***

Чтобы жить, нужно перешагнуть через «здравый смысл» и идти дальше. На началах здравого смысла, по замечанию Достоевского, человечество никогда еще не устраивалось, «разве только по глупости». Рационализм не освобождает. Как это ни странно, наибольшей свободой человек пользуется, когда живет и действует, стыдясь и любя, т. е. с Богом в сердце. Как и все нравственные истины, эта истина ретроградна и нерациональна…

***

Большинство людей не прикладывает усилий для исполнения своих надежд и достижения целей, и потом испытывает на них обиду, как будто те в чем-то виноваты. Охлажденные циники не просто презирают мечты, но обижены на свои мечты, это личная обида, и только потому они так презрительно отзываются о мечтах, надеждах и идеалах. Циник вообще презирает людей в меру потерянного самоуважения.

***

Самое трудное не в том, чтобы простить Богу рождение и смерть легионов существ; вопрос в том, как простить Богу собственную смерть. Это может показаться бессердечным, но собственная смерть важнее для личности, чем гибель Вселенной. Герой «Записок из подполья», восклицавший: «Свету ли провалиться, или мне чай пить?», имел в виду именно это. При определенной грубости чувства одинаково легко быть верующим или атеистом, но глубина ощущений делает невозможным атеизм и мучительной веру: именно потому, что верующий прежде всего прощает Богу свою собственную смерть. Вот вся теодицея. Вот выкуп за свою душу.

***

В сознании своей исключительности нет гордости (поскольку гордость предполагает торжество), а скорее печаль. Гений не просто исключительное дарование, но дарование, которое не перенесло одиночества. Он вынужден быть красноречивым, чтобы быть услышанным. И если поэт всё же бросает плод творчества толпе, то не из снисхождения, но из невозможности быть вполне одному.

***

Когда говорят о «вечных истинах», ошибаются: вечна только Истина, истины привременны. Частные истины, по выражению Ницше, суть «неопровержимые заблуждения». Истина, которой обладают, есть заблуждение; потому что истиной нельзя обладать: можно только верить в ее существование. Ближе всего к истине тот, кто горячо верит в то, что она есть, и остро сомневается в том, что ей обладает. Истина ближе всего к тому, кто чувствует, что она от него ускользает.

***

Задача всякой пищеварительной философии в том, чтобы научить людей жить без мужества, т. е. без ужаса, потому что мужество в конечном счете есть обращенный ужас. Поскольку  мир, как он есть, не может не вызывать ужаса, он непрестанно взывает к мужеству живущих. Так вот, именно этот зов и пытается заглушить пищеварительная философия, занимая человека маленькими победами, ничтожными целями и ненужными страхами.

***

Вдохновение неожиданно; оно не знает собственного содержания до тех пор, пока не найдет исхода. Именно это отличает вдохновение от труда, всегда знающего свои цели заранее; что и позволило Ницше заметить, что «гений не трудится; труд – только то, что приводит к минутам вдохновения».

***

Циник не трудится; трудящийся не циничен. Труд опровергает цинизм по своей природе, так как всегда направлен к некоторым целям, а циник как раз не верит в существование достойных достижения целей. Однако в основе цинизма почти всегда недостигший своей цели порыв.

***

Состояние влюбленности во Вселенную, или, вернее, любовь (не как склонность, но как напряженное и направленное чувство) к миру – условие настоящего творчества и настоящей веры. Вера ведь не без благодарности, я об этом уже говорил: неблагодарный не верит и тем более не любит. Всякое познание и вся вера выходят из направленной любви; циник мертв не для любви только, но и для мудрости; мудрость, потому же, эротична, как бы ни было трудно это вместить веку, воспитанному на представлении о любви как о поиске удовольствия. Творчество от рождения человечества и до конца его будет итогом любви.

***

Нельзя быть праведным и гордым в одно и то же время. Праведность предполагает смирение. Праведник, и всякий вообще человек,  обладающий развитой нравственной жизнью, всегда взвешивает себя на весах совести; у него просто нет времени и повода гордиться.

