–С ума сойти, как все загадочно! Так давай не будем откладывать поездку, завтра и начнем сборы. Вот только утрясу на работе все формальности насчет отпуска.

–На том и порешим. Провизию возьмешь на себя? А я – все остальное.

–Хитрец, все остальное – это твой ноутбук и видеокамера?

–Это я-то хитрец? А разработка маршрута? А машину проверить, в автосервис сгонять, чтоб не сломалось ничего в дороге. Тайга, знаешь ли, не шуточки вам…

–Ой, ой, ой, посмотрите на него! Заядлый турист! Да знаешь, сколько всего ты забудешь? Да без меня ты вообще пропадешь!

–Точно! Так и есть, пропаду!

Они, шутя, ссорились, смеялись, целовались, и снова затевали бессмысленную перепалку. Им действительно было хорошо вместе. Каждому казалось, что они были просто созданы друг для друга. Шампанское было выпито, торт наполовину съеден, а сытая Муся сидела на ковре и довольно моргала своими большими желтыми глазами, глядя на счастливых хозяев…

Деревня Шугуйка еще не исчезла с географических карт страны, но на самом деле большинство домов в ней было заброшено. Стояли они, заваленные на один бок, вросшие в землю, с поросшими бурьяном крышами и черными дырами вместо окон, и от этого зрелища постороннему человеку на первый взгляд показалось бы, что деревня давно вымерла. Но присмотревшись, можно было заметить несколько тонких струек дыма, поднимающихся из печных труб, да бегущих по дороге облезлых тощих куриц, изрядно потрепанных кошками, да услышать хриплый ленивый лай собаки, тявкающей и на куриц, и на кошек, да и просто так, от своей скучной собачьей жизни. Уныние, безрадостная серость бедной, даже нищей деревни, в которой остались только старые больные люди да опустившиеся горькие пьяницы… Казалось, ничто не могло порадовать глаз… Но, если выйти на околицу, чуть спуститься вниз с холма, да пройти через редкую осиновую рощицу, взору откроется неописуемой красоты озеро, голубое, чистое и блестящее, берега которого утопают в густом желтом камыше, а в воде отражается синее небо и золотое солнце. И сразу захочется броситься в эту прохладную воду, поднять фонтан брызг, распугать скучающих уток и почувствовать, как тело и душа наполняются счастьем.

Но отчего-то никто не купался в этом озере. Может, потому что некому было резвиться и плавать, потому что жили в деревне одни старики, и у них не было ни сил, ни желания. А может, и по другой причине. Какая-то зловещая, мертвая тишина окутывала это место. Не пели птицы, не зудели комары, которых было видимо-невидимо в этих лесах. Казалось, даже ветер замирал у воды, не смея всколыхнуть неподвижную гладь. Мертвое место. И никаких уток там не было. Хвойный лес обступал озеро со всех сторон плотной темной стеной, и подойти можно было только со стороны деревни, через осинник. Была даже тропинка, только она уже настолько заросла травой, что через пару лет и вовсе должна исчезнуть. Последние старики умрут, и озеро останется здесь никому не нужным и заброшенным навеки…

В одном из домов, еще похожих на человеческое жилье, в этот день было оживленно. Баба Груня переругивалась с дедом Петром по поводу протекающей крыши. Крыша была старая, как и сам дом, который был выстроен еще отцом деда Петра по старой технологии, вручную, без единого гвоздя, рубкой «в лапу», из толстых круглых необтесанных сосновых бревен. Надежно срублен. Дому было больше лет, чем самому деду Петру, а дед доживал седьмой десяток. И хотя деда Петра уже согнуло от старости, и волосы его поседели, а кожа стала похожа на желтый пергамент и покрылась морщинами, дом стоял ровно, словно время не тронуло его. Только вот крыша, выстеленная осиновой дранкой, иногда подводила. Дед Петр раз в несколько лет латал ее, но с возрастом ремонт становился для него непростой задачей. Однако, крышу ремонтировать было больше некому. Двоих детей они с бабкой вырастили и выпустили, как птенцов из гнезда, и улетели птенцы в яркую и сытую столичную жизнь, оставив родителей доживать свой век в глухой деревне. Сотовой связи в этих краях не было, поэтому редкие вести от них приносил почтальон из села Лесорубы, что в двадцати километрах от деревни Муромцы.

