперов, наверное, подбросили на наш участок.

— Да, да! Представьте себе, все с пулевыми ранениями. А у этого, которого только что оперировали, два ранения навылет в плечо и одно слепое в шею. Сложнейшая операция была.

— Будет жив?

— Не знаю, сам главный хирург полка Каранадзе оперировал. Рука у него легкая.

С Иосифом Георгиевичем Каранадзе я тогда не был знаком, но как о специалисте-хирурге слышал много. Рассказывали, что он даже в темноте, на ощупь, извлекает у раненых пули, осколки и «штопает» рану. Позже я убедился, что хвалили его не напрасно. Это был хирург высшего класса и благороднейшей души человек. Сотням воинов спас он тогда жизнь.

— Ну и душно здесь, — сказал вдруг Николай Кириллович и предложил выйти на улицу. Молча мы поднялись по ступенькам и тут же, при входе уселись на кирпичи под стенкой. Мимо нас по траншее юркнула девушка с двумя кубиками в петлицах и медицинской сумкой на боку.

— Привет! — кокетливо крикнула она и помахала рукой.

— Кто она?

— Командир санитарного взвода 1-го батальона Оля Гонтарева.

— Гонтарева? Позволь, рассказывали, что в первые дни боев в Сталинграде ее привалило кирпичами в подвале, потом еле откопали.

— Точно она, товарищ майор, — оживился начсанслужбы, — это было 29 сентября, когда фашисты пытались столкнуть нас в Волгу. Беспрерывно бомбили с воздуха и били из артиллерии, то и дело бросались в атаки. Ольга со своей помощницей — санинструктором Дусей — нашли подвальное помещение, организовали в нем медпункт и начали обрабатывать раненых. Однако гитлеровцы порой нажимали так, что им приходилось откладывать бинты и браться за винтовки, а отбив атаку, ползти за ранеными.

Потом от взрыва снаряда случился обвал. Отбивая атаки, гвардейцы одновременно стали откапывать подвал. Мало кто остался там в живых. Ольга была без сознания, и ее отправили в госпиталь. К счастью, там она быстро поправилась и вот, как видите, воюет вместе с нами.

Уже после войны я узнал, что Ольга Ивановна стала женой Николая Кирилловича.

Простившись, я отправился на левый фланг обороны полка. Там вновь осмотрел Г-образный дом и дом железнодорожников. Установил, что оба они связаны между собой траншеей. Это еще раз подтверждало наше предположение о том, что Г-образный дом — крупный опорный пункт гитлеровцев, и к нему, в случае необходимости, они могут в любое время дня и ночи перебросить живую силу из любого района города. Я увидел с этого места, что правый угол восточной стены закрывал собой часть северного крыла здания.

Размышляя над этим открытием, я быстро вычертил план дома на клочке бумаги и тут же определил точку своего нахождения по отношению к этому объекту. Затем, анализируя чертеж, перенес на нем точку своего стояния несколько ближе к дому. Потом провел от нее линию. Она прошла угол восточной стены и, на этот раз, миновав все северное крыло, устремилась дальше. Глядя на только что сделанную схему, я обрадовался и чуть было не закричал «ура».

Обрадоваться было чему: все предыдущие планы штурма Г-образного дома строились на той основе, что торцовая стена северного крыла дома находилась в шести метрах от края оврага Безымянного. В овраге можно было незаметно от врага накопить силы больше полка. Затем стремительно продвинуться до торцовой стены и, бросив гранаты в окна, ворваться в дом. Одновременно наносился удар во внутренний угол дома и вспомогательный, отвлекающий, удар — на торцовую стену его восточного крыла. Последняя находилась, примерно, в ста метрах от обрыва Волги.

При этом всегда получалось так, что, как рассказывали комбаты, противник встречал атакующих внутренний угол дома многоярусным перекрестным огнем пулеметов, автоматов и мелкокалиберных пушек, а атакующих торцовую стену северного крыла отсекал пулеметами из здания 38-й школы, стоявшей через улицу, за Г-образным домом.

