***

Под словом эротика наше время подразумевает утоление телесной жажды. Эротичность стремления к истине и дружбы в расчет не принимается. Не случайно пророк этого столетия не Вейнингер, но Фрейд. Эротика существует и вне жизни пола; жизнь пола есть только одно из проявлений эротики. Это необходимо сказать, хотя бы чтобы вызвать удивление современников.

***

Время высоко воздвигнувшегося чрева судит о высоких вопросах презрительно, и судит о них снизу вверх. И однако, повсюду жажда, повсюду неуспокоенность и желание жизни и ее тревог. Там, где побеждают спокойствие и сытость, народами движет неведомая прежде тоска.

***

Нравственная смерть, как и физическая, всегда рядом, всегда близко. Обостренное чувство близости нравственной гибели называется совестью; острое чувство близости смерти – верой. И однако совесть и вера не означают вечной печали. Вера, напротив, солнечна, хотя это и солнце осеннего дня.  Острое чувство опасности вообще не то же, что обездвиживающий ужас, оно только делает ощущения тоньше и слух острее; то же относится к совести и вере. – Именно без веры и совести человек и скрывается в потемках. И животные живут и умирают во мраке, нет спора; но у них нет Бога, а у человека Он есть, хотим мы того или нет. «Это не Теология, это Арифметика».

***

Что лучше: счастие без познания или познание без счастья? Бесполезный вопрос. Мудрость дается печалью и печаль приносит. Поиски же счастья всегда поиски горя. Покоя нет. Нам остается мудрость, потому что она печальна, а в печали всегда растворены счастье и красота, печаль сладка.

***

Вопросы пола те же вопросы духа, только взятые с другого конца. Человек с одной стороны существо, обладающее полом, с другой – дух, пола не имеющий. Животные не знают вопросов пола именно потому, что в них нет ничего, что противостояло бы половой стихии. Внимание нашей эпохи к полу есть подавленное скрытое внимание к духу. Пол и дух – своего рода альфа и омега, начало и конец человека.

***

Книги следует писать своей кровью, в этом Ницше совершенно прав. Написанное чернилами не живет долго. Писатель либо герой, либо фигляр; в первом случае он истекает настоящей кровью, во втором – чернилами. Говоря писатель, я разумею человека мысли и слова вообще, каков он и в пророке, и в поэте. Общая их черта в неспособности к длительному (всегда мнимому) удовлетворению собой и своими делами. Над писателем, который сжег рукопись, чуть ли не смеются; однако настоящему писателю приходится делать и большее – сжигать самого себя, и всю жизнь. Удовлетворение всегда лжет; но лжет ли счастье, и существует ли счастье? Не знаю. Я знаю только, что существуют ненасыщенное стремление, и преходящий покой, и любовь; их можно желать; можно ли желать счастья – не знаю.

***

Нужно быть безжалостным, но только к себе. Это грань, на которой трудно удержаться. «Поступай с собой так, как ты бы не хотел, чтобы с тобой поступали люди», это неизбежный вывод из второй нравственной заповеди. Однако тот, кто суров к себе, чаще всего суров и к ближнему.

***

Познавать можно только недостижимые предметы. Того, чем обладают, не знают. Самая острая мысль сосредотачивается на недостижимом. Обладать – значит не понимать. Не в последнюю очередь это относится к любви.

***

Творить, верить и любить – значит делать всё самое лучшее в данное мгновение времени, и не задумываться о воздаянии; отдавать себя и не просить ничего взамен. Жертвовать собой сладко, только никто из живущих для себя в это никто не верит.

