В себя он пришёл уже на улице, ослеплённый по-летнему ярким солнцем и совершенно дезориентированный. Умом он понимал, что прямо сейчас можно пойти куда угодно, но почему-то не мог решиться спросить кого-нибудь из прохожих, где здесь вокзал.

— Рад тебя видеть в добром здравии, мой мальчик.

Дамблдор легко поднялся с ближайшей скамейки и шагнул навстречу Северусу, распахнув объятья.

— Альбус, но как?.. Откуда вы узнали, что меня… что я…

— Птичка напела. Знаешь, есть такая легенда о фениксе… — хитро улыбнулся Дамблдор.

— А если серьёзно?

— Меня предупредили, — но не успел Северус спросить, кто именно, как Дамблдор сменил тему: — А что ты собираешься делать?

— Найти вокзал, сесть на поезд и вернуться в Уик.

— Отличный план, — Дамблдор воодушевлённо потёр руки. — Я тебя провожу.

Он вопросительно взглянул на Северуса, будто ожидал возражений. Вот ещё глупости.

— Проводите, конечно, мне будет даже приятно.

— Отлично. Не возражаешь, если я на минутку зайду в гостиницу? Мне кажется, ветер какой-то не по-летнему холодный, и в этом случае меня может выручить лишь любимый лапсердак. Сам понимаешь, старческие кости любят тепло.

— Вам ещё далеко до старости.

— Это с какой стороны смотреть. Подождёшь меня здесь?

Северус кивнул и, достав из кармана мятую пачку, остался у невысокого каменного парапета, ограждающего гостиницу. Как же давно он не курил! И как же сильно хотелось… От удовольствия Северус прикрыл глаза и попытался составить план дальнейших действий. Но почему-то представить свою жизнь после возвращения в Уик не выходило. Ну и чёрт с ней! Что-нибудь да как-нибудь получится. А может, Гарри приедет.

Только теперь Северус начал осознавать, что он на свободе и в принципе может пойти прямо сейчас и куда угодно. Хоть на железнодорожную станцию, хоть к реке, хоть просто бродить по улицам… невероятное ощущение. От сигаретного дыма немного кружилась голова, а когда Северус несколько раз выдохнул, подставляя лицо солнцу, ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он внимательно осмотрел окна гостиницы, но не заметил ничего подозрительного. Однако паранойя не унялась и тогда, когда появился Дамблдор в ярко-синем бархатном «лапсердаке» и увлёк его за собой в сторону набережной. Всё время, пока они не свернули на смежную улицу, Северусу мерещился чей-то пристальный взгляд. Прямо между лопаток.

На вокзале выяснилось, что поезд до Уика отправится только через четыре часа, поэтому, когда Дамблдор предложил пообедать, Северус сразу же согласился. После небольшой прогулки аппетит разыгрался просто отменный… или это было после тюрьмы? Дамблдор заказал медовый эль и, сдувая густую пену, великодушно разрешил:

— Спрашивай.

— И вы ответите на все вопросы?

— Возможно.

Северус не обольщался — о скрытности бывшего директора авиашколы ходили легенды, но попытаться стоило.

— Откуда вы узнали, что я в тюрьме?

— Из той газетёнки, о которой уже говорил. Кстати, вчера там вышло опровержение, и редакция «Инвернесс курьера» принесла свои извинения за гнусную клевету.

— Благодаря вам?

— Что ты, мой мальчик! Я так не умею. Полагаю, мы смогли увидеть торжество справедливости, в которое разучились верить.

Северус прикусил губу:

— Кстати, о торжестве справедливости. Вы знаете, что Рей получил снотворное вовсе не из рук Олливандера?

— Знаю, — Дамблдор улыбнулся и облизал палец, которым до этого трогал пену в своей кружке.

— И вас это не смущает?

— Нет.

— Но…

— Мой дорогой, и ты, и я знаем главное — это был не ты. И тебе незачем отвечать за выбор Мальсибера или ещё за чьё-то решение помочь.

— Но я виноват!

— Ох, Северус… не каждый виноватый заслуживает наказания, как и не каждый ушедший — покоя. Почему бы тебе не смириться с тем, что ты его потерял?

— Но я…

— Отпусти его. Он сам принял это решение, как это сделал и мой хороший друг Гаррик Олливандер. Я долго не мог принять этого, но потом просто поставил себя на его место…

— И?

