Собеседник слушающих
Предисловие
Задача философа только по форме отличается от задачи художника. Что для последнего символ, то для первого становится понятием. Искусство и философия относятся друг к другу как форма и содержание. Художник вдохнул в себя мир, чтобы выдохнуть его из себя обратно; философу мир дан вовне, и он должен снова вдохнуть его в себя.
Отто Вейнингер
Тому, кто пишет книги, следовало бы знать, для кого он трудится, я же этого не знаю. Есть, однако, люди, которые при взгляде на человечество не испытывают ни грусти, ни сомнений, и я точно знаю, что эта книга не для них. Эта книга также и не для тех, кто считает, что личные вопросы, вопросы душевной жизни не могут быть предметами творчества. Всё, что здесь есть, вполне и совершенно лично, хотя и не является портретом писателя, это я хотел бы подчеркнуть. Я верю, что творчество есть прежде всего строительство себя, и успехи в нем – внутренние личные успехи. Однако эта книга не «о себе» и не «для себя». Писатель – собеседник слушающих, а при неблагоприятных обстоятельствах – вопиющий в пустыне, но он никогда не говорит сам с собой.
Из двух крайних состояний души, – когда ничто не трогает и когда всё ранит, – второе наиболее плодотворно. Я писал эту книгу, находясь именно во втором из них. Многие высказанные здесь мысли могут показаться заостренными сверх допустимого предела, однако суждения должны ранить, иначе они бесполезны. Я знаю, что существует и точка зрения, согласно которой слова излишни, так как «ни одному человеку не могут прибавить росту». Однако я верю в слово и его ценность. В этом смысле писатель – непосредственный наследник волхва, потому что всякое волшебство есть прежде всего вера в слова.
Я должен предупредить читателя, что в этой книге есть «философия», если понимать под философией любовь к мудрости, но нет «системы». Философские системы создаются жаждой твердой почвы, на которой можно было бы успокоиться, но в том-то и дело, что спокойствие в этих вещах неуместно. Я думаю, что философ занимает в мире место нигилиста и искусителя; его дело – лишить человека покоя; философия есть борьба с привычными полуистинами. Прославление существующего порядка вещей и общепринятых истин говорит о застое мысли.
«Для иного наблюдателя все явления жизни проходят в самой трогательной простоте и до того понятны, что и думать не о чем, смотреть даже не на что и не стоит» 1 . Некоторые такие наблюдатели давали мне понять, что эта книга несовременна, так как наше время не терпит размышления и оценок. Однако я не думаю, что наше время, какое бы ярмо оно ни накладывало на личность, отменяет человека и внутренние вопросы его души. Бог относится к тем собеседникам, с которыми и молчание – разговор. Я говорю: «Бог», потому что вопросы душевной жизни всегда религиозные вопросы, и потому, скажем, Ницше – религиозный писатель, что бы он о себе ни думал.
Автор этой книги не считает себя, это я хочу заметить, «пророком», «учителем» или кем бы то ни было в этом роде. Всякая резко обозначившаяся в развитии эпоха сама пророчествует о себе, нужно только уметь ее слушать. Долг наблюдательного человека говорить о том, что ему удалось услышать. Писатель, говорит Лев Шестов, «только рупор, через который доносятся до нас слова и речи, ему не принадлежащие. Он только видит и слышит то, чего до времени другие люди еще не слышат. Но «смысл» речей, но «значение» виденного и слышанного – он принужден разгадывать сам».
21 марта 1999
I
***
Естественно алкать духовной пищи; нелепо стремление к духовной сытости. Духовная сытость, если и возможна, означает скорее безразличие к вопросам духа, достижение внутреннего покоя ценой отказа от высших потребностей.
***
«Безнравственно дважды сказать одно и то же» 2 , но не порочно возвращаться к прежде сказанному, «вдохновляясь им заново», как говорил Достоевский о литературном труде. Если бы не было вдохновения сказанным прежде, мысль осталась бы в вечных черновиках.
***
Желанию быть чем-то противоположна не воля к небытию, но желание быть всем. Желание быть всем приводит к наиболее блестящим достижениям, но страдает недостатком формы при обилии содержания. Желание быть чем-то, напротив, по самой своей природе ограниченно и потому чаще приводит к своим небольшим успехам.
***
Потребительский взгляд на литературу гениально выразил Смердяков: «Это всё-с про неправду писано». В художественных произведениях образы не только могут, но и должны быть истиннее, чем положения. Фантастичность положений только подчеркивает верность образов.
***
Нравственность не бывает принудительна; страх, скорее, чреват бесстыдством. Исполняющий известные предписания из страха может при некоторых условиях оказаться хуже, чем тот, кто их не исполняет сознательно.
***
Лучше не принимать никакой религии, чем из каждой принимать по кусочку. Истину нельзя собрать «из лучших авторов». Она существует в неразделимом сплаве с заблуждениями или не существует вовсе. Необходима гениальность, чтобы выразить истину, всегда в сплаве с неповторимыми личными ошибками, т. е. в конечном счете с собственной жизнью. В этом смысле «стиль» есть совокупность пороков и достоинств творящего. Обладание самым совершенным слогом говорит, кроме прочего, о неспособности сказать иначе. Стиль – признак некоторой совершенной ограниченности творца. Так и всякий говорящий истину несвободен, ибо он говорит ее по-своему, и иначе сказать не может.
***
Чем мощнее талант, тем прочнее клетка, отделяющая его обладателя от прочих людей, и тем большее усилие он должен приложить, чтобы пробиться к людям. Это относится не только к внешнему непониманию, но и к внутреннему усилию, нужному для самовыражения. Посредственности легче себя выразить, чем гению. Мощный талант нуждается в большем труде. А может быть, душевный труд ищет и вызывает гения?
***
Простецу легко быть самолюбивым, т. к. себя, как и всё остальное, он знает весьма поверхностно, и потому легко уверяется в собственном совершенстве. На самом деле высшее совершенство, доступное человеку, состоит в невозможности почувствовать себя совершенным. Если угодно, гений трудится именно для того, чтобы искупить свое несовершенство и заслужить прощение; во всяком случае, гений трудится не для себя.
***
Любовь к Богу, говорит Кьеркегор, всегда имеет вид раскаяния. Настоящая любовь к ближним имеет вид стыда. Любящий стыдится недостатка своей любви. Вообще любить значит ставить нечто превыше себя и своей жизни, и по отношению к этому высшему любящий вечно чувствует себя виноватым в недостатке любви. Такова, однако, только зрячая человеческая любовь, открывшая глаза и потому подернутая печалью. Истинно любящий всегда виноват перед предметом своей любви.
***
Вдохновение можно определить как сладкое и напряженное внутреннее молчание; оно немо и убывает по мере того, как находит себе исход. Творчество в своих плодах есть преодоленное или исчерпанное вдохновение.
***
Любимейший сын мира, баловень мира – скорее всего, не умнейший его сын. Обида либо лишает способности мыслить, либо поощряет ее. Философия в некотором смысле есть плод метафизической обиды человека, изгнанного из рая.
***
Вдохновение не лживо. Писатель владеет истиной, а точнее, истина обладает писателем настолько, насколько им обладает вдохновение. Мысль о непогрешимости ex cathedra приложима к писателю, непогрешимому в вдохновении, но вне вдохновения ошибающемуся не меньше, но больше других. Заблуждения великих умов суть мнения о вещах, о которых они судили исключительно рассудком.
