***

Мы избегаем печали и всячески стремимся ее избыть, однако дурна – или тяжела для души, так вернее, – только неразделенная печаль. Легко разделять радость с толпой; однако толпа никогда не разделяет печали, а печальная душа ничего так не ищет, как другой души, с которой она могла бы свою печаль разделить. Любовь и близость больше всего проявляют себя не в радости, но в общей печали. «Можем ли мы радоваться вместе?» – Нет ничего легче, чем радоваться вместе; радость одна у всех; спрашивать следует так: «Можем ли мы вместе грустить?» Это не отрицание радости; это только признание того, что радость есть оборотная сторона печали.

Многие дурные дела не были бы сделаны, если бы совершившие их разделили с кем-то свою печаль. Однако по слабости и склонности к исканию легких путей мы стремимся разделять именно радость; радость – солнце жизни; но связь и близость есть только в совместной печали.

Век сей не признаёт печали; он признаёт только радость обладания, и только словом «обладание» и называет любовь. Но пропади он пропадом со своим дешевым счастьем и «любовью» до первого огорчения! Будем вместе печальны, тогда у нас будет и общая радость; а если нет – оставьте меня в одиночестве, я не нуждаюсь в дешевом счастье. Иван Карамазов «почтительнейше возвращал билет» Господу; я возвращаю билет времени, знающему только счастье в довольстве; и не думайте, будто я не знаю, на что иду.

Острейшее любовное чувство всегда связано с грустью, а где любовь без грусти, это только любовь глаз… Нет ничего выше разделенной печали. Это недоступно животным и больше всего говорит о достоинстве человека. И поверьте мне, если вы хотите как следует радоваться, научитесь прежде грустить!

***

«Будем веселиться, потому что завтра умрем!» – Странный вывод! Почему вы не говорите: «Будем печальны и мудры, потому что завтра умрем»? И уж если вы  радуетесь каждому восходу солнца, неужели вас не печалит закат? Ваше веселье подделка, если оно не знает грусти. Если же оно признак ужаса, то, поверьте, грусть спасает от ужаса. Впрочем, нет, не поверят!

***

Нет сладости в надежде – надеющийся ходит по краю отчаяния, – но только горечь и вечный привкус счастья, всегда в будущем, никогда в настоящем.

***

Тот, кто не видит себя в том, кого любит, только утоляет желания. Попробуйте использовать себя исключительно как средство утоления желаний! Впрочем, многие так и живут, не подозревая, что они всё-таки «лучше многих малых птиц».  Нужно большое пренебрежение личностью другого человека, чтобы смотреть на него как на средство утоления желаний.

***

Больше всего любят оставленный дом, и то пока еще виден свет его окон. Дорога, движение, странствие – сильнее желания обладать. Воля к обладанию сильна только в отсутствие соблазнов; малейшая надежда на перемены нарушает спокойствие обладающего…  Если вы хотите увлечь человека, укажите ему цель за пределами круга вещей, которыми он владеет.

***

– Ваши книги начинаются с полуслова и на полуслове оканчиваются.

– Всякая жизнь – тоже.

***

Я не могу предложить никакой «новой философии», да это было бы и самонадеянно. Я только хотел бы не потерять детской серьезности в отношении жизни и не забыть о заповеди вечной готовности, оставленной Христом: «Смотрите, бдите, чтобы не застал вас спящими день тот». Для чего бы мы себя ни готовили, в час его прихода нельзя спать.

***

Время, которое объявляет, что оно постигло человека, что человек для него прозрачен и не представляет больше загадки, – это время ожидают большие заблуждения и неудачи, и именно связанные с человеком и его душой. Непризнание души в себе самом, а тем более в человечестве, мстит ужасно, хотя и может приводить к кратковременным успехам. Лучше ошибиться на пути познания человека, чем отказаться от него вовсе.

