Совершая сей скоропалительный и не совсем удобный процесс переодевания, мне невольно вспомнились актёры бродячей труппы. Как и то, что я пропустила спектакль по любимому произведению. С сожалением и досадой, я достаточно громко вздохнула.

 — Чем вы снова недовольны, нимфа? — спросил Оливье, ожидавший возле кровати.

 — Вспомнила, что пропустила представление, — честно ответила я.

 — Мадам, потеря совсем небольшая. Уверяю вас, лицезреть грубых мужланов, в женских безвкусных тряпках — то ещё удовольствие, — хмыкнул аббат.

 — Ну, может вы и видели нечто получше, но я же провела всё детство в месте несколько изолированном, и далеко не в сверкающей столице, — пожала я плечами, облачившись в рубашку мужа, и стала натягивать сухие чулки.

 — Не переживайте так. Скоро лето, вы поедете к морю… Оливье рассказал, что вы давно там не были, — решил подбодрить меня Рене.

Я еще раз сильно вздохнула.

 — Хотите мы пригласим эту труппу к нам? Они поставят всё, что пожелаете, — предложил граф.

 — Конечно хочу! — несколько капризно ответила я. Переодевшись, я скинула мокрую одежду на пол, и удобно устроилась под одеялом. Сказав супругу, что всё закончено, я слегка зажмурилась от желтоватого света свечи, когда он одёрнул полог. Вскоре я почувствовала тёплые руки на своем стане. Оливье обнял меня, прижав к себе.

 — Нимфа, нам всем необходим сон, — проговорил он, поцеловав меня в щёку.

 — Особенно мне… после погони за нашей инфантой, пребывавшей в мире грёз, — пробурчал аббат, и, пододвинув два кресла, устроился на них.

Однако после непродолжительного молчания, он вновь подал недовольный голос:

 — Друг мой, у вас в опочивальне зябко…

 — Я думаю, что у вас в спальне намного теплее, — пробормотала я.

 — Отнюдь нет. Ведь я пришёл к вам, так как она осталась не протоплена, — ответил Рене.

 — И что вы предлагаете? — поинтересовалась я.

 — Может вы пустите меня в кровать, — смиренно последовал ответ.

 — Даже не знаю, разве что в ногах, — с сарказмом ответила я.

— Анна, где же ваше христианское сострадание? Он же всё-таки спас вас от прыжка с башни, — отозвался Оливье.

 — Ладно, — пробормотала я в вполголоса, так как мои глаза уже слипались.

Послышались шаги, и рядом легло другое тело. К моему неудовольствию, аббат прижался ко мне, и его рука медленно скользнула по моему плечу. Из-за навалившийся усталости сопротивление с моей стороны было минимальным. Да и Рене, кроме приятного поглаживания моей спины, более ничего не делал. Вскоре я провалилась в мир грёз, замечая перед захватившими меня сновидениями, что с аббатом стало намного теплее. На следующее утро я не застала Рене рядом. По словам Оливье, с рассветом он ушёл к себе, дабы не вызывать вопросы у слуг. К тому же супруг словно невзначай напомнил, что надобно было бы и нам сходить на утреннюю службу:

 — Порадуйте отца Доминика своим присутствуем, а то он, видимо, уже скучает по вам, — улыбнулся он мне.

И этим утром я сидела в часовне возле замка, одариваемая одобрительным взглядом священника, чувствуя головокружение от духоты и дыма свечей. Аббат решил поговорить с девочкой сразу после завтрака, во время коего он был молчалив и задумчив. После он отправился для общения с Марианной в её комнатушку. Я же никак не могла забыть события прошлой ночи. Если я ходила во сне, то почему Оливье ничего мне не говорил? О чём ещё он умалчивает? Вчера тонкий аромат изысканного парфюма Рене вновь возродил воспоминания о том непотребном сне. Пару раз я заговаривала с супругом об этом, и каждый раз он заверял, что мы провели ночь вдвоём. По его словам, уж Рене бы он заметил в постели… Мне очень хотелось пообщаться с кем-либо, обсудить свои подозрения, но единственным существом, с которым мне было спокойно, был отец Далматий. Хотя даже после знакомства с ним, не думаю, что супруг приветствовал бы эти встречи. Раздумывая над тем, как можно потихоньку выскользнуть из замка, после завтрака я вышла из обеденной залы вместе с Оливье.

