В начале пятого от Колимбета пришла весть: ночной атакой окружен и принужден к сдаче артиллерийский полк немцев. Взято в плен 400 солдат и офицеров, 16 орудий. Подразделения, продолжая наступление, вошли в пригород Секешфехервара. Захваченные орудия уже бьют по врагу…

И сразу спало напряжение. Теперь уже стало ясно: решение оставить 186-й полк во втором эшелоне было правильным. Вот он когда пригодился, второй эшелон!

Вскоре поступил доклад от Могилевцева: ночной атакой полк уничтожил противостоящего противника, ворвался на окраину Секешфехервара. Отлично! Теперь надо быстро развивать успех, не дать противнику опомниться и навязать дивизии затяжные уличные бои. Понимавший меня с полуслова Палладий сосредоточил огонь нескольких артдивизионов перед фронтом 184-го полка.

Под утро я доложил командиру корпуса о результатах ночного наступления. Упомянул и про плененный Колимбетом немецкий артиллерийский полк.

— Отлично, товарищ Мошляк, вот так действуйте и впредь, — оживленно ответил Фоменко. — Пленных отправьте на сборный пункт корпуса, а пушки поверните против немцев…

— Уже повернуты, товарищ генерал-лейтенант.

— Ну что же, за выполнение боевой задачи большое вам спасибо.

Через полчаса телефонист снова протянул мне трубку, встревоженно шепнув:

— Командующий…

— Быстров слушает.

— Иван Никонович, — прозвучал голос генерала армии Захарова, — доброе утро! Спасибо вам за выполнение боевой задачи и умелое руководство боем дивизии. Наш с нами вчерашний громкий разговор давайте будем считать ошибочным и забудем его. Так всегда выполняйте поставленную боевую задачу. До свидания, желаю успеха…

При последующих встречах и разговорах по телефону генерал армии Захаров, даже если в моей работе случались заминки, относился ко мне всегда с большим пониманием и тактом.

…В Секешфехерваре продолжались уличные бои. Город защищали три танковые и одна пехотная дивизии немцев, а также две венгерские пехотные дивизии. Однако их части были основательно потрепаны в боях. Полки Могилевцева и Колимбета быстро продвигались к центру города. 23 декабря 1944 года Секешфехервар был освобожден.

Во вражеской обороне образовалась брешь, и наше командование тотчас ввело в нее подвижные соединения. Они успешно продвигались на север к Дунаю, громя тылы и перерезая коммуникации будапештской группировки противника.

26 декабря наши войска вышли на южный берег Дуная в районе города Эстергом. Окружение будапештской группировки противника завершилось.

Следом за подвижными соединениями, расширяя полосу прорыва, двигалась вся 4-я гвардейская армия.

Резко изменился характер ландшафта. Куда девалась равнина, пересеченная каналами? Перед нами вырастали возвышенности горно-лесистого массива Вертеш. В течение трех дней войска армии выбили противника из этого района.

Новый, 1945 год дивизия встретила в боях. От всех других этот день отличался только тем, что личному составу выдали паек по праздничной норме.

Около полудня 31 декабря меня, Санина, Бисярина и Кустова срочно вызвал командир корпуса Фоменко. Едва мы вошли в землянку, где размещался его КП, как он пригласил нас подойти к развешанной на стене карте. Там уже стояли командир 41-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Цветков и офицеры его штаба.

Фоменко взял знакомую нам коротенькую указку и показал ею город Бичке.

— Здесь от внешнего фронта окружения противника до Будапешта кратчайшее расстояние — всего двадцать километров, — сказал он. — В районе Бичке немцы сосредоточивают ударную группировку, которой предписывается прорваться к Будапешту, деблокировать окруженные войска и отстоять город. Распоряжением командующего армией наш, двадцать первый и двадцатый гвардейские стрелковые корпуса перебрасываются в этот район и занимают жесткую оборону. Задача — не допустить прорыва противника к Будапешту.

Командир корпуса указал мне и генерал-майору Цветкову полосы обороны наших дивизий.

— Перегруппировку необходимо начать немедленно, — продолжал Фоменко. — Завтра к восьми ноль-ноль передовые части дивизий уже должны занять оборону в указанных районах. Туда же прибудут средства усиления. Вопросы есть?

