К моему удивлению, дядя тоже не стал возражать, и раненный слуга не опознал месье де Лаваля. Он рассказал лишь, что просто свалился от усталости с ко́зел на крутом повороте дороги, и угодив в овраг, поранился.
В благодарность за то, что кучер не бросил меня и попытался защитить, его лечением занялся месье Жаме, а Оливье отослал увесистый мешочек с монетами. По словам лекаря, парень был здоровый, и раны на нём быстро заживали.
Однако в тот день, когда хоронили месье де Лаваля, пришла ещё одна страшная новость. Дидье был задушен подушкой во сне Мадам де Лаваль. Сама вдова приняла яд, оставив простую записку, со словами: «Это безумие должно закончиться».
Все списали случившиеся на нервный характер женщины, обезумевшей от горя, потери супруга, и сына. Письмо её, по словам Оливье, потом исчезло. В право наследства должен был вступить дальний родственник, который никогда не общался с графом и его семьей. А пока мрачный замок оставался под присмотром молчаливого управляющего. Род де Лаваль бесславно прервался, чего с таким ужасом и безумием боялись его главы.
====== Глава 14. Внезапные гости ======
О моем деликатном положении довольно быстро стало известно всем в замке, а вскоре и моему дяде. Граф де Бельфор на радостях приказал служить благодарственные мессы в церквушке, в своём городке. Оливье так же выразил благодарность Небесам, сделав большое пожертвование своему приходу.
Отныне всё внимание было сосредоточено на мне и моём здоровье; каждое утро начиналось с осмотра у месье Жаме и потребления бесконечного количества укрепляющих отваров. Пытки едой в обеденной зале с помощью верёвки и насильственного кормления, Оливье и Рене уже не предпринимали. Отчасти из-за присутствия Эммильены, Эмиля, а так же с нами отныне ела и Марианна.
Хоть аббат и боялся отвержения и неприятия его дочерью, как отца, на самом деле всё прошло довольно гладко. Она была откровенно рада обретению родителя, к тому же достаточно состоятельного и влиятельного. Рене, в свою очередь, охотно и искренне уделял ей внимание, в котором она сейчас чрезвычайно нуждалась. Словом, вскоре отношения аббата и его дочери стали относительно гармоничными.
В начале их более тесного знакомства и общения, Рене думал отправить девушку в хороший монастырь, дабы она получила должное образование. Но та явно не была рада этому, хотя и не высказывала недовольств открыто; после предложения отправить дочь набираться разума в святую обитель, девочка стала держать себя со своим отцом подчёркнуто-вежливо, довольно холодно, и стала молчаливой. Рене почувствовал её негативное отношение к его предложению, и был какое-то время занят решением проблемы. Но что делать с Марианной, если она не хочет в монастырь? Это, по всей видимости, с чужими детьми он был строг и непреклонен, мог за малейшую оплошность сделать замечание Раулю или Ксавье, но со своей единственной дочерью он старался быть мягким и деликатным. Особенно если поблизости находилась я.
Вскоре проблему он всё-таки решил, высказав свои опасения по поводу дальнейшего места пребывания Марианны моему супругу. Оливье в ответ на это, предложил оставить девочку у нас в замке. Данный разговор происходил в нашей спальне, куда аббат зашёл перед сном, дабы пожелать нам доброй ночи.
— Друг мой, не вижу проблем и в образовании девочки. Насколько я знаю, месье Лурье согласился заняться обучением мальчиков, так почему бы ему не пополнить багаж знаний и Марианны? К тому же они дружны, он всегда её защищал, — ответил граф.
— Увы, старик-учёный был лучшим отцом, нежели я, — печально вздохнув, произнёс Рене.
— Не стоит себя корить в случившемся. Вы же не знали, где пребывает девочка, и, как любой нормальный человек, верили в материнские чувства Камиллы. Но у вас есть шанс позаботиться о сейчас. Скажем, познать радость отцовства, — заметил Оливье, — К тому же я могу попросить Эммильену, и она, я просто уверен, с радостью расскажет вашей дочери о том, как вести хозяйство в замке. Да и моей жене тоже…
Внезапно он повернулся ко мне. Я сидела возле зеркала, распуская локоны из причёски, и высвобождая из них шпильки. Услышав такое неоднозначное дополнение с отсылкой на мою персону, я невольно надула губы. Терпеть надменную женщину мне становилась с каждым днём всё труднее. Наши ссоры случались чаще и заканчивались обычно тем, что я в слезах уходила к себе.