 — Вы несколько задумчивы, дорогая, — заметил он.

 — Меня беспокоят мои сны, — честно призналась я.

 — Неужели вы не до сих пор не можете забыть тот сон с Рене в главной роли? — удивленно поинтересовался граф.

 — Это было странно… Та ночь. Я не помню практически ничего. Только туман в голове и неясные образы.

 — Это всё успокоительное, что я вам дал. Оно содержит вещество, вызывающее видения. Если употреблять его редко, то оно вполне безопасно, — поведал Оливье.

 — И, опоив меня им, вы вдруг решили мною овладеть? — несколько холодно заметила я.

 — Мадам, ну поддался я на этот соблазн, каюсь! — граф поцеловал мне руку, и нежно привлёк к себе, — Я ведь целый месяц наблюдал ваше ужасное состояние. Переживал, скучал… Естественно, что имея вас вблизи, покорную и такую желанную, я просто не удержался. Кстати, вы, судя по вашим крикам, были весьма этим довольны, — ответил он с улыбкой.

Я густо покраснела. Мы оказались у подножия злосчастной лестницы, когда нас внезапно привлекли чьи-то крики, доносившиеся из комнаты возле погребка.

 — Сударыня, чёрт побери, что вы творите?! — раздавался возмущённый голос месье Д’ Артаньяна.

 — Убираю отсюда «плоды соблазна», — последовал холодный и категоричный ответ Эммильены.

Она стояла возле порога, а слуга с большой корзиной в руках собирал бутылки. Пустые, полные — исчезали все. Распечатанные же выливались в ведро для помоев. Видимо, последний акт этого возмутительного действа вывел мушкетёра из себя.

 — Это не комната, а хлев!!! Её легче сжечь, чем отмыть!!! — возмущалась сестра Оливье, указывая на закопчённые стены, и покрытые бурыми пятнами скамьи, — Вам же, месье, надо прекращать пить, — нравоучительно заметила она.

 — Мадам, у меня вообще-то горе. Я потерял любимую и сына, — мрачно возразил шевалье.

 — И сколь долго вы топите горе в реках вина?

 — Наверное, недели три, — подсчитал на пальцах Шарль.

 — И за это время сколько раз вы молились за души любимых усопших?

— Я всегда о них думаю! — воскликнул Д’ Артаньян.

 — То есть — ни разу, — перевела Эммильена его ответ.

Заметив нас с графом, шевалье поклонился, и произнёс:

 — Мой друг, видимо, я становлюсь обузой в вашем замке. Спасибо за то, что приняли, но я решил отбыть к себе в Гасконь, — начал он.

 — Никуда вы не поедете, — возразил супруг, — Что вы будете делать у себя в поместье? Снова пить?

Д’Артаньян неопределённо пожал плечами.

 — Так вы опуститесь на дно горя и социального положения, — резюмировал граф, — Поверьте мне, я прекрасно знаю, о чём говорю. Я сам пребывал там значительно долго, сходя с ума от жалости к себе. То есть, от простого эгоизма. Моя же сестра, как добрая христианка, просто переживает за вас, — добавил Оливье.

В это время Эммильена громко хмыкнула, и отвернулась от мужчин.

— Где, кстати, вы поселили своего друга? — внезапно спросила она графа, пока Д’Артаньян думал над словами Оливье.

 — В спальне над этой комнатой, — ответил супруг.

 — В самой холодной комнате замка? С маленьким камином?! Неудивительно, что месье Д’ Артаньян пытается согреться с помощью выпивки! Мне стыдно за такое гостеприимство, брат. Вещи вашего друга будут перенесены в другую спальню. Помнится, комната с видом на часовню пустует. Там достаточно тепло, тихо и спокойно, — решительно заявила Эммильена.

 — Да, и с видом на кладбище, — мрачно закончил Оливье, — Это ведь противоположное крыло!

 — Противоположное от чего? Если от этого свинарника, то да, далековато. Эту комнату надо вымыть, и запереть на ключ, — ответила сестра Оливье, — Негоже подавать дурной пример чрезмерного распития детям.

 — Мой друг, пойдёмте, я вам покажу вашу новую спальню, — быстро проговорил Оливье, видимо, не желая иметь дело с рассерженной сестрой.

 — Я пока навещу Гертруду, — быстро пробормотала я, и как можно скорее покинула Эммильену, оставив её срываться на слугах.