Ни у меня, ни у Цветкова, ни у работников штаба вопросов не было.

Лишь только мы вернулись в штаб дивизии, я вызвал Грозова и приказал 182-му полку немедленно выступить в район Бичке и готовить там оборону. Следом двинулся полк Могилевцева, замыкающим был полк Колимбета.

Полковника Пырялина я оставил проследить за своевременным выступлением 184-го и 186-го полков, а сам с Кустовым, Саниным и Бисяриным в сопровождении группы офицеров штаба и охраны поехал вперед, чтобы заблаговременно познакомиться с полосой обороны.

Новый, 1945 год застал нас в пути. За окном машины сумрачно белела припорошенная снегом земля, заснеженные ветви деревьев навевали воспоминание о новогодней елке.

— Пора, — сказал Кустов.

Я взглянул на часы: без трех минут двенадцать. Велел шоферу остановить машину. Бисярин достал из сумки бутылку коньяку. Наполнили пластмассовые стопки, мне плеснули на донышко легкого венгерского вина. Всю жизнь в рот не брал спиртного, но, как выразился Кустов, не разбивать же компанию. Начальник политотдела Санин произнес тост:

— За Новый год, товарищи! За то, чтобы он стал последним годом войны, годом нашей окончательной победы, годом полного краха фашистской Германии!

Выпили. Закусили американским беконом.

— Трогай, — сказал я шоферу.

Наступил 1945 год…

Полки 62-й гвардейской дивизии в срок вышли в назначенные районы, где требовалось создать оборону. Днем и ночью копали бойцы траншеи, устраивали пулеметные гнезда, артиллеристы оборудовали огневые позиции. Работа затруднялась тем, что противник постоянно обстреливал нас из минометов и орудий. Мерзлая земля поддавалась с трудом. А надо было торопиться. Противник вот-вот сколотит ударную группировку и двинет ее на нас. Счет шел на часы. Личный состав дивизии работал без отдыха. И все же закончить оборонительные сооружения нам не удалось.

В восемь часов утра 3 января немцы открыли по нашим позициям ураганный огонь, затем двинулись в наступление.

Опять главный удар принял на себя 182-й полк Грозова, наиболее пострадавший в предыдущих боях.

Семнадцать танков «тигр» и самоходок ринулись на позиции части. Бронебойщики и артиллеристы остановили пять танков и самоходок. И все же кое-где противнику удалось прорваться через наши боевые порядки. В траншеях завязалась рукопашная. Но силы были неравные, и подразделениям полка пришлось с боем отступать.

Позвонил Грозов.

— Товарищ Первый, пехота и танки врага прорвались к моему штабу. Занимаю круговую оборону, принимаю бой…

Как помочь Грозову? Бросить резервный батальон? В первые же часы боя? Нет, не годится. Связался с Могилевцевым:

— Что у вас?

— Противник атаковал полком пехоты с пятнадцатью танками, прорвал оборону по дороге на Бичке. Тут их Новиков накрыл, с фланга… Бежали, оставив пять танков, а уж сколько пехоты полегло, не знаю, не считал…

Звоню Новикову:

— Немедленно два дивизиона к штабу сто восемьдесят второго полка — Грозов со штабом ведет бой в окружении.

Два дивизиона подоспели вовремя. Артиллеристы, с ходу развернув орудия, ударили по танкам, углубившимся в тыл, и по пехоте, окружившей штаб. Немцы, потеряв несколько машин, начали пятиться, и тут их с флангов атаковали батальоны Зубалова и Борисова. Враг поспешно отступил на исходный рубеж.

Отбил атаку и 186-й полк. Однако опыт подсказывал, что отбитая первая атака только начало настоящего боя.

И верно, в середине дня противник усилил натиск. Теперь только на один левофланговый батальон Борисова ринулись двадцать танков с пехотой. Батальону пришлось отступить на километр. Но тут гитлеровцев встретил массированным огнем противотанковый дивизион. Дальше они продвинуться не смогли. Вражеская пехота начала окапываться. К наступлению темноты немцам удалось отвоевать от пятисот до тысячи метров изрытой снарядами земли. Это стоило фашистам около тридцати боевых машин. Только перед 186-м полком дымились десять сожженных танков.