***

Дьявол всегда обещает успехи ценой некоторой внешней деятельности без внутренних усилий, и это независимо от того, признаём ли мы существование дьявола. Основной смысл колдовства во всех его видах есть овладение силами путем ряда внешних приемов, заклинаний, движений. Как было замечено еще Достоевским, черт и прогресс сходятся в своих обещаниях.

***

Только после обретения личности приходит грусть. До определенного времени дети не грустят; а некоторые и никогда не познают грусти; это говорит о развитии их личности… Где грусть, там душевная жизнь, внутренняя борьба, вопросы и поиск ответов.

***

Радости всегда маленькие; велико только счастье, и то неуловимо, не имеет границ и пребывает всегда в движении, оставляя ни с чем того, кто пытается его задержать. К радости, пожалуй, еще можно стремиться; счастье же, как и смерть, мы носим в себе; стремящийся к счастью хочет потерять себя (счастье, если и есть, то в нем самом, в неразделимом сплаве с трудом и печалью, а он стремится прочь от себя).

***

Славолюбие благороднее сластолюбия. Желающий славы желает ее, конечно, для себя, но при этом он желает и подвига; подвиг же для себя не бывает. Желание славы выше желания удовольствий и сродни жажде любви, именно потому что этих вещей желают не для себя одного. Герой нуждается в человечестве; любящий – в предмете любви.

***

Всё печальное и всё тревожное имеет власть над сердцем. Печаль и тревога содержат в себе ожидание разрешения, перемены; они преходящи и потому милы; как и надежда, они направлены в будущее. Сердце же «будущим живет».

***

Мечты – признак непримененной творческой силы. Там, где начинается творчество, оканчиваются мечты. Мечтают всегда о том, чего нет, и о недоступном, и невозможном. Творец же имеет дело с еще не существующим, но уже возможным.

***

Поэзию создают вечное беспокойство, ощущение речи как немоты и неутоляемая жажда выразить себя; то же можно сказать о всех искусствах. Обычная речь для поэта хуже молчания – молчание бывает необыкновенно выразительным, – и из материала этой обычной речи он создает свою. Психологическая сторона поэзии такова, что неосознанные душевные стремления обретают силу, только когда для них находят верные слова. Молчащая истина – только половина истины; нужен поэт, чтобы ее выразить.

***

Мудрость – своего рода признак упадка и усталости, если не личных, то эпохи, которой принадлежит личность. Время, которое достаточно молодо для того, чтобы увлечь в нем живущих, не располагает к поиску новых путей. Ницше требовал естественности, называл Сократа декадентом, но сам сознавал, что «естественный» человек не может быть мудрым. «Естественный» человек действует, не рассуждая; мудрость, с позволения сказать, не естественна… Источник мудрости – обширное знание как плод опыта целой эпохи; в том числе знание о тщете многих путей. Времена действия и «естественности» не подозревают о тщете своих путей и по-своему преуспевают на них; только время усталости размышляет…

***

Как правда, так и ложь для продолжения или прекращения своего существования должны быть высказаны. Молчаливый лжец – гораздо большая бессмыслица, чем молчаливый пророк (употребляя слово пророк в значении слуга истины); ложь особенно нуждается в словах; истина может молчать… В определенном смысле, правдивость или ложность высказывания связаны с тем, долгое ли молчание ему предшествовало. Тот, кто испытывал себя молчанием, едва ли выйдет на люди, чтобы преподнести им выношенную в одиночестве ложь. В этом предложении все слова противоречат друг другу: ложь не вынашивается; ложь не терпит одиночества; лжецы не молчат. Вот почему свобода слова на ⁹/₁₀ свобода лгать…

***

Всё делается для кого-то, кроме того, что делается «для себя». Для себя человек ест, и пьет, и ищет удовольствий, но творчество и жизнь вообще, в ее высшем смысле, как наложение своего врожденного внутреннего склада на вещи, дела и суждения, – всегда для кого-то. Так и эта книга – дар неизвестному.