***

Злорадство – чувство недостигшего. Необходимое условие цинизма – бывшая некогда, но потерянная чистота души. Только чистые и верящие и надеющиеся души становятся расслабленными или яростными отрицателями. Ненависть чаще всего обращается именно на предмет любви или стремления; во всяком случае, всегда на предмет хорошо знакомый. Циник ненавидит чистоту души за то, что не сумел ее сохранить; так же атеист ненавидит Бога. Можно даже сказать, что ненависть есть чувство расстающегося с предметом своей любви.

***

Настоящая вера не только не основывается ни на каких «истинных свидетельствах» или разумных доводах или красноречивых проповедях, но всегда сторонится их, считая ломанием, обманом или бесстыдством. В этом глубоко верующий сходится с яростным атеистом.

***

Любовь и творчество делают существование не напрасным и не случайным. Любящий взаимно – нужен предмету своей любви, а значит, жизнь его оправданна. Смысл творчества и религии, как высших проявлений любви, именно в том, что они делают осмысленным существование человека.

***

Гений стремится не к успеху, а к самовыражению. Это главное, что отличает его от честолюбивой посредственности. Мне приходилось замечать, что победа истины имеет вид неудачи; так и здесь. Всё доброе, чтобы победить, должно быть отвергнуто.

***

Писатель велик, когда прост, причем дело тут не в простоте содержания. О всяком художнике мы судим по его способности просто передавать сложное. Художественность составляется глубиной смысла в сочетании с простотой изложения.

***

Можно стремиться к лучшему или к худшему, но нельзя надеяться остаться тем же. Нравственная жизнь – не состояние, но стремление, как и жизнь вообще; поэтому нельзя стремиться к дурному и говорить себе: «а всё-таки я нравственен». Стремиться к злу и значит быть злым.

***

Несбывшееся и невозможное обладают гораздо большей властью над сердцем, чем разумное и достижимое. Самосознание ребенка целиком в области несбывшегося, тогда как взрослый сознаёт себя настолько, насколько обладает прошлым. Все достигшие и достигающие своей цели должны быть в достаточной степени детьми, потому что только дети обладают будущим.

***

Совесть связана с любовью к себе; во всяком случае с верой в собственную ценность. Совестливый бережет свою душу. Там, где исчезает страх за себя, за внутреннее единство своей души, исчезает и совесть.

***

Несправедливое мнение, в отличие от истинного, ценно тем более, чем с большей страстью высказано. Горячо выраженная полуистина говорит правду, если не о предмете высказывания, то о высказавшем ее лице.

***

Сущность нравственной красоты и нравственного безобразия одинакова: то и другое требует, чтобы отношение личности к ближнему было обратно ее отношению к себе самой. Святость в любви к ближнему и забвению себя; подлость – в любви к себе и забвению ближнего. Между святостью и подлостью лежит нравственность большинства.

***

Ложное мнение, высказанное страстно, говорит о силе стоящего за ним убеждения. Как бы ни издевался  Ницше над «убеждениями» (и небезосновательно), нужно признать, что в основе са́мого ложного убеждения, если это не убеждение безумца, всегда лежат действительные основания.

***

Любовь направляется либо внутрь, либо наружу, либо отсутствует вовсе, и в равной мере говорит в праведнике и злодее. Теплота, в смысле известных слов: «О, если бы ты был холоден или горяч!», есть признак нравственной посредственности.

***

Быть особенным – значит быть или гораздо хуже, или гораздо лучше, или тем и другим вместе. Дарования к добру и злу даются в совокупности, либо не даются вовсе. Гений и праведность подвергаются большей опасности, чем добродетели середины, и требуют постоянного усилия, потому что сами по себе  они только возможности. Гений и праведник постоянно превращают возможное в действительное; тем больше их заслуга и наполненнее жизнь, но и угроза их существованию больше.