***

Искусство есть история несостоявшихся встреч и состоявшихся разлук. Тот, кто умер счастливым, редко оставляет по себе след. Это мой краткий ответ Фрейду с его поэзией обладания. Забота обладающего о том, как избавиться от своего имущества. Только бедные и разлученные и невстретившиеся и ищущие бывают счастливы, если это и отравленное счастье, такое счастье, которое оставляет по себе следы. Радость не закрыта для ищущих, просто это радость на пути, легкая и мимоидущая, и не желающий потерять себя не должен пытаться ее задержать. Бог создал человека не для счастья в обладании; но для острого отравленного счастья в действии, движении, разлуке. Счастлив только идущий, и тот не знает о своем счастье: оно для него всегда впереди или в прошлом. Горькая это дорога, но любовь к жизни обязывает любить горечь.

***

«Чтобы быть врагом своего времени, нужно быть в высшей степени современным». Так же и чтобы иметь право проклинать свое время, нужно самому подпадать под свое проклятие. Знать вещи значит содержать их в себе; знать свое время значит носить его в себе во всей полноте; и бороться со своим временем значит бороться с собой.

***

Писателя делает сила и продолжительность впечатлений, в своем роде сила воспоминания. Тот, для кого впечатление длится долго после события, которое его произвело, скорее найдет для него верные слова.

***

Печаль – ощущение самое близкое к любви. Сладострастники редко бывают печальны; но и любовь от них далеко (Свидригайлов здесь исключение; он-то печален). «О ком ты печален?» значит: «Кого ты любишь?» Предмет любви обладает силой печали, будь то родина или человек. Проповедники любви как радости непрерывного  обладания незнакомы с этой ее стороной; попросту сказать, они либо не знают любви, либо лгут.

***

Времена молодости и развития не времена философии. Философия начинается на изломе времен, перед обрывом. Философ неизбежно «декадент», т. е. человек упадка, если он настоящий философ. Он сочетает в себе весь опыт и всё бессилие проходящей эпохи. Торжество и победы философии не благоприятствуют.

***

Признак высшей ценности – видимая бесполезность в повседневной жизни. Когда вам говорят о житейски полезных маленьких высших ценностях, не верьте. Высшие ценности бесполезны; они не обогреют замерзшего и не накормят голодного. Тепло и сытость противостоят, однако, высшим ценностям не сами по себе, но взятые как цели. Что полезно, то высшим ценностям непричастно.

***

Если время признаёт своих пророков, есть повод задуматься: либо пророки лгут, либо лицемерит эпоха. Пророк либо не признан, либо лжив (это характеризует не только Фрейда, но определенным образом и Магомета…) Наше время изобилует признанными пророками, однако единственно верным отношением времени к пророкам является побивание их камнями.

***

Ничему не подчиниться значит пройти мимо самого милого и самого отвратительного, не преклонившись ни перед чем, не отдав себя ничему. Только неподчинившийся сохраняет ясность взгляда и способность суждения; но и многое теряет… Свобода, в сущности, есть одиночество. Я даже не знаю, можно ли стремиться к такой свободе? Однако отказываться от нее нельзя. Свободы никто не избирает по своей воле. И Пушкин, сказавший свое: «Ты царь. Живи один», был приведен к этой свободе внешними обстоятельствами, но не снес ее гнета.

***

Романтика есть жажда деятельности ради высших целей, направляемой не только разумом, но и чувством, т. е. такой, в которой участвует вся человеческая личность, а не какая-то одна ее часть. Только те стремления и достигают целей и оставляют по себе следы, которыми движет целая личность с ее страхом, болью, надеждой, любовью, желанием славы, успеха и опасности. Всё это романтические устремления, но только их плоды и бывают долговечны. Прожить счастливую жизнь значит наполнить ее такими стремлениями.

***

Собственно, кроме задачи превратить свою жизнь во всем ее течении в чистое золото, в чистое пламя, способное к самостоятельной жизни, – нет другого задания для творца. Творчество та же алхимия, только в отличие от алхимика творец трудится не для себя. Всё превращает он в золото, но ничего не оседает на его руках. Жизнь творца в наибольшей степени жизнь для других; если он и счастлив творчеством, то, как я уже сказал, это отравленное счастье, счастье, никогда не знающее насыщения.