XIII Прошел еще год испытаний, Сей год мучительных надежд, Год напряженных ожиданий; Скитанья год среди невежд. Что даст мне новый год, не знаю. Взойдет ли в нем моя звезда, Иль тщетно сердце я ласкаю Пустой надеждой… XIV И скучно, и грустно, и скверно ты жил, Ни горе, ни радость ни с кем не делил, Всю жизнь свою людям ты был не под стать. Плохой был товарищ и петь и плясать. В пирушке веселой угрюмо молчал, Любивших веселье ты плохо встречал, Теперь, как и прежде, ты тож одинок, И вместе с другими не выпьешь кубок, За новое счастье, что даст Новый Год, В которое верит так русский народ, Сиди же и думай, томимый тоской, У них же шампанское льется рекой. XV Как безобразен человек, И как гнусны те увлеченья, В которых он без сожаленья Безумно топит весь свой век, Души все лучшие стремленья, И сердца чистого порыв Он топчет в грязь: в угоду страсти, В угоду сатанинской власти, Заветы Бога позабыв. Он не пойдет принять участье Туда, где страждет его друг В борьбе с ударами судьбины, Под тяжестью, где гнутся спины И не по силам крест несут Рабы труда в ярме скотины. Давно забыв и честь и стыд, Он не протянет брату руки, Он в ресторан уйдет от «скуки», И там, приняв «блаженный вид», Забудет всех несчастных муки. XVI Я потерял пять дней напрасно И, гладя свой пустой карман, Себя ругаю ежечасно: Ах я, болван, ах я, болван. Но впрочем, можно ли ручаться, Что невиновен в том злой рок, Который вздумал посмеяться Чтоб я нарушил свой «зарок». Не пил два месяца исправно, И впредь не думал начинать, Как вдруг, качаясь тихо-плавно, «В гостях» остался ночевать. Не помню, впрочем, как ложился, Но утром встал и Боже мой: Весь мир в глазах моих кружился, Я похмелился и домой. Но тем не кончилось, однако: Из дома снова я ушел И… долго я искал обратно, В свой дом дорогу, и — нашел, Потом страдать пришлось «с похмелья», Болела страшно сильно грудь От мною выпитого зелья, И не давала мне вздохнуть, Теперь прошло, и ум стал ясен… И руки просят новых дел… И мир так, кажется, прекрасен, Как в первый раз его узрел… XVII Пошли, Господь, день воскресенья Душе моей. Пошли, мой Бог, От страсти пагубной спасенье, Чтобы я мог познать свой долг, Свое в сем мире назначенье, Исполнить Твой святой завет. Избавь от злого увлеченья, Избавь от всех грядущих бед; Молю Тебя, Создатель мира, Не дай погибнуть от вина, Душе, сотворшей в нем кумира И телу падшему до «дна». О, дай мне, Боже, сил подняться, Чтоб мог я водку бросить пить, Чтоб страстью сей не увлекаться, Чтоб Твое Имя полюбить. Молю, спаси, пока не поздно, Пока не грянула гроза, И черный день мой взором грозным Не заглянул ко мне в глаза. XVIII Даю торжественно я клятву, Что пить вино больше не буду, Что самый вход я в «№ 5» Навек отныне позабуду. Себя от вывески «казенной» Я отвлекать повсюду стану И цвет ее желто-зеленый Искать глазами перестану. Пусть разорится «монополька», Не пить решил я твердо водку; В последний раз зайду и только Раскупорю одну полсотку. XIX Полсотка… сотка… и порой: Скандал… в грязи… городовой… Участок… нары… синяки… Иль смерть от собственной руки. XX Как часто бывает, Что друг иль родня Нас любят лишь только До «черного дня». Когда ж посылает Беду нам Судьба Друзья и родные, Далеко тогда. Немало я видел На свете людей, Дающих советы Тонувшим в воде: Ныряй, братец, глубже И помни одно: Коль тонешь, хватайся Скорее за дно. Иной на словах Тебе даст миллион, Случится, попросишь И… вылетишь вон. Имей же в кармане Полсотню рублей, Повсюду ты встретишь Улыбки друзей. XXI Вот он… пришел… Я не ждал его… и не думал, что он когда-нибудь меня посетит… Но он пришел… Черный, как ночь… И все в его присутствии стало таким же черным, как и он… Даже мой мозг как бы налился чернилами… И ни одной светлой мысли… Я не знаю, откуда он так подкрался… Для него у меня будто не было входа… И я всегда чувствовал себя настолько сильным, что при первом его появлении в состоянии был вышвырнуть его вон… Но он пришел и властно, как господин своему рабу, заявил мне: Вот и я… Не угодно ли будет со мной познакомиться?.. И я, бессильно опустив голову и руки, едва внятно мог только проговорить: С кем имею честь? И снова раздался его громовой голос: Я — твой «Черный День»… |
