— Вы серьёзно считаете, что я этот кусок ткани не сниму с глаз? — с сарказмом спросила я, уже потянувшись к ней.

— Мадам, если вы сейчас снимите эту повязку, то я вас привяжу к спинке кровати, и особо нежных церемоний вы от нас уже не дождётесь, — холодно остановил меня граф.

— Вы что, способны меня взять с силой? — с обидой и вызовом вопросила я.

— Какие бредовые мысли, сударыня. Никто вас с силой брать не собирается. Просто на ваши желания мы не обратим внимания, — фыркнул Оливье.

— Какая жалость, что вы не видите разницы между моим вопросом и вашим ответом, — с некоторым цинизмом ответила я.

— Мадам, неужели мы вам неприятны? — задал вопрос Рене.

— Месье, на расстоянии вы довольно милый человек, но я не могу забыть, что вы сотворили со мной, — зло прошипела я в ответ.

— Но ведь сработало же! Да и потом, уверяю вас, втроём процесс достаточно приятный. Вас сдерживают лишь условные рамки общества, — ответил аббат, всё-таки сумев стащить с меня рубашку.

Наконец, я прибегла, на мой взгляд, к несокрушимым доводам для отказа в близости.

— Господа, вы наверное забыли, но я уже в положении, а в это время всякие подобные ласки запрещены.

— Мадам, это полная чушь, — возразил мне Рене.

— Я спрашивал у месье Жаме по поводу данного аспекта. Так вот, до восьмого месяца мы можем не отказывать себе в близости. А потом, конечно, сто́ит несколько воздержаться, — добавил Оливье, окончательно стащив с меня панталоны.

— Просто расслабьтесь. Ни о чём не думайте. О наших отношениях никто не знает, вы ни от кого не получите укора или порицания. Вы не обманываете, вы не изменяете, — увещевал Рене, поглаживая меня по спине.

— К тому же, наши действия на троих, не будут ча́сты. Только пока ваш срок ещё невелик, — добавил Оливье.

Я ничего не ответила, а лишь вздохнула. Возможно ли и вправду расслабиться во время подобного действа?

Сперва они просто гладили мои руки, плеи, спину… Затем Рене прильнул к моим губам, и начал упоительную пытку поцелуем, в то время, как Оливье решил первым посетить мой «грот любви» и довести меня до столь любимого мною пика. Вначале я ещё могла различить, кто целует меня, а кто осязает, но затем всё слилось: прикосновения, запах парфюма Рене, аромат терпкого вина Оливье. Вскоре я полностью погрузилась в одни только ощущения — ощущения удовольствия и эйфории. Мои стоны неконтролируемо наполняли спальню.

Закончилось это когда меня довели до самого высокого пика страсти. Я испытала непередаваемое словами наслаждение, перед которым меркнут все сравнения и эпитеты. Но это не могло длиться вечно — крылья этой страсти рассыпались на тысячи перьев, и я низверглась вниз…

Не в силах выдержать сильную волну экстаза, я вскрикнула, и на минуту отключилась. Очнулась я от того, что Оливье протирал влажным платком моё лицо. Белая повязка исчезла с глаз. Я была укрыта одеялом до самого подбородка.

— Думаю, на сегодня нам всем достаточно любовных приключенний, — подвёл итог супруг.

К своему удивлению, я ощущала практически полное спокойствие. Хоть в теле и присутствовала небольшая ломота.

— Нашей инфанте надо подкрепиться. Столь громко выражать свою радость — это требует много сил, — усмехнулся Рене, и вскоре на коленях у меня оказалась чаша с фруктами.

— Помилуйте, да я ведь это не съем, — я попыталась отодвинуть угощение, явно было рассчитаное на трапезу нескольких человек.

— А вы попробуйте. Мы с Оливье вам в этом поможем, — усмехнулся аббат, и взял гроздь винограда.

Граф выбрал большой апельсин, и тут же очистил его. Фрукты с едва уловимой очередностью один за другим следовали мне в рот. Когда с апельсином и виноградом было покончено, Рене взял большое яблоко, а Оливье грушу.

— Всё, хватит, иначе меня стошнит, — капризно отодвинула я чашу от себя.

— Вам надо сейчас обильно питаться, — напомнил Оливье.

— Но не до степени тошноты, — возразила я.