— Я не собираюсь слушать наставления вашей сестры. Хватит с меня того, что она укорила меня в потери первенца, — обиженно возразила я, и, подойдя к шкафу, начала копошиться в поисках новой ночной сорочки.
— Дорогая, она просто не знала всего. Простите вы уж ей, — пробормотал мой супруг.
Каждый раз вспоминая о своей печальной утрате, слёзы непроизвольно лились из глаз. Месье Жаме объяснил это некой нервозностью, которая по случайному стечению обстоятельств наложилась на беременность, сделав меня слишком впечатлительной.
Заметив в моих глазах слёзы, Рене быстро подошёл ко мне и обнял. Такое проявление внимания и сочувствия с его стороны было приятным, хотя для вида я всё же попыталась слабо сопротивляться.
— Ну-ну, моя нежная инфанта. Если вы не хотите учиться житейским премудростям у этой дамы — никто вас не неволит. Кстати, помнится, мадам Полин, что занималась вашей свадьбой, очень компетентная и спокойная женщина. Почему бы не пообщаться с ней по этому поводу? — предложил он мне, на что я тут же согласно кивнула.
Немного успокоившись, я отошла за ширму, и ещё дрожащими руками принялась дёргать шнуровку своего платья. Услышав мое пыхтение, Оливье вздохнул, и, подойдя ко мне, молча помог распустить её. Поблагодарив графа, я взяла ночную рубашку, висевшую сверху на ширме.
— Кстати, дорогая, где Мод? Почему вы мучаетесь, снимая с себя платье? — спросил супруг.
Несмотря на мои возражения, он зашёл за ширму, и помог мне снять корсет.
— Она проводит вечера с Гертрудой. Ей скоро рожать. Я подумала, что ничего страшного не будет, если какое-то время она проведёт с ней, поддерживая, — просто ответила я.
— Какое у вас доброе сердце, моя инфанта, — голос аббата прозвучал подозрительно близко с ширмой.
— Пожалуй, далее я продолжу сама, — проговорила я, обращаясь к Оливье, развязывающему мне юбки.
Он усмехнулся, и, оставив меня, вернулся к своему другу. Отойдя подальше, мужчины о чём-то тихо заговорили.
— Я думаю, это будет правильно, — расслышала я слова супруга.
Голоса умолкли, словно выжидая.
— Пожалуй, стоит попробовать, — вновь сказал Оливье.
— Уверяю вас, что это поможет ей расслабиться, — в голосе аббата звучал сарказм.
Затем всё стихло. Но в то же время послышались некие движения по ту сторону ширмы.
Внезапно кто-то потушил все свечи, и теперь комнату освещали только языки пламени в камине. Облачившись в тонкую батистовую рубашку, я осторожно вышла из-за своего укрытия.
Полог кровати был задёрнут. Видимо нечто заставило Рене быстро покинуть нас, а Оливье уже лёг. Я осторожно подошла к постели, удивившись, что мой супруг занял моё место — справа. Но прежде чем я приняла решение залезть с другой стороны, крепкие руки подхватили меня, и быстро затащили на ложе.
— Что происходит?! — возмутилась я, оказавшись в кровати.
К своему ужасу я осознала, что нахожусь между Оливье и Рене.
— Всё в порядке, инфанта. Просто мы решили, что неплохо бы посвятить эту ночь любви, — усмехнулся Рене, — Эта ночная рубашка вам невероятно идёт, но мы сейчас избавимся от неё…
— Знаете, я не собираюсь заниматься с вами сим развратом!!! — возмущённо зашипела я, шлепая аббата по рукам, едва он попытался снять с меня рубашку.
— Дорогой друг, я предупреждал вас о её реакции. Давайте своё смирительное средство, — скомандовал Оливье, попытавшись стащить с меня панталоны, но я достаточно больно легнула его ногой.
Усмехнувшись, Рене вытащил из рукава своей рубашки ленту. Это была простая широкая лента из достаточно длинного белого атла́са. Прежде чем я смогла понять, для чего это, аббат довольно быстро завязал ею мои глаза, использовав её в качестве повязки.