— Это тоже выход, Северус. Мучительный, болезненный, но выход. Подумай сам, захотел бы ты оказаться на его месте? — Дамблдор вздохнул, и его улыбка получилась очень печальной. — Я помню вас совсем юными, но и тогда вы не умели принимать помощь, стараясь отплатить или отработать. Вы оба, прежде чем принять любую помощь, сначала думали об её оплате… Мне не кажется, что годы вас сильно изменили.

— Но я не требовал от Рея ничего!

— Ты меня не слышишь, мой мальчик. Я говорю лишь о том, что ты и сам бы не захотел оказаться в таком неоплатном долгу, ни перед кем, даже перед самым близким человеком.

— Это не так!

— Это так. И ты это знаешь.

Северус не мог согласиться с Дамблдором, но и возразить ему было нечем. Разумеется, Рей мог принять его помощь, не чувствуя себя настолько обязанным. Ведь так? А Дамблдор принялся пространно рассуждать о чести, долге и о чувстве вины. Говорить он умел, особенно когда запивал свои слова прохладным элем. И, наверное, именно этот эль был виноват в том, что Северус так и не задал вопрос, который его мучил больше всего: кто вытащил его из тюрьмы? Ведь Дамблдор точно не мог действовать в одиночку, а Люциус приходил на то дурацкое свидание, значит, был здесь, рядом. Значит, он тоже принимал участие. Или нет?

К сожалению, все эти мысли пришли к Северусу, когда поезд тронулся, и фигура Дамблдора растаяла вдали, становясь одной из множества точек, снующих на платформе. И, к сожалению, это были не все мысли, посетившие его. То, что Крауч выпустил Северуса, было настоящим чудом. Даже если принять во внимание развал дела по основному обвинению, оставалось ещё то самое пресловутое обвинение в непристойном поведении в соответствии с «поправкой Лабушера». Само определение «грубой непристойности» в законе не давалось. Однако на практике под ней понималась любая гомосексуальная активность.

Северус знал текст этой поправки наизусть: «Любая особа мужского пола, которая, на публике или приватно, совершает, или договорилась совершить, или обеспечивает, или пытается обеспечить совершение с какой-либо особой мужского пола любого акта грубой непристойности, будет виновна в преступлении, и, будучи осуждена за него, должна быть подвергнута по усмотрению суда тюремному заключению на срок, не превышающий два года, с назначением или без исправительных работ». Последним громким делом, основанным на этой самой поправке, было дело Алана Тьюринга, подвергнутого по приговору суда химической кастрации два года назад. Ему, как кавалеру ордена Британской империи, позволили самому выбрать наказание.

Под стук колёс мысли Северуса немного упорядочились, и тогда его охватил иррациональный ужас. А что если Крауч решит всё-таки довести это дело до конца и будет и дальше копать? За себя Северус больше не боялся, так как не собирался нарушать закон, но ведь рядом с ним был Гарри! А Гарри вполне мог привлечь внимание Крауча, и тогда… проклятье! Его надо было срочно предупредить, а ещё лучше — предостеречь. Хотя Северус и представить себе не мог, как можно было оградить его от любви. Не было никаких сомнений, что в конечном итоге выберет Гарри, да и заставлять его отказываться от Драко было слишком чудовищно.

— Уик, сэр. Поезд стоит три минуты.

***

По дороге к дому Северус никого не встретил, чему обрадовался гораздо больше, чем позволяли приличия. Не то чтобы он боялся каких-то скандалов с соседями, но даже поддержать разговор о погоде был не готов, поэтому и не стал заходить в магазин. Хоть Дамблдор и говорил, что в июле отменили карточки, Северус не спешил в этом убеждаться — запасы вяленой рыбы, помноженные на неприхотливость, способствовали сохранению гордости.

Северус ускорил шаг, издали заметив приоткрытую дверь сарая. Соседи бы к нему точно не полезли, а вот кто-то посторонний вполне мог облюбовать брошенный дом. Жестяная миска у дровяника напомнила Северусу о Бродяге, и сердце заныло от невозможности спасти хотя бы его. Где он сейчас? Старый Пинс вполне мог до него добраться и отомстить за воровство рыбы. И, забыв о здравом смысле, Северус загадал, что если пёс выжил, то всё будет хорошо. Как когда-то Рей…