Несмотря на то, что дед Петр и баба Груня часто бранились по поводу «худой» крыши, в этот раз ссора достигла скандальной стадии.

–Старый пень, слышь ты мя, осень уж на дворе! Задождит вот-вот, и шо? На башку твою лысую дождь польется, шо тогда делать будешь?

–Ты, дура старая, дурой была, дурой и помрешь… Сказал тебе ж, вот обещался мне Гошка-шизик помочь… Седни и пойдем, слышь или не?

–Гошка? Шизик? Да с него толку… С козла молока и то больше. Топай в лес за осиной, дранку надо делать, нечего на алкашей надеяться! Хоть чуток подлатать дыры енти…

–Дура ты старая, соображашь, как енто я в одно рыло осину целую допру? Смерти моей хошь? Давно уж со свету сживаешь!

–Шо заладил, дура да дура! Ща как звездану! – и баба Груня угрожающе замахнулась кулаком, в котором была зажата большая корявая картофелина.

–Э! Спятила совсем, а ну я те звездану? – и дед Петр тоже потряс сухим кулачком, но боязливо сделал шаг назад, к двери.

Баба Груня воинственно шагнула в сторону деда, уперев руки в бока.

–А ну марш в осинник, говорю! Бери топор и топай!

–Во, точно, ща как возьму топор! Вот и запрыгаешь тогда, как вша на гребешке! – Дед Петр, конечно, не собирался рубить жену топором. Так, попугать, замахнуться разок для острастки. А то совсем распоясалась.

Топор обычно стоял в углу у двери, и деду нужно было сделать всего пару шагов. Рука пошарила в воздухе, стараясь ухватить топорище, но ничего не нашла. Лицо бабы Груни, обычно красное, вдруг побелело, а глаза округлились.

–Испугалась, дура старая? – злорадствовал дед, все еще пытаясь найти топор,– ща я тебя пугану! Побегашь у меня, как молодая!

Но топора на месте не оказалось. Дед опешил, крякнул и тут заметил стоящего в дверях соседа. Топор был у него в руках.

Баба Груня заголосила:

–А-а-а, брось топор, Гошка! Не трожь мово деда!

–Да ну тебя, баба Груша. Пошли, дед Петр, осину рубить, а то того и гляди, вы тут друг дружку поубиваете. Кому тогда крышу чинить?

–И то верно, сосед. Однако ты вовремя. А то баба-то моя распоясалась не на шутку! – дед Петр обернулся на супругу и погрозил ей.

У бабы Груни отлегло от сердца, и, подобрев, она совсем беззлобно пробубнила:

–Иди уж, старый пень…

Два старика вышли из избы и направились в сторону осинника. Солнце уже клонилось к закату, и нужно было поторапливаться. Однако у деда Петра были еще и другие планы. Он бережно придерживал за пазухой поллитровую бутылку самогона и две вареные картофелины. Все было заранее припрятно в дровнике. Мимоходом он незаметно от бабы Груни выудил заначку, и сейчас был доволен собой.

–Мы с тобой, Гоша, ща выпьем сперва, а осина никуда не сбежит, обождет.

–Ты ж знаешь, не любитель я этого, – ответил сосед.

–Ну, оно даже для здоровья полезно. Ежели в меру. Мы ж не как енти алкаши, мы по чуть-чуть… Для храбрости. Шибко там место нехорошее, озеро поганое там.

–Отчего же оно поганое, красивое озеро, – собеседник деда Петра, которого звали Гошей, был явно интеллигентнее и воспитаннее, что выглядело довольно странно в этой глухой деревне. Откуда здесь взяться образованному человеку? Но у Гоши-шизика была вполне культурная речь, свидетельствовавшая о возможном наличии образования.

–А я говорю, поганое… Люди говорят… Вода там будто бы крутится.

–Кто говорит?

–Ну, дак, ентот, Палыч говорил… Крутится вода вся, как воронка! Сам, говорит, видал!

–Палыч твой еще и не такое видал, с будуна-то.

–А вот пойдем да сами поглядим!

–Да что ж я, озера нашего ни разу не видел? Тихое оно, как мертвое.

–Во-во, тихое, тихое, а тут как вздыбилось, закрутилось все, и воронка в центре огромная, как дыра была! Палыч как увидал, так и дал деру.– Дед Петр уже глотнул с бутылки обжигающую жидкость и смачно укусил сразу полкартофелины. – На, не побрезгуй!