— Меня так же беспокоит и другой аспект, — игнорируя ранее мною сказанное, продолжила сестра Оливье, — Похоже Эмиль находит её привлекательной, а это просто недопустимо, — наконец раскрыла она свою главную тревогу.

— Почему же? Марианна приятна внешне, у неё все задатки, дабы вырасти в красивую девушку, — ответила я, сделав вид, что не замечаю истинную подоплёку возмущения.

— Как вы не понимаете дорогая?! Я не хочу, чтобы девочка жила пустыми мечтами о союзе с моим сыном, да ещё и с таких младых лет. Эмиль никогда не женится на незаконнорождённой, какой бы богатой она ни была. Что бы ни говорил месье аббат, но девочка рождена во грехе. Разве допустимо пускать такую дурную кровь в древний род?! — воскликнула она, видимо, удивляясь моей недальновидности.

На миг я опешила, не зная, что ответить, на столь резкое, даже озлобленное заявление графини. В это время я услышала как кто-то пробежал по коридору, и дверь в спальню Марианны громко хлопнула. По всей видимости, я не до конца закрыла дверь в свою опочивальню, и меня посетила мрачная мысль о том, что девочка могла услышать наш с графиней дель Альваро разговор.

Набросив на ночную рубашку халат, я быстро вышла в коридор, и направилась к девочке. Постучавшись в дверь её комнаты, я не услышала ответа — только тихие всхлипывания. Подумав, я осторожно вошла. Марианна лежала на кровати, уткнувшись в подушки и плакала.

— Дорогая, что случилось? — спросила я, присаживаясь рядом.

— Я всё слышала, — сквозь слёзы произнесла она, — Я всегда буду изгоем общества.

— Что за чушь?! С таким отцом, как Рене тебе это не грозит, — погладила я её по волосам.

— И тем не менее, несмотря на деньги моего отца и его титул, все будут относиться ко мне, как мадам Эммильена — брезгливо и осуждающе, — сквозь слёзы возразила она.

— Мадам Эммильена просто чересчур категорична в своих суждениях, не все люди такие, — старалась я её успокоить, — Например, к Раулю все хорошо относятся… ну, кроме неё. Хотя и он не является законным ребёнком, — заметила я.

— Рауль всё-таки мальчик, да и месье граф всё время здесь — он хозяин замка, навряд ли кто-то посмел бы при нём оскорблять его сына, — пробормотала сквозь слёзы она в ответ.

— Послушай, Рене в тебе души не чает… Твоя судьба будет намного удачней, чем у многих законных детей. Когда ты подрастёшь, то будешь приставлена ко двору. В Париже более вольно смотрят на некие аспекты происхождения, да и как увидят тебя, такую пригожую, умную, складную, так сразу бо́льшая часть кавалеров будет у твоих ног, — старалась я утешить девочку.

— Я решила, что выйду замуж только по любви. Хотя сейчас вся эта амурная суматоха мне не интересна, — вздохнув, ответила Марианна.

— Ну… В столице много молодых людей… Мой брат рассказывал, что там даже есть салоны, где мужчины и женщины обсуждают литературу, науки, жизнь двора и философию. Они пьют там шоколад и наравне высказывают своё мнение. Мне кажется, там можно встретить более рассудительного и просвещённого кандидата в мужья, нежели где-то в провинции, — поведала я ей, — А умному человеку уж точно не будет принципиально важно, обвенчаны были твои родители или нет. К тому же, Рене обещал обзавестись некими бумагами, которые всё-таки делали бы твоё происхождение законным.

— Я не представляю как это возможно, — пробормотала Марианна в подушку.

— Не думаю, что твой отец обманывал бы тебя насчёт этого. Да и в Париж он собирался в конце месяца, — указала я ей на очевидные вещи, — Тебе не стоит так реагировать на слова Эммильены. Она просто не может понять, ту силу любви отца к дочери, какая в данном случае здесь. Пусть наглядным примером того, что рождение в браке не всегда сулит любящих родителей, послужит тебе пример Аурелии, — упомянула я в конце своей речи.

— Вы тоже заметили, что эту девочку никто не любил? — спросила Марианна.

Тяжело вздохнув, я кивнула.

— Вообще жаль её… Зачем тогда её забрали из того монастыря?! Знаете, она не хотела возвращаться к своей матери, а предпочла бы принять постриг, — внезапно сообщила моя юная собеседница.

— Откуда тебе это известно? — удивилась я.

