– Снимай наушники, – говорит, – дерьмо твой БГ. Идём, чо покажу.

Ладно, идём. Заводит он меня на второй этаж – там на полу схемка какая-то ламповая, матрас, расстеленный посреди комнаты, и адская аудиомашина во всю стену: огромные колонки, старый проигрыватель пластинок. Отовсюду проводки торчат и всё ко всему подключают. И через всю стену плакат: «ЭЛЕКТРИЧЕСТВО – ДИСЦИПЛИНИРУЕТ!».

Он подходит к адской машине, достаёт диск фирменный, но с потёртым конвертом, а мне говорит:

– Падай на матрас, – и кивает на своё лежбище. – БГ он слушает… Сейчас услышишь, что такое настоящий звук!

Ладно. Пока я заваливаю свою тушу на его матрас, он врубает звук. И тут начинается. Идёт крутой запил. Чудик бегает вдоль аппаратуры с выпученными глазами и орёт: «Так, где мужик падал?» Я пальцем тычу в сантиметрах двадцати над колонками и медленно веду пальцем вниз… «А гитара? Гитара где вступила? Слышал?»… Ну, гитара где-то за окном… Такой он мне аудиообъём показал, что после того, как композиция закончилась, я ещё с минуту головой мотал, как будто хотел звуки из ушей вытрясти.

– Вот это музыка, – говорит он, чуть приходя в себя. – А твой БГ – плоская картонка…

– Круто! – говорю. – Что это было?

– Это? Припортовый завод, – отвечает. И увидев, как много мне это объяснило, – ведёт к ламповой схеме.

– Вот он мой Припортовый завод, вид сверху. Правда, похож? В нём все звуки и есть. Усилитель это. На заказ леплю одному крутому мэну… До этого Академию Жукова лепил, но я её уже продал… Ладно, садись на пол. У меня чай есть и чёрный хлеб. Угощу…

Боже, каких ты разнообразно-талантливых людей создаёшь! Не успеваешь удивляться.

Девяностые годы. У моего друга Андрея тогда фирма была. Полиграфические услуги, разработка фирменного стиля, дизайн. А я на него работал.

Как-то рабочий день к концу идёт, сидим, думаем, что надо бы винца прикупить, ну и вызвонить кого-то на преферанс. Вдруг, без звонка, приходит клиент. Солидный такой, с кожаным ридикюлем. Говорит:

– Мы жуками интересуемся. Сейчас общество регистрируем. Как вы насчёт визиток, фирменных бланков? Поможете?

Мы с Андреем переглянулись…

– Извините, чем вы интересуетесь? – переспрашивает Андрей.

– Жуками, – невозмутимо отвечает клиент.

Ну, разные клиенты бывают. У каждого свои жуки в голове. Короче, Андрей начинает ему идеи для логотипа бросать. Не буду врать, что он тогда предлагал, – запомнился только жук с раскрытыми крылышками и раскинутыми лапками, наподобие леонардовского человека, вписанного в круг.

Клиент глазами хлопает, говорит:

– Смело! Но я бы хотел что-то более консервативное…

Андрей спрашивает:

– Что, например?

Клиент оживился, видно, что готовился к встрече.

– Я понимаю, вы художник, у вас воображение развито, а мне бы хотелось такое… ну, чтобы сразу было понятно, чем мы занимаемся. Поэтому на логотипе я бы хотел видеть… Например, фару или колесо…

Клиент был из общества владельцев автомобилей «Жук-Фольксваген».

Не приведи Бог видеть еврейский бунт…

Провожали в Израиль Семёна. Шумно, много еврейского люду, хотя и не его только. Большинству по двадцать лет. Только из армии. Когда выпито было достаточно, кто-то, самый шальной, предложил: «Здесь рядом женское общежитие – идём знакомиться».

Молодое дело – нехитрое. Пошли толпой. Пост охраны прорвали, не слушая бабушку на вертушке. Смели подоспевших то ли охранников, то ли дружинников – вернее, они просто благоразумно расступились. Оккупировали почему-то один только этаж. Я стеснительный. Даже после лошадиной дозы спиртного – подозрительно скромен и трезв. Потерялся. Не знаю, что делать. Подхожу к девушкам, пытаюсь умное что-то сказать, теряюсь и отхожу. Кто-то мне говорит: «Идём искать Шимона…» Я обрадовался. Всё ж какое-то дело. Стали, стучась, по комнатам проходить. Некоторые, правда, открытые были.