Вычерченная мной схема открывала перед нами новую идею штурма.

Вечером я доложил Панихину о своих наблюдениях. Вручил ему и карту огневых точек противника в Г-образном доме, составленную комбатом Кулаевым в результате разведки боем.

На карте значились два противотанковых орудия, размещенных в нижнем этаже северного крыла, и двадцать одна пулеметная точка. Из них, что особенно важно, только два пулемета находились на восточной стене. Остальные же — по стенам дома, обращенным к оврагу.

Слушая меня и разглядывая карту, Панихин молча тянул свою трубку.

— Выходит, что у них на участке в восемьдесят метров стоят два орудия и девятнадцать пулеметов, которые имеют четырех-, пятиярусный перекрестный огонь. И мы против такого огневого кулака бросали свои главные силы. А там, где действуют лишь два пулемета, делали вспомогательный удар. Дела-а, — закончил он.

— Да, именно так обстояло…

— Значит, ты предлагаешь в новом штурме главный удар нанести по восточной стене, против двух пулеметов? Так я понял?

— Так точно, товарищ подполковник. Считаю, что и эти два пулемета можно будет обезвредить и, таким образом, оставить немцев ни с чем. А ворвемся в дом — там станем хозяевами.

— Твои доводы верны, — согласился Дмитрий Иванович. — Немедленно приступай к разработке плана нового штурма. Только, пожалуйста, не пори горячку, обдумывай каждую деталь. А всю подготовку держи в секрете.

— Одному мне трудно будет провести всю эту работу, товарищ подполковник.

— Понимаю. Но кого бы тебе подключить?.. Сочнева? Пожалуй, лучше его не трогать. Он сейчас противник не только штурма, но и разговора об этом. Комбатов тоже нельзя отвлекать от обороны. — Панихин снова затянулся. — Да, я совсем забыл! Дмитриев у нас сейчас без войск. Бери его и действуй!

Гвардии лейтенанту Владимиру Дмитриеву было лет двадцать пять. В полку его так же, как и меня, считали «новым», хотя он до моего прихода уже командовал взводом связи и несколько дней — батальоном.

В предложенную работу Дмитриев включился с большой охотой и оказался полезным помощником.

Подготовка штурма началась с точного определения размеров дома и расстояния от него до обрыва. Это мудреное вычисление мы провели по методу определения расстояния на недоступных местностях. Здесь впервые в своей жизни я с пользой применил знаменитую теорему Пифагора.

По старательно сделанному чертежу мы установили, что от крутого обрыва берега Волги до дома — 113 метров. А точка, где должна сосредоточиться штурмовая группа для решающего броска, то есть то место, которое не просматривалось из окон и амбразур северного крыла дома, оказалась всего в тридцати метрах от восточной стены, как раз у проволочного заграждения противника. Этот подсчет вызвал большую дискуссию у штабистов.

— Все это хорошо рассматривать и определять теоретически, на бумаге, — высказался Сочнее. — А как практически вы накопите свои силы под носом врага и бросите их на штурм? Ведь от обрыва до этой вашей заветной точки, по крайней мере, около ста метров, как вы их преодолеете? Что ж, по-вашему, противник будет ждать, пока вы там накопитесь?

Конечно, начальник штаба во многом был прав. Однако Дмитрий Иванович возразил ему:

— Хорошо, допустим, это голая идея. А что ты можешь предложить?

Сочнев промолчал. Панихин вопросительно взглянул на меня. Не дожидаясь его вопроса, я ответил:

— Думаю рыть открытую траншею к дому, товарищ подполковник.

— Какая длина ее? — осведомился Панихин.

— Восемьдесят три метра. А если пробивать тоннель хотя бы только до восточной стены, то сто тридцать, — дал я справку.