Пару мгновений подумав, граф убрал фрукты.

— Знаете, ваше положение и недомогания переносились бы легче, если бы вы, начиная с более раннего возраста, питались лучше, — заметил он.

— Неужели ваш лекарь этого вам не сказал? — спросил Рене.

— На тот момент мои родные переживали большое горе — потерю матери, затем смерть отца и старшего брата. О моей диете тогда мало кто думал, — пояснила я.

— Как, впрочем, и о досуге. И о выходе в свет, — подвел итог граф.

— Ну, Луи не то, чтобы пытался вывести меня в свет. Какое-то время он настаивал на общении с дочерьми барона де Флёр, считая, что компания других юных особ будет мне полезна. К тому же они жили достаточно близко, — попыталась я оправдать родню.

— И вам это не нравилось? — спросил Рене.

Я замолчала, поджав губы, думая об истинной причине, прекратившей данное общение.

— Нет, с ними… Было неплохо, они были болтливы, но воспитаны. Всегда знали много сплетен, но между Флоренс, старшей сестрой, и мною произошло нечто, что свело на нет наше общение, — подбирая слова ответила я.

— Что же? — спросил Оливье.

— Я предпочитаю это не вспоминать, — прошептала я, чувствуя как краснеют щеки и шея.

— Вы нас заинтриговали, инфанта. Что же такое сделала та девица? Высмеяла ваш наряд, украла ленточки или флиртовала с кавалером, который попытался за вами ухаживать? — усмехнулся Рене.

— Нет, все намного противнее, — прошептала я.

— Дорогая, я думаю, что это воспоминание вас беспокоит, и вам необходимо излить кому-то свою душу, — произнёс граф, и погладил меня по руке.

Я вздохнула, и, закрыв глаза, просто сказала:

— Она пыталась меня осязать, будто бы была мужчиной, — после этих слов повисла тягостная пауза.

— Какая мерзость, — проговорил Рене.

— Но она не успела сделать ничего серьёзного, и я вырвалась, — быстро ответила я.

— И как же это случилось? Вы уверены, что это был именно сей процесс? — уточнил граф.

— Тогда я не понимала её действия, для меня они были диковины… Намного позже я осознала, что она пыталась со мной сделать. Флоренс де Флёр была старше нас всех, помимо неё в семье были Француаза и Шарлотта. На тот момент ей было пятнадцать лет, а мне тринадцать. Анри особо не занимался мною, перепоручив заботы обо мне Луи и Мод. Луи думал, что общаясь со сверстницами из благородной семьи, я несколько развеюсь, и легче переживу горечь утраты. Вначале Флоренс была со мной просто приветлива, выражала сочувствие, принялась меня опекать. Мне это и правда нравилось, такая забота. Потом её поведение становилось всё более странным; иногда она пыталась особо сильно меня обнять, дотронуться до груди, поцеловать в губы… Это случилось летом, когда их отец устроил на озере купальни. Было очень душно, и мы не прочь были охладиться. Там так же присутствовали и ещё некоторые знакомые и подруги сестёр с гувернантками, служанками… Флоренс же заманила меня в уединённую часть, под предлогом тайного разговора, предложив в начале поплавать в воде. Когда мы оказались в озере, она внезапно привлекла меня к себе, запустила руку под рубашку и постаралась протиснуть её в лоно. Я испугалась, сильно её лягнула, выбралась из воды, и убежала. Потом она пыталась убедить, что это была шутка, но её действия мне не понравились.

— Вы рассказали брату? — спросил тихо Оливье.

— Да, но не сразу. Поначалу я просто стала избегать поездок к барону — сказывалась то больной, то занятой. Потом Луи вызвал меня на разговор, дабы узнать причину такого поведения. Когда я ему рассказала, то он сам запретил эти встречи. Не знаю, рассказал ли он отцу Флоренс. Я с ней более не встречалась, и в том же году её спешно выдали за замуж за человека, который был намного старше её.

— Чтож, логичное решение, дабы прекратить позорные наклонности, — заметил супруг.

— Более я не сближалась со сверстницами, предпочитая пребывать в своём замке, — закончила я свой рассказ.

— Кстати, инфанта, у меня к вам два вопроса. Один не совсем приличный, но всё-таки вам надо ответить на него, — повернулся ко мне Рене.