Возвратившись на командный пункт, получил его донесение: передовые подразделения полка вошли в соприкосновение с противником, который, используя выгодную для обороны местность — высоты, каменные дома в населенных пунктах, оказывает упорное сопротивление. Такие же сведения поступили и от Грозова. Либо гитлеровцы ожидали подхода подкреплении — еще не все пути к Флорешти были нами перекрыты, — либо прикрывали отход главных сил. Действовать требовалось без промедления.

Я приказал командиру 186-го полка Колимбету обойти Флорешти с востока, а Зубалову, батальон которого замыкал колонну 184-го полка, перерезать дорогу на Бельцы с запада.

Теперь все необходимые распоряжения были даны, все остальное зависело уже не от меня, а от командиров частей и подразделений. А на мою долю, как это уже случалось не раз, оставалось ожидание — самые мучительные часы в жизни командира дивизии. Не успеет Колимбет — во Флорешти к гитлеровцам подойдут части, отступающие перед фронтом нашего левого соседа; не успеет Зубалов — того хуже: для противника окажутся открытыми пути отхода на запад, где, вне всякого сомнения, срочно возводится новая сплошная линия обороны.

Как же я обрадовался, когда после часа ожидания услышал возбужденный голос Зубалова:

— Перерезал дорогу на Бельцы, отходить фашистам не даю.

Вскоре поступило донесение и от Колимбета: подразделения его полка вышли в район Флорешти, ударили в тыл отходящему противнику и успешно уничтожают его. Сопротивление гитлеровцев перед боевыми порядками 184-го полка сразу ослабло. После трехчасового наступательного боя полк Могилевцева ворвался во Флорешти. Враг заметался в поисках выхода из окружения. Остатки оборонявшихся частей бежали, минуя перерезанные нами дороги, через леса и балки. Всю свою артиллерию, машины, обозы немцы оставили нам. Лесная дорога на протяжении десяти километров от Флорешти была забита трофейной техникой.

Теперь, после того как мы овладели Флорешти, шансы для успешного развития наступления на Оргеев значительно возросли. В этом направлении по двум параллельным дорогам устремились полки Могилевцева и Колимбета. Они перехватывали пути отхода противника, уничтожали его, создавали угрозу его тылам.

182-му полку Грозова пришлось выполнять менее эффектную, но куда более тяжелую задачу — прикрывать левый фланг дивизии от натиска крупных сил противника, отходящих на запад. По рации Грозов сообщил, что атаки пехоты и танков гитлеровцев следуют одна за другой, что дело доходит до рукопашных. Враг атакует, не считаясь ни с какими потерями…

Я знал, Грозов не преувеличивает, ему тяжело, но он не просил о помощи, хотя просьба эта заключалась уже в самом докладе о положении полка. Однако главные силы дивизии решали задачу корпусного или даже армейского масштаба, и я не мог взять у них ни роты. С тяжелой душой сказал Грозову, что помочь ничем не могу, но задача стоять непоколебимо, прикрывая фланг дивизии, остается в силе.

— Выдержат твои орлы? Только — правду.

С полминуты трубка молчала, затем негромко, будто через силу, Михаил Трофимович сказал:

— Выдержим.

Словно груз упал с плеч: если Грозов сказал, что выдержит, значит, выдержит. Часа два спустя он сообщил, что противник прекратил атаки. По-видимому, немецкое командование, потеряв надежду прорваться через боевые порядки 182-го полка, отвело свои части к югу, в поисках слабых мест в нашей обороне.

Сведения Грозова уже не были для меня новостью. За несколько минут до разговора с ним подполковник Кустов доложил, что, по данным его разведчиков, немцы отходят на юг, по направлению к Оргееву. Это грозило крупными неприятностями нашим главным силам, потому что гитлеровцы могли оказаться у них в тылу. И я опять обратился к Грозову:

— Михаил Трофимович, дорогой, знаю, бойцы твои измотаны до последней степени, но, кроме тебя, некому обезопасить тылы Могилевцева и Колимбета. Немедленно вышли два усиленных подразделения в район Оргеева. Сколько можно людей, столько и посади на автомашины, остальных направь ускоренным маршем. Противника надо упредить.