Заходим в первую. Сидит там один из наших, отмечавших. Присел на диван и опешившей девушке что-то «втирает». Прислушался.

«Слушай, “Асса” – это обязательно к просмотру. Скажи ещё, что Гребенщикова не слушаешь…» Тут он на нас обратил внимание, деликатно пятящихся в коридор. «Вы куда?.. Шимона ищете? Я с вами… Пока, Света, а “Ассу” обязательно посмотри…» Ходим из комнаты в комнату. Семёна ищем, хотя на самом деле всех собираем. Девушки, поначалу испугавшись, теперь шалеют от такой «гоп-стоп» компании. Некоторые даже обижаются.

Пока все спустились – выход перекрыли. Подкрепление из мужского общежития вызвали. Но пьяным – море по колено. Перепрыгнули через вертушку, растолкали молодых салаг и на улицу вывалили. Идём. Я рядом идущего спрашиваю: «А Семён-то где?» – «Да вроде домой ушёл. Ему завтра рано вставать», – отвечает. «А хорошо прошлись. Будет что вспомнить…» Вот вспоминаю…

Не приведи Бог увидеть еврейский бунт, бессмысленный, но деликатный…

Лет двадцать назад в Одессе зашёл одноклассника проведать, а у него сабантуй по какому-то поводу. Компания…

Публика богатая, в массивных золотых побрякушках, и какая-то мутная… Ладно, сидим за столом. Пьём водку, разговариваем. Вдруг один говорит, обращаясь ко мне:

– А вот евреи же страну разграбили, народ – споили. А бабло себе прикарманили.

Я обычно спокойней штукатурки, а тут забухтел что-то, поднялся, стал угрожающе приближаться. А он даже не испугался, просто не понял.

– Да ладно тебе. Чего возбухаешь? Молодцы! Уважаю!

…Даже не знаю, как мне это своё состояние описать… Есть такое выражение «двойной когнитивный диссонанс»?

Однажды жена, осмотрев меня критически, сказала:

– Как-то ты захирел на моих украинских разносолах. Надо бы тебе что-нибудь твоё, исконное приготовить. Будут заказы?

Я обнаглел и попросил шейкес. Жена тяжело вздохнула и, как фея из «Золушки», пошла на кухню готовить.

Не помню, сколько часов прошло. Короче, когда шкурка была с курицы снята и нафарширована, взяла жена нитку, иголку и стала зашивать. Я рядом стою. Ценную информацию подсказываю. Стежки считаю. У жены руки заняты – она меня коленями с кухни прогоняет. Позвала только, когда курицу в духовку нужно было ставить.

Шейка готовится. Мы сидим, ждём. Пересохшие от нетерпения губы облизываем. Наконец, жена смотрит на часы. «Пора», – говорит. Идёт, достаёт. Ставит на плиту… У меня нервный тик от нетерпения делается. И в этот момент… планово отключается свет (не знаю, как сейчас – в те годы в Одессе практиковалось, на час выключали). Я говорю: «Давай свечи зажжём и при свечах её…» Жена, блин, романтик, саркастически на меня смотрит: «Шейка при свечах… Нет. Как-то шейка со свечами у меня в голове не укладывается… Час подождём, ничего с нами не случится».

Час проходит за моими воспоминаниями о том, как бабушка готовила шейку… Уже готовая меня убить жена смотрит в тёмное окно и, вероятно, про себя читает какую-то христианскую молитву о смирении. Ну… или шепчет что-то из своего любимого Ходасевича… Наконец свет неожиданно появляется, сразу во всём доме. Мы синхронно смотрим на плиту и видим…

Мы видим нашего кота, толстого увальня Малыша, который, склонившись над шейкой, аккуратно разгрызает зубами нитки и жадно заглатывает фаршированную начинку. Мы орём и бежим к шейке. Кот, после секундного размышления, ныряет из кухни в комнату и прячется под кроватью.

Не помню, чем мы поужинали. А шейку я с тех пор не ем. Как подумаю о ней, сразу вспоминаю нашего Малыша, вгрызающегося в начинку. А ведь могли съесть её романтично, при свечах, за разговорами о Шиллере, о славе, о любви… Читая друг другу стихи, облизывая пальцы и представляя звон бокалов.