— Она сама мне рассказала. Следуя к себе тем вечером, я столкнулась с ней в холле. Она от кого-то, видимо, убежала. Я думаю, от няньки. Мы с ней немного поговорили, и я предложила проводить её в комнату, но она отказалась, сказав, что не хочет сейчас слушать Ребекку. Я и не стала наставать, — пожала плечами Марианна.

— Странно, но Флоренс не говорила, что её дочь хотела остаться в святой обители, — вспомнила я.

— О, мадам графиня сама женщина странная… Она долго спорила со служанкой в своей спальне. Притом, что Ребекка довольно нагло перебирала вещи своей госпожи и заявила, что возьмёт какое-то платье.

Я удивлённо посмотрела на Марианну.

— Может она хотела почистить платье своей госпожи или заштопать? — предположила я.

— Нет. Она заявила, что возьмёт именно «этот наряд, так как он прекрасно на ней сидит» и цепочку, — возразила девочка.

— И что мадам графиня?

— Она разрешила ей это, сказав «делай, как знаешь».

— Что ж, это и правда довольно чудно́, но, возможно, этому есть вполне логичное объяснение, — улыбнулась я ей, — В любом случае, тебе лучше сейчас успокоиться, и забыть о словах Эммильены. Начинай настраиваться на прекрасный выезд в великолепную столицу, в будущем.

Девочка кивнула. Пожелав ей спокойной ночи, я быстро вышла из её спальни.

Вернувшись к себе, я застала там Оливье, в то время как Эммильена и Мод ушли.

— Вы решили игнорировать принятие пищи? — указал он мне на поднос с остывшей и нетронутой едой.

— О, я только что хотела приступить к ужину, — торопливо произнесла я.

Между Оливье и мною споры о моём питании возникали довольно часто и всё это заканчивалось тем, что мне как ребёнку читали длинные наставления, а затем чуть ли не насильно заставляли поглощать довольно большие порции разнообразных яств.

— Я ходила успокаивать Марианну, — оправдалась я.

— Чем же она расстроена? — Оливье внимательно смотрел, как я приступаю к жаренной курице.

Я без утайки рассказала супругу всё о словах Эммильены и реакции дочери Рене на них.

— Я поговорю с ней, дабы она не так резко выражала свои мысли. Но, тем не менее, и Марианне, и Раулю надо привыкать к тому, что в обществе многим их происхождение будет казаться неприемлемым, — спокойно ответил он.

Он потёр переносицу, и сел в кресло возле камина, откинувшись на его спинку.

— Сегодня был тяжёлый день, — пробормотал он.

Я молча наполнила кубок, стоявший у меня на подносе, и подала ему.

Оливье устало, но тепло улыбнулся мне.

— Благодарю вас, моя нимфа, — прошептал он, и сделал большой глоток, однако, затем поморщился, возмутившись: — Это же не вино!

— Конечно, нет. Это прекрасный сидр, — пожала я плечами.

— Месье Жаме говорил, что вино вам полезно, не стоит игнорировать его слова, — ответил на это супруг.

— Я не смогла полюбить сей напиток, поэтому предпочитаю сидр. И месье Жаме говорил, что я не должна расстраиваться, а значит, вы мне должны, хоть в плане еды, но угождать, — возразила я, — Кстати, что по поводу гибели Аурелии?

— Ну, моя нимфа, как вы услышали, стоя возле моего кабинета, то мы смогли прояснить некоторые факты…

— Но откуда вы узнали? — удивлённо произнесла я.

— Дорогая, если захотите быть незамеченной, то вам не следует столь обильно пользоваться духами, которые вам презентовал Рене…

Я сильно покраснела.

— Я просто хотела узнать поболее о бедной девочке. Не каждый день в нашем озере можно увидеть труп ребёнка.

— Я не собираюсь вас корить за ваше любопытство, хотя вы и сами должны помнить о вреде волнения вашему положению, — слабо улыбнулся мне Оливье.

— Так значит, труп Аурелии будет завтра увезён? — спросила я, пытаясь уйти от темы о моём здоровье.

— Да. Сегодня месье де Брионн послал слугу с письмом к кузену. Завтра он отправится в его поместье со своей печальной ношей в сопровождении с супругой, если она будет в состоянии это сделать. Я же отдал распоряжение узнать в городке обо всех, кто въезжал или выезжал вчера. Возможно, нам удастся найти ту странную наездницу, — сообщил граф.