— Будет сделано, — только и ответил Грозов.

И было сделано, причем даже много больше того, что предусматривала локальная задача. Грозов сам повел усиленные отряды. Они успели перехватить колонну гитлеровцев, разгромили ее и неожиданно для Оргеевского гарнизона ворвались в город.

Когда через несколько часов Грозов сообщил мне, что Оргеев освобожден, я ушам своим не поверил.

— Ну и шустрый же ты человек, Михаил Трофимович, просто мастер блицкрига.

— Ну, мастеров-то, положим, мы бьем, — рассмеялся Грозов. — А вот задерживаться, действительно, не собираемся. Прикажете наступать навстречу сто восемьдесят четвертому и сто восемьдесят шестому?

— Займите пока оборону. Не исключена контратака. А Могилевцеву и Колимбету я сообщу, что вы в Оргееве, а то как бы они при подходе не обстреляли город.

Высокие темпы наступления воодушевляли гвардейцев, поднимали их боевой дух, удесятеряли физические силы.

И в последующие дни дивизия продвигалась вперед в хорошем темпе, занимая в боевом построении корпуса положение «уступом вперед». Перерезав дорогу Бельцы — Оргеев, части 4-й гвардейской армии нависли над Кишиневом.

Стремясь остановить наше наступление, гитлеровцы на рубеже рек Кула и Реут сосредоточили шесть танковых дивизий, в их числе эсэсовскую «Великая Германия», 232-ю пехотную дивизию и другие части. Но несмотря на большие силы противника и отставание нашей боевой техники и тылов, 1 апреля 69-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. К. Джахуа, 41-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. Н. Цветкова и 62-я гвардейская с ходу форсировали реку Кула и вышли на рубеж Вережень, северная окраина Сарацеми. Здесь немцам удалось стабилизировать фронт, и мы вынуждены были перейти к обороне.

В тяжелейших условиях весенней распутицы за месяц наступления наша дивизия прошла около 320 километров, освободила сотни деревень, сел, несколько городов, уничтожила и пленила свыше 5 тысяч вражеских солдат и офицеров.

Переход от наступления к обороне обычно дело вынужденное. Тем более сейчас, когда до столицы Молдавии Кишинева оставалось не больше 50 километров — три-четыре дня похода при ставших для нас привычными темпах наступления.

Но требовалась передышка. Соединения и части были измотаны боями, тылы подтягивались медленно, а сопротивление врага все возрастало. Наши дальнейшие попытки продвинуться могли привести лишь к напрасным жертвам. Тогда командующий 4-й гвардейской армией приказал перейти к жесткой долговременной обороне.

Создать прочную оборону на участке дивизии стало моей первоочередной задачей. Я знал немало случаев, когда ослабленные наступательными боями части, остановившись и не успев создать организованную оборону, были вынуждены отходить под напором свежих сил противника. Чтобы не случилось такого, требовалось создать прочную оборону.

Стоял апрель, теплый, солнечный. Грунт начинал подсыхать. На всей полосе обороны дивизии развернулись напряженные работы. Создавалась глубокая многополосная оборона полевого типа. Передний край ее проходил по левому берегу реки Реут. В течение месяца солдаты вырыли более семидесяти тысяч погонных метров траншей, окопов и ходов сообщения, создали большое число огневых точек и наблюдательных пунктов, более двадцати минных полей. Это был огромный труд. Но все мы понимали: чем больше мозолей, тем меньше шансов попасть под пулю.

Я почти ежедневно бывал в расположении полков, беседовал с их командирами, они, в свою очередь, часто бывали в батальонах и ротах.

Как и следовало ожидать, лучше других обосновался в обороне 182-й полк Грозова: и провода натянуты, словно по линейке, и стрелки-указатели на углах траншей и ходов сообщения, и «лисьи норы», где боец мог спрятаться от внезапного огневого налета. У Грозова имелась не только схема своей обороны и система своих огневых точек, но и схема обороны противника, система его огня. Он мог в любую минуту сказать, где и чем заняты его люди.